Итак, в начале лета 1477 года выяснилось, что Коростынь была только перемирием. Интересы оказались несовместимыми. Трагическое противостояние старого и нового, раздробленности и единства, сепаратизма и централизации приближалось к окончательной развязке.
При получении первых известий о событиях на новгородском вече великий князь понял, что война неизбежна. Еще господа не сформулировала свой ответ на московский ультиматум, еще на Городище жили великокняжеские послы, а в Псков уже ехали Иван Зиновьевич Станищев и дьяк великого князя Григорий Иванович Волнин, «веля и поднимая Пскова на Великой Новъгород». Псковичи должны были быть готовы к походу по первому требованию.
Но им очень не хотелось идти на войну. Новгород был им больше неопасен, скорее даже вызывал сочувствие. Псковские бояре не могли не чувствовать своего рода солидарности с новгородскими. Проводин великокняжеского посла, они отправили в Новгород своего гонца Богдана.
По старому своему «целованию» псковичи откровенно сообщали новгородцам: «Нас на вас князь великий поднимает» — и предложили свое посредничество: «...ино толко вам каково будет дело до великих князей, и мы за вас ради (рады.— Ю. А.) послов своих слати челом бити».
Делая такое предложение, псковская господа шла, несомненно, на большой риск. Хорошо еще, что во Пскове в это время не было князя-наместника,— Ярослав Оболенский уехал еще в феврале, а преемник ему пока не был назначен. Трудно сказать, к каким результатам привело бы псковское посредничество, если бы действительно псковичам пришлось «послов своих слати челом бити» великому князю о его новгородской «отчине». Едва ли Ивану Васильевичу понравилось бы вмешательство в его отношения с новгородскими подденными. Но до посредничества дело не дошло.
На предложение псковичей новгородцы ответили через своего посла Ивана Поклончева: «Коли вы к нам симы часы на всем нашем пригожестве, а опричь Коростыньского прикончаниа, нынеча крест поцелуете, тогда вам все явим по нынешнему целованию крестному. А толко так к нам не учинете, и мы от вас не хотим никакова пригожества до великых князей, ни челобитие вашего, ни послов».
Ответ новгородской господы был столь же однозначным, сколь и характерным. Господа категорически потребовала восстановления прежних союзных отношений между Новгородом и Псковом, в частности отказа от Коростынского мира. Только в этом случае она считала возможным принять предложение о посредничестве. Ответ свидетельствовал о переходе власти в Новгороде к партии крайних противников Москвы. Псковский летописец подтверждает известие московского: к власти пришли те, которые «к королю пакы въсхоте-ша». Это звучит достаточно правдоподобно. Другого выхода у господы просто не было, если она не хотела добровольно капитулировать перед великим князем. А капитулировать она не хотела — майско-июньские события показали это с полной отчетливостью.
Но была ли позиция господы реалистичной? Шесть лет назад, в канун Шелонского кризиса, договор с Казимиром был фактически заключен. Господин Великий Новгород был еще в состоянии выставить огромную полевую армию. И что же получилось? Великокняжеские войска одним ударом перечеркнули всю политику господы. А теперь? На что могли надеяться сторонники союза с Казимиром теперь, когда Новгород уже не представлял реальной боевой силы, когда было подорвано внутреннее единство боярской республики? Трудно сказать, на что рассчитывала господа, отвергая мирное посредничество псковичей (каким бы проблематичным оно ни было). Разрыв с Москвой — акт отчаяния, неизбежный финал политики лавирования между Русью и Литвой, последнее проявление боярской власти в Новгороде.
Наступили последние месяцы боярской республики. 15 сентября во Псков снова приехал дьяк Григорий Волнин, «веля Пскову си часы грамоты вскинути Великому Новугороду (объявить ему войну. — Ю. А.)». Фактически новгородцы уже начали враждебные действия— во Псков «много гостей прибегоша низовских (из Московской земли.— Ю. А.) и с товары из Новаго-рода». Псковичам теперь тоже ничего не оставалось, как последовать «велению» великого князя,— на вече 30 сентября они «вскинуша грамоту Великому Новугороду». В тот же день в Новгород пошла «складная» (о «складывании» — снятии с себя — крестного целования о мире) грамота и из Москвы.
Война была объявлена. Но вдруг во Псков примчался новгородский подвойский Панкрат, «прося послов изо Пскова к великому князю, хотячи сами ехати и псковичи поднимая». Отвергнув три месяца назад псковское предложение о посредничестве, господа теперь вдруг передумала... В Москву она послала Федора Калитина, старосту Даньславской улицы, «чтобы пожаловали великие князи, велели к себе быти богомольцу своему владыце, и послом новгородским бити челом».
Эти колебания, эти извивы новгородской политики можно объяснить только окончательной потерей самообладания. Перед неминуемым концом новгородское боярство охватила паника. Но было уже поздно. Ка-литин не доехал до Москвы — в Торжке он был задержан по распоряжению великого князя. И о псковском посредничестве речи больше не могло быть. Уже и «грамоты от Пскова изметные (взметные —об объявлении войны.— Ю. А.) легли», и посол великого князя был во Пскове. Он-то и приказал схватить на вече новгородского посланца. С трудом «выпритчовав» (уговорив освободить) злополучного подвойского, псковичи отпустили его восвояси.
9 октября, в четверг, начался последний поход великокняжеских войск против боярской республики. Великий князь двинулся из Москвы вместе с братом Андреем Меньшим, а четырьмя днями раньше выступил авангард — конница вассального татарина «царевича» Даниара. Через Волок, Микулин, Торжок шли великокняжеские войска. По дороге в них вливались новые отряды, изъявляли знаки покорности удельные князья — волоцкий Борис и микулинский Андрей, посланец Михаила Тверского обеспечивал «кормы по отчине своей...». Медленно, как туча, двигалось московское войско. Великий князь на станах «ел и пил» у своих вассалов. Торопиться было некуда: новгородская рать в поле не вышла, да едва ли и удалось набрать ее. Войны, собственно, уже не было — был вооруженный поход к стенам непокорного города.
16 октября великий князь получил грамоту из Торжка от своего тамошнего наместника Василия Китая Новосильцева о приезде новгородского житьего человека Ивана Маркова. «От владыки и от всего Нова-города» он прибыл просить «об опасе» — разрешении приехать послам для переговоров. Его велено было задержать.
Воскресенье, 19 октября. Великий князь въезжает в Торжок. В тот же день к нему являются из Новгорода бояре Лука Клементьев и брат его Иван и бьют челом в службу...
Это закономерно. Надежды на победу у боярства нет. Еще меньше можно надеяться уцелеть, попав в руки великого князя после разгрома республики,— бояре хорошо помнят и казни в Русе, и темницы в Москве и Коломне. Спасти свою жизнь, свободу и имущество можно только перебежав к нему заранее. И крысы бегут с тонущего корабля. Начинается распад верхнего эшелона боярской власти.
Четыре дня стоит великий князь в Торжке. Эти дни заполнены важными событиями:'21 октября во Псков был наконец назначен и послан новый, шестой по счету, ^шязь-наместник. Это был Василий Васильевич Шуйский, по прозвищу Бледный, племянник того Федора Юрьевича, который когда-то, в 1463 году, спас Псков от очередного нападения Ордена, а затем, будучи наместником, поссорился с псковичами.
Участие псковской рати в походе на Новгород было весьма желательным и даже необходимым — вот во Псков и поехал новый наместник. А через два дня, перед выступлением из Торжка, великий князь «разрядил» воевод по полкам — была составлена первая дошедшая до нас разрядная запись. С тех пор большг двухсот лет, до времен Петра Великого, составлялись такие записи перед каждым походом русского войска. Сохранились тысячи подобных бесценных памятников поенного прошлого нашего Отечества.
Перед нами — разряд 23 октября 1477 года. Перечислены воеводы, точно указаны пути движения колонн. Владимирцы, переяславцы и костромичи, дмит-ровцы и кашинцы, суздальцы и юрьевцы, ростовцы и ирославцы, угличане и бежичане, калужане, алексин-цы и серпуховичи, хотуничи, радонежцы, новоторжцы, можайцы, волочане и звенигородцы, ружане и колом-ничи... И тверичи, и москвичи, и двор великого князя — отборная конница, и авангард «царевича» Даниара... Нся Русская земля, все только что сложившееся государство участвует в этом последнем новгородском походе.
Войны, собственно, нет. Никто не ведет военных действий, нет боев, нет осад. Войска двигаются к Великому Новгороду, не встречая никакого сопротивления, не видя никакого неприятеля. Это не 1471 год — «плот-ницы и горчары» не вышли из ворот родного города во главе со своими боярами. Все понимают невозможность сопротивления великокняжеским войскам в полевом бою. Вся надежда — на крепость новгородских стен, на искусство боярской дипломатии и еще — на долгую, холодную зиму. Зимними месяцами трудно стоять осаждающим под стенами огромного, хорошо укрепленного города. Осада затянется надолго... Она будет стоить осаждающим огромных усилий, и жертв, и немалого риска. А тем временем, может быть, удастся склонить великого князя на уступки, на компромисс, желанный компромисс, дающий господе возможность сохранить хоть часть своей власти в Новгороде. Только на такой ход событий могла рассчитывать боярская олигархия. Великокняжеские войска шли к Новгороду, а навстречу один за другим ехали новгородские послы с просьбами об «опасе». Уже 8 ноября они назвали великого князя «государем» — Иван Васильевич был еще в полутораста верстах от Новгорода, а господа уже признала его титул, устраняя тем самым (как ей казалось) формальный повод для похода. Но войска двигались, двигались...
