Верховный жрец племени друид солнца Бэрин, в чистой одежде, суровый и замкнутый, следил за тем, чтобы прощальный обряд был выполнен в строгом соответствии с ритуалом. Он же приготовил для печальной церемонии прощальное слово. Когда плач и стенания несколько затихли, верховный жрец поднял руки вверх, к небу, и сказал:
- Померкло солнце над нашими головами. Скорбную весть разнесли птицы по всем селениям венетов: нет и никогда не было среди нас человека, чья душа так стойко переносила горести и печали свои и всего племени. - Бэрин говорил убежденно, и неподдельное горе, звучащее в его словах, проникало глубоко в душу каждого соплеменника.
- Нет среди нас русича-рарога, венета или кельта, свея или волоха, словенина или норманна, который бы сказал: "Я не помню советов вождя Верцина", - продолжал жрец, едва сдерживаясь от рыданий. - Нет среди пас человека, который бы сказал: "Я ранен в бою вместо детей вождя..."
При этих словах раздался глухой стон, и безутешная Унжа повалилась наземь. Стоявшие рядом Олаф, Эфанда и Рюрик быстро подняли ее и осторожно усадили на носилки, предусмотрительно захваченные на мрачную церемонию слугами вождя.
Бэрин выдержал тяжкую паузу и, когда прекратились горькие всхлипывания вдовы, твердо проговорил:
- Четырех сыновей потерял вождь Верцин на полях брани с германцами, франками и норманнами.
Унжа схватилась руками за голову, вновь начала рвать на себе волосы, царапать лицо и причитать:
- Зачем? Зачем он это говорит? Зачем он терзает мое сердце? О, Верцин! О, муж мой! О, горе мне!
Бэрин замолчал. Он должен был сейчас решить: уйдет ли вдова в царство теней вместе с мужем или останется с детьми в своем доме. Как правило, женщины добровольно соглашались сопровождать мужа в потусторонний мир, решались на самосожжение. Но дети Верцина были еще так юны. Бэрин медлил. Соплеменники стояли, затаив дыхание, и с печальным трепетом ожидали конца траурной церемонии. Верховный жрец оглядел огромную толпу и, чеканя каждое слово, прокричал:
- Да будем вечно помнить вождя племени рарогов Верцина! Да устремится душа его смелым соколом! Да будет стремительный полет этой птицы напоминать нам об отважном и мудром вожде! - ритуально завершил свою речь друид солнца и, все еще не давая знать пара-ситам друида смерти, что пришла пора разжечь костер, повернулся в сторону Унжи, поднял правую руку вверх и неожиданно звонко выкрикнул: - Живи, вдова вождя, подле детей своих! Такова воля богов!
Толпа ахнула и одобрительно загудела, а затем трижды, как эхо, повторила сказанное верховным жрецом. Друиды, почувствовав настроение племени, склонили головы в знак согласия, не позволив себе осудить это решение.
Бэрин подал знак, и параситы друида смерти с длинными распущенными до пояса черными волосами, слегка прихваченными на голове черными повязками, в черных одеждах, развевающихся на ветру лоскутами, подняли факелы и, издавая низкие гортанные звуки, зажгли огромный костер. И пока пламя разгоралось, люди выли, причитали, били себя в грудь, рвали у себя на голове волосы. И в искрах костра, уже снопами поднимавшихся к небу, они видели огненных соколов - то душа Верцина улетала от них к небу! И им было страшно: что-то будет с ними и их детьми! Верцин, старый вождь, оставил их!
А когда прогорел костер, люди пошли один за другим и бросали на это место землю: несколько дней и ночей шли землепашцы, шли охотники, шли воины и мореходы, шли те, кто были сильны, и те, кто были слабы, и каждый нес свою горсть земли, и рос холм, и стало хорошо его видно с земли и с моря...
* * *
Унжа седьмой день не поднималась с одрины, и если бы не дети, которые не отходили от нее и день и ночь, то она наложила бы на себя руки.
Младшего сына покойного вождя Олафа, стройного, светловолосого юношу, напоминавшего своей стремительностью резвого олененка, мало волновало, кто заменит его отца в верховном совете племени. Друиды и князья все решат сами. Он еще так молод. Впрочем, он уже отличный охотник, прекрасно держится в седле. Отец успел многому его научить. Кроме того, совсем недавно он был посвящен в мужчины. Бэрин и Рюрик сумеют отстоять его права. Отец всегда говорил так!
Дочь покойного вождя, семнадцатилетняя Эфанда, малышка Эф, общая любимица, настолько была потрясена смертью отца, что никого и ничего не хотела слышать и видеть. Она приказала слугам закрыть ворота двора и никого не впускать в дом. Вдвоем с братом сидели они возле матери и вспоминали легенды, которые рассказывал им отец, его доброту и заботу о них, те смешные и трогательные пустяки, которые делают жизнь каждого светлой и радостной.
Старая Унжа то дремала, прислушиваясь к голосам детей, то вдруг приказывала им замолчать: ее воспоминания были более глубокими, как и ее жизнь с Верцином, так богатая опасными событиями.
- Олаф, - хрипло позвала она сына. - Ты - единственный оставшийся в живых сын мой, дай мне, своей матери, слово, что не станешь вождем! - вдруг настойчиво потребовала Унжа.
Олаф вздрогнул и нерешительно посмотрел на сестру. Эфанда гневно сверкнула глазами: как можно перечить матери!
- Да, мама, конечно, - робко заговорил Олаф, - если ты этого хочешь, то я откажусь... навсегда...
- Да-да! - перебила его Унжа. - Навсегда, именно навсегда! Я не хочу, чтоб мой последний сын погиб в боях с этими проклятыми... - Она не договорила, и слезы ручьем полились у нее из глаз. - Столько горя! Столько слез! Одна я... Почему бог смерти не взял меня, как и остальных жен, пока еще был жив Верцин? Нет, женщины в этом племени несчастнее меня! Эфанда! Моя девочка... - с трудом проговорила Унжа, приподнимась с постели.
- Да-да, мама, я все поняла, - быстро ответила Эфанда. - Я не пущу его на совет, - заверила она свою старую мать, обняла ее за плечи и ласково уложила на ложе.
* * *
А через два дня после этого разговора на дворе княжеского дома собрался большой совет племени - знатные люди, самостоятельные хозяева, жрецы и военачальники. Был вечер, и потому в четырех углах двора стояли парами стражники с большими факелами в руках. С моря дул свежий ветер, а со стороны леса появилась огромная оранжевая луна. Длинные волосы собравшихся отливали золотом, а их кожаная одежда от каждого движения меняла свой цвет. Слышался приглушенный разговор, все ждали, когда князь даст знак о начале совета. И вот настала заветная минута - взволнованный, но внешне суровый Рюрик встал в центре двора, вынул старинный меч и ударил им о свой щит. Наступила тишина. После второго удара жрец племени, подняв правую руку вверх, озабоченно и задумчиво проговорил:
- Да благословят боги всех, собравшихся сегодня на большой совет, самых почитаемых и знатных людей нашего племени. Нынче этой священной лунной ночью должен быть назначен опекун Олафу. - Бэрин обвел! взглядом советников, и они заволновались от этого непривычно тяжелого и мрачного взгляда. - Требование Унжи, вдовы покойного вождя, снять с сына наследственное право стать вождем племени мы удовлетворить не можем, - твердо заявил Бэрин и, оглядев членов coвета, сурово пояснил: - Дух Верцина отомстит нам, если мы сделаем это. Бэрин сжал кулак и дотронулся им до груди. Он сделал паузу и с ненавистью посмотрел на друидов. Он знал, что друиды хотят, чтобы опекуном! Олафа стал жрец воды Юнка, сын Вальдса, который погиб, попав, заблудившись, в руки германцев. Темное это было дело, и многие поговаривали, что германцы взяли в плен Вальдса не без помощи засидевшегося в параситах его сына Юнки. Доверить юного Олафа Юнке - это значит... Нет, Бэрин даже не хотел думать О том, что это могло бы значить, и посмотрел с надеждой в сторону военачальников. Как хорошо, что военачальники считают, что лучшего опекуна для Олафа, чем князь Рюрик, и быть не может. Бэрин улыбнулся: Рюрик - это Рюрик!.. Бэрин и сам считал, что именно Рюрик должен стать во главе племени после Верцина, но в глубине его сердца, так глубоко, что и самому себе он не задавал опасного вопроса, все-таки жила надежда. Неужели никто не назовет опекуном его, верховного жреца племени...
Друид солнца еще раз окинул взглядом всех присутствующих, тесно сидевших на медвежьих шкурах на широком Рюриковом дворе, и приступил к опросу по кастам.
- Даю слово друидам, - дружелюбно, казалось, сказал Бэрин, но Рюрик вдруг почувствовал в голосе жреца ту опасную мягкую гибкость, с которой обычно начинается прыжок нападающей рыси.
Встал друид ветра. Пряди его длинных седых волос сливались с серыми лоскутами обрядовой одежды. Па лицу, расписанному серой, зеленой и черной краской, зловеще пробегали отсветы от огня факелов. Все затихли.
- Мы единодушно предлагаем оставить Олафа вождем племени рарогов. Тихий шепот прошел по рядам присутствующих. Вторую фразу друид ветра произнес еще более торжественным тоном, чем первую. - Опекуном при нем назначаем друида воды Юнку. Он тоже молод, но умен и искусен. Его отец был мудр и передал ему тайны бога воды. Вода - это жизнь. Наше племя живет на берегу моря и морем, на берегах речных водоемов и тем, что хранят эти водоемы в себе. Юнка передаст Олафу свои знания и сумеет сделать из него настоящего вождя племени рарогов.
