Если же народу казалось, что князь недостаточно стойко и достойно оборонял землю от врага, начиналась борьба народа с князем. Когда в 1480 году великий князь Иван III Васильевич не решался вести войско против татарского хана Ахмата, старец Вассиан Ростовский, поддержанный шумом народного ропота и гнева, укорял его, называл его бегуном за то, что он не обороняет христианскую веру и выдает русский народ в руки татар без битвы. Тот же Вассиан писал князю: «Теперь слышим, что волк приблизился, похваляется на твое отечество, а ты смиряешься, уничижаешься перед ним... Умоляю тебя... Внимай себе и всему стаду - народу, в котором Дух Святый поставил тебя соблюдать его оборону и спасение»[283]. О религиозной любви к свободе звонят колокола древнего Китежа, нашедшего защиту от неверных в прозрачной глуби вод; то же исконное чувство русского народа засветилось пламенем московского пожара, ограждавшего Русь от ига чужеземцев.
Если борьба за родную землю была и для наших предков-язычников делом веры, то у кого же просили они помощи в этих усилиях отстоять свою независимую жизнь? Какое божество слышало их моления?
Идею благостно одаряющей божественной силы, опоры справедливости на земле, подсказывал человеку везде и всегда голос совести, которая помогала ему осмысливать жизнь. Только совесть могла открыть ему новый нравственный мир, мир добра и правды, и он отнес этот мир в занебесную высоту, сияющую для земли, но не слиянную с нею. Обращаясь в молитве к этому источнику совершенства, душа человека, забывая о земных делах, просила укрепить ее в добре и простить ее вины: «Если, по слабости моего разумения, я заблуждался, о, святой и чистый, будь милостив ко мне, владыка, и помилуй!»[284] - так взывает индусский певец к Варуне. Но человеку была нужна божественная помощь и в земных заботах и делах. Устраивая свою добрую и независимую, Богом благословляемую жизнь, наши предки искали опоры в природе, им близкой, и молились божеству, которое ею управляло и могло бы исполнить их молитву.
Этим божеством, почитаемым больше, чем другие боги природы, был Перун; память о нем сохранилась до сих пор в названиях рек, урочищ и весей[285]. На Перуна, бога грозы, наши древние язычники перенесли достоинство верховного владыки мира, а именно нравственную силу, устанавливающую право и порядок на земле. Значение Перуна в древнем язычестве очень велико. Бог грома и молнии был и небесным богом, и богом природы; наши предки почитали его как божество, более близкое к земле и человеку, чем верховный владыка неба. Перун властвовал над огнями и водами, оживлявшими земной мир, и давал ему защиту; огненным оружием поражал он врагов земли, ему покорной, карал нарушителя закона, и его «громовые стрелки» несли гибель клятвопреступнику.
Само собой понятно, что некоторые черты в образе Перуна роднили его с теми богами небесной грозы, которым поклонялись и не славянские народы. Перун «высокий богови, великий, страшный... повелевающий облакам одождить дождь на лице земли, да изведет нам хлеб в снедь и траву скотам»[286], этот Перун близок индусскому Парьяньи, который, «преследуя громом злодеев, вселяет страх и в невинного, дождем напояет землю, готовит пойло скотам и растит травы в снедь человеку»[287]. Гораздо меньше сходства у Перуна со скандинавским божеством грома и молнии: величавое могущество славянского бога было чуждо очеловеченному Тору, прожорливому пьянице, которого так любил и чтил норманский народ. Человеческий облик был дан и Перуну: серебряная голова с золотыми усами увенчивала идол бога, сооруженный в Киеве князем Владимиром Святославичем; но по существу своей природы, славянский громовержец далек от человека, а серебро и золото в его изображении указывали на вла1у и огонь, которые были и его даром земле, и карой виновным.
Перуну было посвящено самое крепкое и долговечное дерево - дуб. Символом бога был кремень - застывшая молния, - таивший в себе искру небесного огня; такой кремень называется Перун-камень[288]. Из дубовых бревен, камней и земли наши предки сооружали валы-крепости вокруг своих городков, служивших им для защиты отеческой земли и новых колоний. Название «кремль», присвоенное срединной части русского города, где, оберегаемые каменной оградой, помещаются его святыни, коренится в священном для язычника образе кремня. У корней священных дубов древние воины вымаливали победу и приносили Перуну жертву благодаренья. Мы уже знаем о жертвоприношениях русских купцов под огромным дубом острова Хортицы, среди вод Днепра[289].
Как блюститель правды, Перун пребывал в постоянной близости к верховному богу; как обладатель защитного меча, он был посредником между небом и землею; как жизнетворное начало, он принадлежал к миру богов природы. Эта всеобъемлющая власть Перуна делала его особенно почитаемым, главным богом среди других богов нашей равнины, и его имя сосредоточивало на себе и религиозную фантазию, и молитвы наших предков.
Есть прелестный цветок из семейства лилейных, зовется он ирис. Три его лепестка отогнуты наружу, три остальные, соединяясь, образуют острие на свободном конце. Своим строением этот цветок напоминает форму меча, своей золотисто-желтой окраской - огонь и солнце; и растет он на луговинах напоенных водой. Сербы называют его перуникой. Он был посвящен великому богу древности, который небесным мечом оборонял свою землю, который одарял ее огнем и напоял целительной влагой. Перунова лилия с незапамятных времен стала символом неисчерпаемой полноты жизни. Стилизованный образ цветка - в узорочьях, на печатях, в гербах - вошел в культуру нашего народа, как знак жизненного самоутверждения, обновления и расцвета, как чистая сияющая радость после бури и гроз...
Так тени древней веры восстают против предпосылки норманского учения о «первобытной некультурности» ильменских и днепровских славян до прибытия варягов. Язычество наших предков дает возможность утверждать и древность религиозных образов, созданных нашим народом, и самобытность их, и долговечность их творческой силы.
В идеях Бога и Перуна кристаллизовались помыслы, рожденные из подлинного религиозного опыта, возможного лишь у народа, уже причастного к культурному деланию, помыслы устойчивые и действенные, направляющие народную жизнь в течение веков. Эта вера седой старины была выношена душой народной задолго до той эпохи, когда норманские торговцы стали плавать по Днепру, и мнение о первобытной дикости наших предков падает само собой перед лицом верховных божеств их веры. Без сомнения, религиозные созерцания могли обрастать упрощенными мыслями и образами, приближаясь к пониманию народных масс, наивность и грубость могли проникнуть и в обряды религиозного культа; но первобытные формы идолов, кровавые жертвы, иногда им приносимые, не должны затемнять для нашего разумения внутреннюю сущность этих богов и этих жертв. Идея добра и доброты в существе верховного Бога, значение ее для правосознания, совестное восприятия добра и зла, вера в совершенный, ничем не замутненный небесный мир, требующий отрешенности от земных вожделений для участия в нем, - все эти воззрения отражали самобытную душу народа, вели его нравственное развитие и подготовляли его культурный расцвет.
Уже 200 лет тому назад русские ученые, достаточно зоркие для того, чтобы увидеть прошлое сквозь застилающие его туманы, назвали «неправдой» мысль о дикости древних славян. Теперь, когда туманная завеса разорвалась успехами знания, предпосылка норманской гипотезы стала смешной и вредной нелепостью; но она, тем не менее, появляется там и здесь в исторических сочинениях и засоряет душу русского человека, обращенную к прошлому родной земли. Под давлением науки о древностях многие норманисты соглашаются признавать культурные начала в доисторической жизни славянства нашей равнины, но они не замечают, что устранение предпосылки об отсутствии культуры у наших предков из обихода русской истории разрушает фундамент, на котором утверждалась доказательная система норманского учения, и превращает его в бессвязную груду плохо обоснованных и логически слабых суждений. Лишенные твердой почвы, неспособные вызвать отзвук в живых явлениях истории, эти суждения лишь пробуждают недоверие к тому историку, который их высказывает, и к тому пути, по которому он идет, исследуя события протекших дней.
Примечания:
248. Ср.: Schroder. Arische Religion. 81 (1914); Tylor. Anfange der Cultur. II. 333.
249. Ср.: Niederle. Manuel de l'Antiquite Slave. I; Schroder. Arische Religion. I. 215....
250. Wirth H. Der Aufgang der Menschheit.
251. Schroder. Arische Religion. I. 567....
252. Прокопий. О готской войне. III.
253. Достоинство верховного бога принадлежало, по-видимому, и Сварогу; но об этом божестве и его культе мы имеем мало сведений.
254. Ср.: Schroder. Arische Religion. I. 286.
255. Ibid. 287.... 288....
