Кстати, «нежный возраст» реформатора искусства и неудачливого революционера Вагнера полон мистическими переживаниями. «С самого раннего детства, — пишет Вагнер, — все необъяснимое, таинственное производило на меня чрезвычайное действие. Припоминаю, что даже неодушевленные предметы, как мебель, нередко пугали меня: если я долго оставался один в комнате и сосредотачивал на них внимание, то начинал вдруг кричать от страха, так как мне начинало казаться, что эти предметы оживают»…
Было бы смешно наклеить на подобное переживание какой-нибудь латинский психиатрический термин и на этом успокоиться. В этих состояниях кроется вся мгла и бездна будущих вагнеровских «откровений».
Шпенглер справедливо писал: Вагнер никогда не увлечет здоровую натуру, он для городских мозгляков. О болезненности творчества композитора свидетельствовал и Ницше: «Вагнер был революционером, он бежал от немцев… У артиста нет в Европе отечества, кроме Парижа; деликатность всех пяти чувств в искусстве, которую предполагает искусство Вагнера, чутье нюансов, психологическую болезненность, — все это находят только в Париже».
Большую часть своей музыки Вагнер слышал галлюцинативно
А вот еще характерные воспоминания Вагнера: «Не было ни одной ночи, до конца моего детства, чтобы я не проснулся от какого-то сна с привидениями с ужасным криком, который никогда не прекращался до тех пор, пока меня не успокаивал человеческий голос».
Все это очень похоже на признаки душевной болезни. А ведь подобные состояния могут быть индуцированы вовне — в зависимости от таланта их носителя. Недаром Вагнер относился к типу творцов-визионеров. Большую часть своей музыки он слышал галлюцинативно…
Макс Нордау писал: «В одном Рихарде Вагнере соединено более психопатических элементов, чем во всех остальных, вместе взятых, выродившихся субъектах, которых мы до сих пор изучали. Признаки вырождения у него так ясно выражены, что становится страшно за человека. Мания преследования, горделивое помешательство, мистицизм, туманная любовь к человечеству, анархизм, страсть к протесту и противоречию, графомания, бессвязность, непоследовательность, склонность к глупым остротам, эротомания, религиозный бред — всем этим проникнуто его писание, стремления и душевное состояние».
Карл Юнг: «Во мне сидел демон…»
П. И. Чайковский называл оперы Вагнера четырехчасовой симфонией, богатой яркими оркестровыми красками, но бедной ясно и просто изложенными мыслями. Порой лишь замечательная музыка драпирует не только, по словам Чайковского, «немецкую ходульность» сочиненного Вагнером сюжета, но и его, мягко говоря, странности. Возьмем пример из «Парсифаля». Какова судьба «благословенного» героя Титуреля, который сподобился того, что ангелы спустили ему с неба Чашу Грааля? Благодаря «милосердию Спасителя», он продолжает жить едва ли не вечно. Но в… могиле. «В гробу я продолжаю жить, благодаря Христу», — радостно восклицает он и настойчиво требует, чтобы ему показывали Грааль и этим продолжали его земное существование».
Нордау обращает внимание на истеричность Вагнера, которая как бы вошла в резонанс с истеричностью немецких масс, порожденной войной 1870 года. (Казалось бы, странно, но факт: эйфория победы была как-то связана в Германии и со взрывом самоубийств.) Но в таком же, даже намного худшем состоянии немцы находились и после Первой мировой, во время Гитлера.
Нацисты были харизматической партией, иначе говоря, группой индуцированных своим лидером людей. Не случайно, что они не замечали странностей Вагнера, сумасшествия Ницше. А как было написано главное произведение столь уважаемого Гитлером Хьюстона Чемберлена! «Возвращаясь из очередного путешествия по Италии в 1896 году Чемберлен неожиданно сходит с поезда в Гардоне и, закрывшись в номере гостиницы, в течение восьми дней не покидал его, углубившись в изучение биологии. В этот момент, по словам Чемберлена, у него были частые галлюцинации, в которых к нему являлись демоны, побуждавшие его к написанию новых работ и открывшие для него важнейшую проблему: связь расы с историей. Это дало толчок к написанию основного сочинения Чемберлена — «Основы XIX столетия».
Кошмары расового вырождения германцев являются ему в характерных образах: «Еще утро, но силы тьмы продолжают тянуть свои руки-присоски, впиваются в нас в тысячах мест и пытаются утащить нас… назад в темноту».
Сумасшествие и признаки вырождения нацисты искали избирательно, по расовому признаку. В III рейхе выставки вырожденческого искусства стали излюбленным жанром. Речь как раз шла о душевной болезни художников. Вывешенные фото душевнобольных творцов действительно весьма выразительно дополнялись их рисунками. По сути, это ведь были тоже бесовские «откровения», призванные изуродовать в человеке образ Божий.
Нацистские психиатры, кстати, с большим пиететом относились к Карлу Юнгу: «В его «подсознании» много живых форм, с которыми можно общаться как с живыми существами и которые в состоянии дать совет или предупредить, с которыми стараешься быть в хороших отношениях, чтобы они не «осердились». Психология Юнга демонична. Суть демона заключается в его названии. Исконная истина состоит в том, что дьявола можно разоружить и даже сделать из него слугу, если знать его имя».
Гитлер с вороненком на плече
Подобные представления и заблуждения «арийский ученый» получил — вот дьявольская ирония! — из недр тайной еврейской науки, называемой каббалой. И уподобился какому-нибудь местечковому знахарю XVII–XVIII веков. «В то время было много таких «баалшемов», или знахарей-каббалистов, которые лечили от разных болезней посредством заклинаний, нашептываний, амулетов (камеи) и целительных трав»… [14-2]. Баалшем означает «обладатель Имени». То есть этот человек узнает тайное имя еврейского бога и начинает совершать «чудеса»…
Юнг «вступал в диалог» с демоном по имени Филемон. Тот являлся ему в виде старика с крыльями и рогами быка. Такой контакт стал, конечно, результатом накопления греха, отступления от Христа многих поколений предков. «Его отец был пастором, нетвердым в своей вере, дед — масоном, а бабушка… общалась с духами. Мать Юнга, Эмилия, тоже была медиумом, и сам он с детства искал учителя «на пути индивидуализации». Искал и, наконец, нашел: «Во мне сидел некий демон, и, в конечном счете, это определило все. Он пересилил меня, и если иногда я бывал безжалостен, то лишь потому, что находился в его власти».
«Плодом философии Юнга явилась его двусмысленная позиция в годы фашизма, когда он был идеологически связан с «Немецким движением за веру». Мифическим героем этого движения был Вотан — древнегерманский бог… соединявший в себе противоположности добра и зла» [27-2]. «Вотану» не обязательно быть идолом. Он может прикинуться и «архетипом».
И вот «…Юнг опубликовал статью под названием «Вотан», в которой проводил явные параллели между Гитлером и владыкой Валгаллы. Юнг полагал, что Вотан возник как живой архетип из германского коллективного сознания и что посеянный им бурный ветер превратился сейчас в ураган…»
Юнг писал о Гитлере: «Он — словно человек, внимательно прислушивающийся к шепчущему голосу, что доносится из потаенного источника. И он действует в соответствии с этим голосом. В нас слишком много рационального, чтобы покоряться ему. Гитлер же слушает и подчиняется. Истинный лидер всегда ведом». Итак, «бессознательное» по имени Вотан завладело Гитлером. Заставляло его кричать с трибуны, увлекая миллионы. Кстати, Юнг писал, что «Вотан демонстрирует не только свой беспокойный, бурный и неистовый характер, но и свою совершенно иную природу — экстатическую и пророческую».
Имя Вотан имеет один и тот же корень «wut» — со словами «неистовый», «исступленный», «одержимый». Вот и Юнг писал о нем, как о «движущей силе» людей.
Бесноватый целитель утверждал, что видит в бесноватом фюрере своего потенциального пациента. Но как же хотел он лечить больного вождя и больную Германию? Слушайте, русские: «Юнг предлагал ему взяться за оружие, повернув его против России, что было бы «логичным лечением» для Гитлера и для его нации» [58].
А ведь «лечить-то» надо было от безбожия! Характерно мнение Юнга о Спасителе: «Для меня Господь Иисус совсем никогда не существовал реально, никогда не был полностью приемлемым, никогда не становился достойным любви».
Да, более реальным и более достойным любви для многих немцев вновь стал меняющий обличья Вотан, бог грозы, огня, войны и одновременно — бог колдовства, шаманства и экстаза. Беснования еще будет достаточно…
Ну и архетипом же был этот «Вотан»!
