Ознакомительная версия.
И никаких политических, и никаких обидных для кого-либо выводов.
Герард Фридрих Миллер впервые писал о варягах на Руси еще в начале 1730-х годов. В 1732 году в своем журнале «Sammlung russischer Geschichte» («Собрание русской истории») он опубликовал статью «Известие о древней рукописи русской истории Феодосия Киевского». За то, что он считал автором «Повести временных лет» не Нестора, а Феодосия Печерского, современные «борцы с норманизмом» над ним всячески издеваются: Миллер перепутал автора летописи и основателя монастыря. Но, учитывая состояние источников, представление Миллера об авторстве Феодосия ошибочно, но вовсе не глупо.
Миллер же пересказывает содержание «Повести временных лет», подходит с критикой к положениям летописи и высказывает мысль, что варяжские князья были выходцами из Скандинавии. Действительно, «Рюрик, откуда призван ли, чтоб стать самовластным государем?»[93].
В своей диссертации «Происхождение народа и имени российского» он доказывал скандинавское происхождение Рюрика и названия «Русь», показывая в финно-угорских языках корни слов, обозначающих шведов, восходит по звучанию к слову «Русь». Зная о работе Байера, Миллер развивал мысль о важной роли варягов в создании русского государства.
Опять же, никаких оскорбительных выводов он не делал, а предположил, кого могли прогнать до призвания Рюрика. И пришел к выводу, что это знаменитый датский конунг, организатор многих виков, Рагнар Лодборг «завоевал Россию, Финляндию и Биармию и отдал оные земли во владение своему сыну Витзерку». Откуда Миллер взял, что Витзерк погиб и только потому словене скинули власть варягов, — не ведаю.
Но ему это еще припомнили!! Во время академической дискуссии соратник Ломоносова по борьбе Г. Н. Теплов обвинял Миллера в высказываниях, «что скандинавы победоносным своим оружием благополучно себе всю Россию покорили…».
При том, что о покорении Руси Рюриком Миллер ничего не писал — он самым верноподданническим образом писал о ПРИЗВАНИИ варягов. И никаких неприятных или оскорбительных высказываний он тоже не делал и даже не собирался.
Почему это вообще стало возможно?
Итак, получается, «норманскую теорию» придумали не злые немцы-русофобы, а придумал ее коренной русак М. В. Ломоносов. Причем придумал откровенно как политический жупел! Придумал специально для того, чтобы пугать и обвинять своих врагов во враждебности к русским и на этом делать собственную карьеру. Он и делал: до конца жизни обвинял, ругал и преследовал «врагов русского народа», то есть своих собственных врагов.
У меня есть данные, что Михайло Васильевич, заигравшись, завел даже огромную собаку, и этот пес бросался на кого угодно при одном только слове «норманист» или «норманизм».
Возникает вопрос: почему вообще Академия наук рассматривала вопрос о «норманизме»? Вернее, почему обсуждение не окончилось сразу же, как Миллер представил какие-то доказательства своей правоты? Почему злые и убогие обвинения вообще получили какие-то права на жизнь?
И почему, наконец, научная дискуссия превратилась в политическое побоище?!
Увы! Для этого были свои причины, и лежали они совершенно не в сфере науки. Это чисто политические причины.
Дело в том, что 25 ноября 1741 года произошел очередной дворцовый переворот: царевна Елизавета Петровна с помощью гвардии свергла Брауншвейгскую династию, родственников умершей в 1740 году императрицы Анны Ивановны.
Переворот осуществлялся под знаменами возвращения на престол дочери Петра Великого, продолжательницы его великих дел. Елизавета шла к власти как лучший друг гвардии, как патриотка, враг иноземного засилья.
Уже в ночь переворота несколько специально отряженных людей сели писать специальный Манифест. Манифест от 28 декабря 1741 года — ярчайший пример фальсификации. В Манифесте утверждалось, что это «немец Андрей Остерман» призвал на царствование Анну Ивановну, нарушив таким образом права Елизаветы. И что он же и «прочие такие же» [то есть, опять же, — зловредные немцы] после смерти Анны Ивановны передали престол Брауншвейгской династии. Так вся внутренняя политическая жизнь Российской империи между 1730 и 1741 годами сводится к заговору немцев во главе с Остерманом.
Перед выступлением 25 ноября 1741 года Елизавета дала перед иконой обет: если заговор будет успешен, никого не казнить смертью. Обет Елизавета Петровна выполнила. Миних, Остерман, другие временщики были выведены на эшафот, даже брошены на плаху, но в последний момент им объявили о помиловании. Елизавета провела чистку государственного аппарата и армии, повыгоняла со службы довольно много немцев, в том числе решительно ни в чем не повинных.
Гвардии и этого было мало: она требовала изгнания всех немцев за пределы государства Российского. Только это, по мнению гвардейцев, исключит на все времена немецкое иго, и в столице еле удалось удержать гвардию от немецкой резни.
Местами вспыхивали немецкие погромы; к чести русских будет сказано, они нигде не были массовыми, то есть нигде не били всех немцев подряд. Доставалось в основном тем, кто при Анне держался высокомерно и оскорблял чувства русского населения.
В лагере под Выборгом, среди войск, отправленных на войну со Швецией, против немцев поднялся настоящий бунт гвардейцев. И только энергия генерала Кейта, который схватил первого же попавшегося бунтовщика и позвал священника, чтобы тот подготовил солдата к расстрелу, остановила бунт.
Елизавета не поддерживала германофобии, ее режим не был ни террористическим, ни антизападным. Но все годы своего правления (1741–1761) Елизавета подчеркивала, что она — царица «чисто русская», иноземцам предпочтения не отдает и даже по-немецки говорит плохо.
Первые годы правления Елизаветы прошли под знаком выздоровления после правления Анны Ивановны (1730–1740). Возвращались сосланные, воссоединялись семьи, все дружно ругали «бироновщину». Что говорить — с переворотом 1741 года окончился довольно жуткий политический режим: «Бироновщина — реакционный режим в России 1730–1740 гг. при императрице Анне Ивановне, по имени Э. И. Бирона. Засилье иностранцев, разграбление богатств страны, всеобщая подозрительность, шпионаж, доносы, жестокое преследование недовольных»[94].
Все справедливо: это десятилетие вместило много чего, включая невероятную расточительность, жестокость, нарушение национальных интересов. Чудовищный кулак репрессий обрушился на страну… в первую очередь, конечно, на образованный и чиновный слой, на дворянство.
Называют разные цифры угодивших в Тайную канцелярию: от 10 до 20 тысяч человек. Вторая цифра, пожалуй, даже более точна, хотя тоже примерна. Полной же цифры мы не узнаем никогда, потому что многие дела совершенно сознательно сжигались, чтобы никто и никогда не узнал, кто и за что казнен или сослан.
Но вот в чем совершенно уверены практически все историки — что не меньше половины этих 20 тысяч, а может быть, и 60–70 %, составляло русское дворянство. И получается, что за 10 лет правления Анны Ивановны на коренное русское дворянство пришелся чудовищной силы удар. Из сословия, общая численность взрослых членов которого была чуть больше 100 тысяч человек, то ли 10 тысяч, то ли даже 15 тысяч было казнено, сослано, подверглось пыткам, сечено кнутом. Зловещая деталь: в этот период появились женщины-палачи — казнили и пытали дворян целыми семьями. До 5 тысяч людей было сослано так, что потом нельзя было сыскать никакого следа, куда они сосланы: нигде не было сделано записей, а ссыльным переменяли имена, чтобы потом нельзя было их найти. Многие, конечно, потом и нашлись, но бывало и так, что целые семьи пропадали без вести, и до сих пор мы не знаем, какова судьба этих людей.
Так что режим и правда был кошмарный, и ненависть к нему была совершенно закономерной. Естественна и ненависть, которую испытывали к Эрнсту Бирону, «фавориту» (а если попросту — любовнику) царицы Анны Ивановны.
Но, во-первых, знаменитая фраза «после нас хоть потоп» принадлежит вовсе не немцу, окопавшемуся в России, а самому что ни на есть национальному королю Людовику XIV, французскому королю французов. Еле грамотная Анна вряд ли слыхала эту фразу, но вела себя в полном соответствии с ней.
С 1730 по 1740 год в Российской империи был человек, который мог в любой момент пресечь «бироновщину», было бы только желание. Этим человеком была императрица Анна Ивановна.
Странно только, что все «хорошее общество» так дружно ненавидело Бирона и выдвигаемых им и Анной Ивановной иноземцев, но упорно не замечало роли самой царицы в расточении национальных богатств и в терроре.
Приходится признать то, что решительно не желало «в упор замечать» прекраснодушное русское дворянство, так возмущенное засильем немцев. То, чего упорно не желали видеть и историки, два века кряду певшие с голоса русского дворянства и всю бироновщину сводившие к немецкому засилью и насилию, что не только Бирон и другие немцы, что сама императрица хотела всего, что полагалось приписывать лично Бирону и немцам — мафиозной власти, бесконтрольности, легкой приятной жизни, развлечений.
Ознакомительная версия.
