«Провести массовый террор против богатых казаков, истребив их поголовно; провести беспощадный массовый террор по отношению ко всем вообще казакам…»
Или инструкции Евгении Богдановне Бош (1879–1925) — «активной участнице борьбы за советскую власть на Украине»:
«Повесить, непременно повесить, дабы народ видел, не менее 100 заведомых кулаков, богатеев, кровопийц. Сделать так, чтобы на сотни верст кругом народ видел, трепетал, знал…»).
Однако, после поголовного уничтожения «натуральной» буржуазии, в городе еще осталась много всякого народу, почти все — не члены большевистской партячейки. И коммунизм в Чевенгуре всё не наступал.
«Я полагаю, — рассудочно округлял Прокофий, одно: раз у Карла Маркса не сказано про остаточные классы, так их и быть не может. А они есть — выйди на улицу: либо вдова, либо приказчик, либо сокращенный начальник пролетариата. Как же быть, скажи пожалуйста!
А я полагаю, поскольку их быть, по Карлу Марксу не может, постольку же их быть и не должно. А они живут и косвенно нас угнетают — как же так?…
Я исхожу так: необходимо остатки населения вывести из Чевенгура сколько возможно далеко, чтобы они заблудились…
Чепурный с затяжкой понюхал табаку и продолжительно ощущал его вкус.
Теперь ему стало хорошо: класс остаточной сволочи будет выведен за черту уезда, а в Чевенгуре наступит коммунизм, потому как нечему быть».
Так как «остаточная сволочь» далеко уйти не смогла и не захотела, ее пришлось расстрелять из пулеметов. Наконец, сбылась мечта предревкома: «В городе осталось одиннадцать человек жителей… Солнце уже высоко взошло, и в Чевенгуре, должно быть, с утра наступил коммунизм».[1]
* * *
Это и есть ленинская методика строительства коммунизма: стрелять и вешать, вешать и стрелять, до тех пор, пока «масса» не станет абсолютно покорной, управляемой, бесконечно влюбленной в родную Советскую власть и в «самого человечного человека».
Один из главных специалистов по «ликвидации плоти нетрудовых элементов», член коллегии ВЧК «красный латыш» Мартын Лацис (он же Ян Судрабс; 1888–1938) через газету «Красный террор» (!) инструктировал коллег:
«Не ищите в деле обвинительных улик; восстал ли он против Советов с оружием или на словах. Первым долгом вы должны его спросить, к какому классу он принадлежит, какого он происхождения, какого он образования и какова его профессия. Все эти вопросы и должны решить судьбу обвиняемого».
И сладострастно защелкали курками наганов товарищи Эйдуки, Орловы, Кедровы, Ивановичи, Шульманы, Саенки, Розы Шварц, Ревекки Майзель и прочие Бела Куны, готовые днем и ночью в революционно-кокаиновом угаре «дырявить затылки», «пускать в расход», «отправлять в штаб Духонина», «шлёпать», «цокать», «разменивать», «запечатывать».
Поскольку против озверевших уголовников и маргиналов поднялась почти вся мыслящая и созидательная часть России, эту часть нации пришлось истребить. Первый пункт программы построения светлого будущего, как известно, был успешно выполнен и даже перевыполнен. Это не требовало особых знаний, а лишь определенных качеств организаторов и исполни-телеи.
«Ну вот, — удовлетворенно вздохнул Вождь, — мы Россию завоевали, теперь надо научиться Россией управлять».
Строить «новый мир» оказалось гораздо труднее. Во-первых, выяснилось — «завоеватели» сами не знают, что собственно говоря, надлежит строить. Во-вторых, не хватало рабочих рук, мирных дней, материалов и сырья, производственных площадей, знаний, опытных специалистов. Кроме того, в условиях непрерывного «обострения классовой борьбы», нужно было вести непрерывную борьбу с вредителями, шпионами, чуждыми элементами, лодырями, несунами, браконьерами, разрухой, вшами и т.д.
В предельно короткие сроки удалось разрушить действительно почти всё «до основанья», однако коммунизм почему-то не наступил. Поэтому создавать заново потребовалось очень многое, а право созидать новое имел только «новый» человек, которого тоже еще предстояло «произвести». Старые специалисты, интеллигенция («говно», по ленинскому определению), для построения светлого будущего не годились.
Впрочем, и сам Ленин для этого был мало пригоден, а потому вскоре после окончания польской кампании, похоронившей надежды на революцию в Европе, затосковал и умер.
Всё, что он умел, это «с самой бешеной и беспощадной энергией» разрушать, давить, экспроприировать. Всё, что его действительно увлекало до последних дней, это повышение «массовидности» и принципиальное оправдание террора. Никакой созидательной деятельностью, даже в минимальном объеме, Ленин никогда в жизни занимался. Он не сажал деревья, не строил дома, не вырастил хотя бы одного ребенка. От него осталось только «дело» и тело. И на краю могилы он продолжал потрясать крепким кулачком: «Мы еще вернемся ктер-рору!»
Спи, Ильич ты мои прекрасный,
Баюшки-баю.
Тихо светит месяц ясный
В мавзолей твою…
Знамя борьбы за всеобщее счастье подхватили верные ленинцы.
А некоторые люди утверждают, что все-таки в той большой войне мы одержали победу главным образом потому, что нами руководил именно Сталин, а если бы не Сталин, то неизвестно, смогли бы мы справиться с врагом и победить его… Независимо ни от чего не смогу согласиться с таким истолкованием событий потому, что это — рабская точка зрения. Только рабам, которые не могут подняться с колен и взглянуть дальше головы господина, обязательно нужен кто-то, кто думал бы за них, все организовывал за них, на кого можно свалить в случае несчастья вину и кому можно приписать при удаче успехи. Это рабская психология».
Н.С. Хрущев
Кто же определял государственную политику в Стране Советов?
Все важнейшие государственные и военные посты, разумеется, заняли активные участники Октябрьского переворота и Гражданской войны. Профессиональная пригодность во внимание не принималась. Пункт «кто был ничем, тот станет всем» был выполнен буквально.
1 ноября 1917 года Россия узнала фамилии своих новых правителей — народных комиссаров Рабочего и Крестьянского правительства.
Председателем Совнаркома стал «вождь мирового пролетариата» В.И. Ульянов-Ленин (1870–1924), в графе профессия писавший «литератор».
Народным комиссаром по внутренним делам — А.И. Рыков (1881–1938). После окончания гимназии Алексей Иванович поступил на юридический факультет Казанского университета, но, по его же воспоминаниям, «не успел я сесть на студенческую скамью, как попал в каталажку». Потом последовали партийное подполье, новые аресты, тюрьмы, ссылки, побеги.
Само собой, проведя почти шесть лет в каталажке, плюс к ним три года в северных краях, «внутренние дела» Рыков изучил только изнутри и ничего в полицейской работе, как и в любой другой, не смыслил: «Дожил я до 30 лет и не знаю, как выправлять себе паспорт. Понятия не имею, что такое снять где-то постоянную квартиру».
Нарком земледелия В.П. Милютин (1884–1937) был сыном сельского учителя. В партию большевиков вступил в шестнадцать лет. Дважды пытался получить высшее образование, но уж очень отвлекала революционная деятельность — восемь арестов. Между делом сочинил две марксистские брошюры о сельском хозяйстве, потому считался в нём крупным специалистом.
Нарком труда А.Г. Шляпников (1885–1937) был в Совнаркоме единственным «рабочим», поскольку в молодости, до эмиграции, успел постоять у станка и даже «мечтал стать токарем по металлу». Однако бузить оказалось гораздо интереснее. Довольно рано прорезалось умение мобилизовать массы: «Работая на Семянниковском заводе, я принял активное, по своему возрасту, участие в стачке, группируя мальчиков всех мастерских, корабельных, столярных, для выгона тех рабочих, которые не хотели участвовать в стачке. Мы набирали в карманы гайки, обрезки и всякого рода куски железа; неподчинившихся общему решению о стачке осыпали градом железных осколков, гаек, болтов и этим заставляли их примкнуть к общему движению». Образование имел «низшее».
Комитет по военным и морским делам возглавили изгнанный из армии офицер, редактор солдатских газет В.А. Антонов-Овсеенко (1883–1939), прапорщик Н.В. Крыленко (1885–1938), матрос П.Е. Дыбенко (1889–1938).
Торговлю и промышленность доверили сыну приказчика В.П. Ногину (1878–1924). По окончании городского училища он некоторое время служил конторским мальчиком, затем работал подмастерьем в красильне, посещал марксистские кружки, являлся агентом «Искры». С двадцати лет Виктор Павлович скитался по тюрьмам и эмиграциям: «Как-то вспоминая прошлое, он подсчитал количество тюрем, известных ему по сидению в них. Таких тюрем он насчитал 50». Усиленные занятия самообразованием в местах отсидки позволили ему «самоучкой выйти на литературную дорогу», а заодно освоить все тонкости руководства промышленностью и торговлей.
