Еще больше я сблизился с Юрием Александровичем Шапориным в те годы, когда в Большом театре ставилась его опера "Декабристы". Я с удовольствием пел в ней партию Бестужева, а затем мы записали эту оперу на пластинку. Почти ежедневные встречи с композитором, его огромное обаяние, его рассказы о замечательных поэтах, писателях, пианистах, с которыми он дружил, были очень интересны и давали нам много пищи для размышлений.
Творческие контакты связывали меня и с другим замечательным музыкантом и педагогом - Дмитрием Борисовичем Кабалевским. Это был человек высокого роста, чрезвычайно худой, похожий, пожалуй, на Паганеля из романа "Дети капитана Гранта", веселый и очень привлекательный, наделенный чувством юмора. Помню, пришел он как-то на репетицию и заявляет: "Вы знаете, что со мной произошло? Ехал я на машине с дачи и вдруг чихнул. А был гололед. Не успел опомниться, как смотрю - уже лежу в кювете".
Впервые я встретился с Дмитрием Борисовичем, когда он мне предложил исполнить только что написанные им сонеты на стихи Шекспира. У меня сохранились ноты, отпечатанные на стеклографе, на которых стоит надпись: "Дорогому Ивану Ивановичу Петрову с искренним уважением и симпатией. Дмитрий Кабалевский. 7.IX.1954 года".
Я, конечно, с удовольствием исполнял эти сонеты, и многие из них остались в моем репертуаре. Когда я был в Париже, то президент граммофонной фирмы "Шан дю Монд" Жан Руар предложил мне записать новые произведения советских композиторов. Я назвал сонеты Кабалевского, и он ухватился за эту идею. Все семь сонетов были записаны. Позже Дмитрий Борисович дописал еще три сонета. Во время войны в Большом театре ставилась опера Дмитрия Борисовича "Никита Вершинин". Я был назначен на партию главного героя, но, видимо, она мне не очень удавалась. Я чувствовал, что композитор не удовлетворен, нервничает, и премьеру пел Алексей Филиппович Кривченя. К сожалению, хотя в этой опере много хорошей музыки, спектакль не произвел цельного впечатления и в репертуаре театра не удержался.
Несколько лет тому назад я вел на телевидении цикл передач "Камерная музыка русских советских композиторов", и очередь дошла до произведений Кабалевского. Я рассказывал о его фортепьянных и скрипичных пьесах, квартетах, вокальных сочинениях. Рассказывал очень тепло, потому что музыка их мне чрезвычайно нравилась. И буквально через день или два после передачи я получил от Дмитрия Борисовича письмо из больницы, где он в это время находился. Кабалевский писал: "Дорогой Иван Иванович! Я с такой радостью прослушал Вашу передачу. Сколько вы сказали теплых прекрасных слов, которые меня так обрадовали и согрели! Большое Вам спасибо".
Познакомился я и с величайшим композитором Дмитрием Дмитриевичем Шостаковичем. В жизни это был чрезвычайно застенчивый, даже робкий человек. Если ему приходилось высказать замечание, то он делал его с таким видом, как будто упрашивал исполнителя, когда по праву мог бы настаивать.
С Дмитрием Дмитриевичем я впервые встретился в очень интересной работе над ораторией "Песнь о лесах". Пели Ивановский и я, а дирижировал А. Юрлов. Это настолько интересное произведение, что даже фирма "Шан дю Монд" записала ораторию с нашим участием. Пластинка с большим успехом разошлась среди любителей классической музыки и во Франции, и в других странах. И когда я сравнительно недавно был в Париже, то видел вновь изданную "Песнь о лесах" в магазинах, она продается.
Кроме "Песни о лесах", я исполнял романсы на стихи Долматовского, написанные Шостаковичем: пел "День обид", "День встреч", "День радости". Эти разные по настроению романсы я включал в свои сольные, а иногда и в сборные концерты, и всегда они встречали теплый прием у публики.
Исполнял я также партию баса в Тринадцатой симфонии Шостаковича, написанной для хора, симфонического оркестра и баса, для которого создана очень трудная партия. Большая, широкая по тесситуре и сложная интонационно. Эта симфония также вызывала горячий отклик у нашей публики.
Доставила мне большую радость и работа над очень сложным и очень ярким творением, производившим всегда большое впечатление,- "Казнь Степана Разина". Эту ораторию я впервые исполнил в Большом зале консерватории, дирижировал Г. Рождественский. В концерте принимали участие наш хор и оркестр. Затем мы исполнили эту ораторию на гастролях в Монреале, и публика встретила ее овациями.
Наш классик легкой музыки, музыки красивой, певучей, Исаак Осипович Дунаевский был человек внешне как будто ничем не примечательный, но какой это был замечательный музыкант! Как он чувствовал и природу голоса, и стиль каждого персонажа своих музыкальных комедий! К сожалению, я мало исполнял песен Дунаевского, потому что они в основном написаны или для высокого женского голоса, или для высокого мужского. Для баса почти ничего нет, кроме песенки из кинофильма "Дети капитана Гранта". Но эту песенку Паганеля - "Капитан, капитан, улыбнитесь, ведь улыбка - это флаг корабля" я пел на "бис", и публика принимала ее восторженно.
Как гимн, величественно и торжественно, звучит песня "Широка страна моя родная". Недаром одно время вставал вопрос о том, чтобы сделать ее гимном нашей страны. Я испытал незабываемую радость, когда Дунаевский предложил мне записать эту песню на пластинку. Он дирижировал, а я пел. Эта запись долгое время звучала по радио, а теперь, наверное, устарела, так как появились стереофонические записи.
Еще несколько слов хочется сказать о замечательном нашем композиторе Араме Ильиче Хачатуряне. Автор "Спартака" и "Гаянэ" относился ко мне по-дружески. Он мало написал вокальной музыки, но все-таки я пел его песню "Море Балтийское". Раздумья матроса о родных местах переданы в ней мелодией мягкой, пластичной, очень красивой.
Я вспоминаю нашу совместную поездку на пароходе по городам Волги. Мы плыли от Москвы до Астрахани и обратно с оркестром Горьковской филармонии. В этих концертах участвовал и Эмиль Гилельс. Я выступал с сольными концертами и пел под аккомпанемент оркестра, которым дирижировали Ю. Темирканов и А. Хачатурян.
А кто не знает замечательного мелодиста, композитора Тихона Николаевича Хренникова? Музыка его так доходчива и любима! Когда я был студентом музыкального училища, нам предложили выступить в Музыкальном театре имени Вл. И. Немировича-Данченко в хоре, чтобы усилить его, в опере "В бурю". Какие красивые хоры мне запомнились! Например "Пахать бы теперь" - мы с удовольствием его пели. Или хор "Окаянные мучители" мастерски сделанный хор поселян. В то же время как выразительны сольные номера - песня Леньки, ария Листрата, ария Натальи, монолог Сторожева.
Я, к сожалению, не пел в операх Тихона Николаевича. Они в Большом театре почти не шли. А в опере "Мать" не было партии по моему амплуа. Но я с удовольствием пел и записал на пластинки песни из сюиты "Много шума из ничего". Аккомпанировал оркестр радио, а дирижировал Е.Акулов. Я иногда слушаю эту запись, и мне очень нравятся "Как соловей о розе", "Ночь листвою чуть колышет", "Песня пьяных", "Серенада Барахио". Они так обаятельны и поэтичны!
Часто я вспоминаю наше совместное выступление с Тихоном Николаевичем Хренниковым во многих древнерусских городах - Пскове, Новгороде, Великих Луках, где Тихон Николаевич был депутатом. Он выступал перед избирателями, а потом мы давали концерты. Я пел, аккомпанировал мне сам автор, и нас очень хорошо принимала публика.
Гастроли в "Гранд-Опера"
В
1954 году я получил приглашение на гастроли из Франции. Концертное бюро Парижа, во главе которого стоял писатель, большой друг Советского Союза Жорж Сориа, предложило мне спеть Бориса в "Борисе Годунове" и Мефистофеля в "Фаусте". Кроме того, я должен был выступить с концертом в огромном зале "Пале де Шайо".
Поехать во Францию, спеть на той сцене, где выступали самые выдающиеся мастера всего мира, в том числе наш гениальный Федор Иванович Шаляпин, спеть в тех ролях, в которых Шаляпин покорял публику "Гранд-Опера", было очень ответственно и рискованно. Поэтому можно понять мою радость и волнение, когда я думал об этом предложении. Ведь я мог и не понравиться избалованным французам! Все же я решил рискнуть и дал согласие.
И вот мы трое, мой аккомпаниатор Александр Ерохин, руководитель нашей группы Жорж Орвид и я, на небольшом самолете "Ил-14" (турбинных лайнеров тогда еще не было) летим во Францию. По пути мы остановились в Праге, но не выходили с территории аэродрома и вскоре отправились дальше в Брюссель. Этот перелет мне очень запомнился. Мы летели на небольшой высоте, и, хотя уже начинало темнеть, озера и реки, маленькие селения и города, расположенные на нашем пути, были хорошо видны. Дома красиво освещались разноцветными неоновыми огнями реклам.
После короткой остановки в Брюсселе мы наконец приземлились в Париже. На аэродроме нас встречали Жорж Сориа и, что оказалось полным сюрпризом, Саша - Александр Сергеевич Аникин, с которым мы несколько лет играли в волейбол в команде "Локомотив". От неожиданности я его даже не сразу узнал. Потом спрашиваю:
