Создававшиеся кочевниками государственные образования Великой Степи отличались крайней неустойчивостью, низкой конфликторазрешающей способностью. Они не обеспечивали безопасность хозяйственной деятельности, более того — порождали постоянные войны, зачастую завершавшиеся подлинным геноцидом. Так, в 1723–1727 гг., запечатленных в народной памяти казахов как «годы великого бедствия», значительная часть казахского народа, раздробленного на враждовавшие между собой владения, была вырезана джунгарами. Впрочем, эта страшная резня была лишь продолжением серии джунгарских вторжений 1681–1684, 1694, 1711–1712, 1714–1717 гг. Устанавливая новую систему властных отношений, Россия выполняла миссию умиротворения Великой Степи, а позднее — Туркестана, стягивая воедино геополитическое пространство Евразии.
Таким образом, история тюркских народов, вместе с другими племенами кочевого населения Великой Степи, является органической частью общей истории Евразии и с древнейших времен неотделима от истории славянских государств Восточной Европы. Хотя впоследствии, в XVI–XIX вв., преобладающая часть этих народов, больших и малых, вошла в состав многонациональной Российской империи, процессы исторической жизни Пашни и Степи сохраняли, вплоть до середины нашего тысячелетия, относительную внутреннюю самостоятельность. Сложение общего для них геополитического пространства, начавшееся одновременно с возникновением Киевской Руси и хазаро-болгарских государств в Северном Причерноморье и Поволжье, интенсифицировалось значительно позднее.
Поэтому рассмотрение истории тюркских народов и созданных ими государственных образований лишь в аспекте истории России — СССР, как это было в недавнем прошлом, методически неоправданно и практически лишает тюркские народы Евразии собственной национальной истории. Назрела необходимость в монографии, которая содержала бы последовательное и многоаспектное освещение проблем происхождения тюркских народов, их ранней истории, а также истории территорий, с которыми связан тюркский этногенез, освещение вопросов возникновения государственности и ее развития у тюркских народов, формирования хозяйственно-культурных типов, присущих этим народам, их традиционных верований, сложения этнических и национальных культур.
Предлагаемая читателю монография, естественно, не претендует на полное изложение истории тюркских народов. Из всего многообразия их прошлого мы выделили лишь то, что составляет костяк древней и средневековой истории — основные события прошедших веков, формирование хозяйства, религиозной идеологии, культуры и государственности, рассмотренные в связи и взаимодействии с историей других народов и государств Евразии. Хронологически книга охватывает события, происходившие на территориях формирования тюркских народов в течение более чем трех тысячелетий. Необходимость рассмотрения исторически длительного периода диктуется резкой сменой этапов и направления этногенетических процессов, их последовательным усложнением. Пики этнических переломов приходятся на начало и середину II тыс. до н. э., середину I тыс. н. э., XIII–XVI вв., вторую половину XIX–XX в.
Мы завершаем свое изложение на времени вхождения тюркских государств Поволжья и Сибири в состав Московского царства — Российской империи. С этого времени тюркские народы Евразии оказались в иных геополитических условиях. Начался процесс их интеграции в состав России, судьбу которой им предстояло разделить.
* * *
Предисловие, первая, вторая, третья, четвертая и пятая главы монографии написаны С. Г. Кляшторным, шестая, седьмая, восьмая, девятая и десятая — Т. И. Султановым.
Глава I
Ранние кочевники Великой Степи
Древняя история Великой Степи — это прежде всего история коневодческих племен, освоивших степи в III–II тыс. до н. э. Этнический состав населения степей менялся в ходе многотысячелетней истории, и ниже мы проследим динамику изменений. Вместе с тем созданный здесь тип скотоводческого и скотоводческо-земледельческого хозяйства, как и тип сопутствующей такому хозяйству культуры, никогда не знал полного разрыва с традицией предшествующих эпох.
Однако при всем консерватизме скотоводческой «технологии», под воздействием достижений в материальной культуре (например, возникновение бронзолитейного, а позднее железоделательного производства) или изменения природных условий (большая или меньшая увлажненность климата) повседневная жизнь незаметно менялась. Процесс изменений в хозяйстве неизбежно завершался изменениями в формах быта, а затем и в общественном устройстве населения степей, в его идеологии и культуре. Одна эпоха подчас достаточно резко меняла другую, но смена эпох кажется внезапной только для современного историка, в перспективе наблюдаемых им веков и тысячелетий. Для людей же тех времен, всегда стремившихся жить по обычаям отцов и дедов, по заветам предков, понятие исторического времени и его разделение сливалось с представлениями о прошедших «славных временах», о «годинах бедствий» и вражеских нашествий, о природных катастрофах и сопровождавших их знамениях. Только так различались эпохи в народной памяти, зачастую персонифицируясь, отождествляясь с личностями правителей и мятежников, богатырей и предателей, героев и антигероев, религиозных реформаторов и упорных хранителей старой веры.
Географический термин Евразия получил в двадцатые годы прошлого века яркую историко-культурную, а затем и политическую насыщенность. Столь неожиданная содержательная трансформация этого понятия стала результатом предшествующих ей открытий и исследований XIX–XX вв., поколебавших незыблемость представлений о извечности расового и языкового раздела континента на «монголоидный» Восток и «европеоидный» Запад. Действительность оказалась сложнее — взаимовлияние и сопряженность рас и языков на континенте проявилась уже на ранних этапах культурогенеза.
Осенью 1976 г. археолого-эпиграфический отряд Советско-монгольской историко-культурной экспедиции, работавший в горах Хангая, преодолев перевалы, выехал на обширное плато в центре горной системы, образуемой хребтами Номгон, Урхут, Булагт и Нарийн Хурумту. Смеркалось, начиналась гроза. Неожиданно вспышка молнии высветила белую фигуру, застывшую на плато. Машина, буксуя на мокрой гальке, свернула, покидая предгорье, и вскоре остановилась близ каменной статуи, испачканной птичьим пометом, и вкопанных близ нее трех каменных столбов. Я взглянул на спидометр — мы находились в 20 км к востоку от центра Сайхан-сомона Булганского аймака.
На небольшой платформе из мелких камней (2,5×2,5 м) возвышалось в человеческий рост (163 см) изваяние древнетюркского воина, далеко не лучшее из многих известных в Центральной Азии. Грубо обработана была только передняя уплощенная часть фигуры. Обе руки держали небольшой ритуальный сосуд, прижатый к груди. Сосуд символизировал участие души покойного воина в поминальной тризне, устраиваемой родичами после погребения, обычно по прошествии года. Скуластое широкое лицо, миндалевидные раскосые глаза, широкая нижняя челюсть, сжатый рот — типичный центральноазиатский монголоид, лишенный каких-либо индивидуальных черт.
Но стоящие рядом незавершённым квадратом столбики сразу изменили наше настроение. Мы увидели… миниатюрные изваяния острова Пасхи! Так казалось нам на фоне грозового неба, при свете молний. Позднее мы увидели, насколько обманчивым было первое впечатление. Впрочем, статуи были действительно невелики — 74, 90, 80 см от уровня поверхности, при ширине 28, 28, 24 см соответственно. Еще одно изваяние того же типа (60 см) с обломанной нижней частью лежало у северо-восточной стороны платформы.
Вернуться к загадочным статуям довелось только через десять лет. Теперь я уже знал, что стою на пороге загадки — загадки древних европеоидов Центральной Азии. Ведь лица окружающих тюркское изваяние статуй не имели ни малейших признаков монголоидности. В окружение тюркского изваяния они попали при вторичном использовании. Иными словами, они были перемещены с места их первоначальной установки. Такого рода переиспользование древних стел нередко встречается в тюркских поминальных сооружениях. Но возможно и иное предположение — тюрки водрузили статую в пределах древнего погребального комплекса.
В ранних китайских источниках не раз упоминались непохожие на жителей Срединной империи длиннолицые, высоконосые, часто рыжеволосые и белокожие жители «Западного края» — так в китайских хрониках называлась Центральная Азия. Их изображения на сохранившихся средневековых китайских рисунках напоминали скорее демонизированные карикатуры, чем реальных людей. Монголия всегда выпадала из перечня стран, где китайцы выделяли среди местных жителей «высоконосых».
