В середине VI в. четыре основных группировки древнетюркских племен вошли в состав нового политического образования, созданного тюрками-ашинами, и тем самым было положено начало следующему этапу этнической и политической истории Центральной Азии — этапу архаических империй (VI–IX вв.).
Новый этап тюркского этногенеза протекал на фоне изменившихся социальных условий (активизация процессов выделения господствующих и подчиненных групп населения), в иных территориальных пределах (распространение власти тюркских каганов на всю Великую Степь и проникновение их политического влияния в зону оседлой среднеазиатской цивилизации). Этот этап обусловил новый уровень этнических контактов и экономического симбиоза с восточноиранским миром. Образование тюркских и уйгурских каганатов, а также государств карлуков, тюргешей, кыргызов и кимаков, создавших аналогичные социально-политические структуры, предопределили постепенное смещение к западу центров тюркского этногенеза и одновременное ослабление прежних, связанных с тюрками, этнических процессов на территории Центральной Азии.
Внутри архаических империй родоплеменной партикуляризм, т. е. стремление к обособлению, впервые приобретает противовес — им становится общеимперская идеология. В рамках единой державы появляются и продолжают существовать даже после ее распада единый литературный язык и письменность, общеимперская мода в материальной культуре, единая социально-политическая номенклатура. Эти процессы отражали новое этническое мироощущение противопоставления себя как целого иному культурному миру. Вместе с тем в Семиречье, Восточном Туркестане и отчасти в Среднеазиатском Междуречье обозначились совершенно отличные от выше отмеченных процессы сравнительно узкой локализации устойчивых этнотерриториальных групп, внутри которых усилилось воздействие центростремительных сил, и окрепли прежде нестойкие межплеменные связи, формирующие будущие тюркские нации.
Центростремительные и центробежные процессы, сменяющие друг друга и сосуществующие в истории архаических империй, отразились в противоречивом характере развития археологических культур того времени. С одной стороны, происходит сложение общетюркского культурного комплекса, включающего широко распространенные по всему степному поясу во второй половине I тыс. н. э. формы предметов материальной культуры (седла со стременами, сложносоставленные луки, трехперые стрелы, пряжки, украшения), идеологических представлений, отраженных в погребальном обряде, памятников изобразительного искусства. С другой — достаточно четко фиксируются культурно-дифференцирующие признаки археологических комплексов, имеющих конкретное этническое содержание. Так могут быть выделены три самостоятельные археологические культуры, различающиеся нормами погребального обряда, характерным оформлением предметов и их декором, — культура енисейских кыргызов, культура алтайских тюрков и сросткинская, т. е. кимакско-кипчакская культура Восточного Казахстана и Северного Алтая. Общая тенденция развития раннесредневековых культур прослеживается по характеру распространения инноваций — с юга на север, с востока на запад.
Таким образом, в течение всего I тыс. в Центральной Азии и степной части Юго-Западной Сибири, в Семиречье и на Тянь-Шане в рамках общих для тюркской этнической среды процессов происходило сопряженное формирование культурных традиций, связанных с собственно тюркским, огузским, кыргызским и кипчакским этногенезом.
В границах архаических империй четыре разных группировки тюркоязычных племен консолидировались и превратились в очаги формирования новых этносов. Кимакско-кипчакская группа и некоторые огузские племена, покинувшие Центральную Азию, передвинулись в бассейн Иртыша, а затем стремительно распространились в западном направлении, оттеснив на юг многие другие тюркские племена. Кыргызы, раздвинув границы своего енисейского государства, освоили малоудобные для кочевников, но обладавшие значительным хозяйственным потенциалом предгорные и лесостепные районы от Байкала до Восточного Казахстана, что находит отражение и в археологических материалах. Границы распространения кыргызов в IX–X вв. маркируют на востоке погребения близ Читы, на западе — могильник Узун-Тал на Южном Алтае; кыргызские элементы прослеживаются в инвентаре курганов Западного Алтая и Верхнего Иртыша. Западная границы распространения влияния енисейских кыргызов отмечена материалами захоронения на р. Или.
Группа токуз-огузских племен в жестокой борьбе с северной экспансией Тибета все более смещалась в сторону западной части Ганьсу и в Восточный Туркестан, уже в середине VIII в. превратив Таримский бассейн в западную периферию своего государства. Тюрки, потерпевшие политическую катастрофу в 744 г. и утратившие свою центральноазиатскую прародину, концентрировались в Кашгарии и в Семиречье, где в X в. после принятия ислама и смешения с родственными карлукскими племенами создали Караханидское государство. Их семиреченская ветвь — потомки тюрко-огузских племен Западного каганата, теснимые карлуками, — тогда же формирует государство приаральских огузов, ассимилируя население присырдарьинских оазисов и приаральских степей. Динамика этнического развития, определившаяся в недрах архаических империй, отчетливо проявилась в этих государствах, формирование которых положило начало следующему этапу политической, социальной и этнической истории Великой Степи — этапу варварских государств, преобразующихся в раннефеодальные державы. Именно в рамках этих государств наиболее ясно обозначились нуклеарные компоненты, вокруг которых консолидировались этнические процессы, определившие языковую и культурную специфику тюркских протонародностей раннего средневековья.
Вместе с тем резко изменилось соотношение внутренних и внешних факторов, определивших направленность этнокультурных процессов. Главным на следующем этапе этногенеза оказалось не столько саморазвитие древнетюркских компонентов, сколько воздействие теснейших контактов с окружающей этнической средой — иранской, кавказской, малоазийской, финно-угорской, славянской. Обе линии этнического развития — привнесенная центральноазиатская и местная субстратная — по-разному проявились в расогенезе, культурогенезе и в собственно этнической истории тюркоязычных народов.
Первый Тюркский каганат (551–630 гг.)
Муган-каган (правил в 553–572 гг.), наследник Бумына и Кара-кагана, окончательно утвердил господство Тюркского эля в Центральной Азии и Южной Сибири, покорив монгольские племена киданей в Юго-Западной Маньчжурии и кыргызов на Енисее. По словам китайской летописи, он «привел в трепет все владения, лежащие за границей (Великой Стеной. — С. К.). С востока от Корейского залива на запад до Западного моря (Каспия. — С. К.) до десяти тысяч ли, с юга от Песчаной степи (пустыни Алашань и Гоби. — С. К.) на север от Северного моря (Байкала. — С. К.) от пяти до шести тысяч ли, все сие пространство земель находилось под его державой. Он сделался соперником Срединному царству» [Бичурин, т. 1, с. 229]. Последнее утверждение не вполне точно — каганат в эту эпоху фактически превратил оба северокитайских государства — Северное Ци и Северное Чжоу — в своих данников. Особенно усилилась их зависимость при наследнике Муган-кагана, Таспар-кагане (правил в 572–582 гг.).
Успешными для тюрков были их западные походы. К концу 60-х годов VI в. Тюркский каганат включается в систему политических и экономических отношений крупнейших государств того времени — Византии, Сасанидского Ирана, Китая и ведет борьбу за контроль на торговом пути, связывающем Дальний Восток со странами Средиземноморья.
Непрерывные завоевательные войны на время приглушили острые противоречия, возникшие в ходе социальной перестройки тюркского общества, но первые же неудачи быстро изменили обстановку. В 581–588 гг. раздробленный до того Китай был объединен под властью династии Суй (581–618 гг.); осуществленные там реформы привели к быстрому росту экономической и военной мощи империи. Усиление Китая совпало с началом распрей внутри правящей группировки тюрков, прежде всего в самом династийном роду ашина, и со страшным голодом в степи. Китайский историк замечает: «Вместо хлеба употребляли растертые в порошок кости» [Бичурин, т. 1, с. 229]. Рост государства и влияния тюркской аристократии, стремившейся к автономному управлению захваченными территориями, обеднение массы рядовых кочевников, вынесших на своих плечах все тяготы непрерывных войн и лишившихся средств существования вследствие джута 581–583 гг., новая политическая обстановка, не давшая тюркским каганам возможности искать выход в набегах, — все это привело каганат к острейшему кризису и междоусобице.
