Рудник, принадлежавший когда-то Сегэну, находился в самой середине оврага и даже получил от него свое имя (Барранка-дель-Оро - Золотая яма). Грубо прорытые шахты уходили в виде пещер в скалистые отколы оврага. По каменистому грунту их протекал ручей, журча между скал. На берегах этого ручья стояли старые плавильни и развалившиеся домики рабочих, и на большинстве их не уцелело даже крыши; вокруг пышно разросся чертополох и колючие кактусы. Если подойти к этому разрушенному, одичалому месту, бросается в глаза, что дорога по обе стороны оврага круто сворачивает справа и слева к развалинам и позади них сходится под острым углом.
Как только обе партии подъехали к этому пункту, откуда виден был расположенный внизу рудник, они остановились и подали друг другу сигнал через овраг. По предложению навахо было решено оставить пленных и лошадей на возвышении под присмотром двух человек в каждом отряде.
Остальные восемнадцать человек с каждой стороны должны были, по условию, спуститься вниз на дно оврага, сойтись за развалинами построек и, выкурив положенную трубку мира, установить условия обмена.
Крайне неохотно согласились на это предложение Сегэн и Галлер. Оба предвидели уже почти наверное, что переговоры мирного исхода иметь не будут, и надеялись и рассчитывали только на победу своих в неизбежном сражении.
Но и в самом счастливом случае, прежде чем они успеют пробраться по крутому откосу к пленным навахо, надсмотрщики их успеют утащить, а быть может, и убить тут же на месте... От одной этой мысли кровь цепенела. А индейцы упорно настаивали на своем требовании - и время было дорого; каждую минуту мог подоспеть отряд Дакомы - волей-неволей Сегэну пришлось согласиться, иначе он только выдал бы себя.
XXVIII. Обмен пленных
И вот охотники оставили своих лошадей под присмотром наверху, а сами спустились в овраг и через несколько минут стояли лицом к лицу с индейцами.
Те оказались, все восемнадцать, как на подбор: рослые, широкоплечие, мускулистые. Выражение лиц у всех неукротимое, хитрое и мрачное; за ним чувствуется сердце, полное ненависти, и на губах сдерживаемая ненависть вместо улыбки привета.
На минуту обе партии остановились, измеряя друг друга глазами и мысленно меряясь силами.
Несмотря на уговор, согласно которому все должны были быть безоружны, оба противника были достаточно вооружены и оба это знали. Ручки томагавков, рукоятки ножей, блестящие стволы пистолетов невозмутимо торчали из-под платья тех и других - ни те ни другие и не заботились спрятать незаметнее опасные игрушки.
Сегэн указал на одну из построек, служившую прежде плавильней, предлагая, таким образом, избрать ее местом совещания. В чуть держащемся глиняном домике была всего одна комната, посредине которой стояла плавильная печь с сохранившейся в ней в течение многих лет золой и шлаком.
На полу валялись разные обломки, на которых и разместились вошедшие, а двое индейцев ухитрились развести огонь в печи. Чтобы развалившаяся печь не так сильно дымила в комнате, тяжелую дверь оставили открытой; она открывалась внутрь.
Галлер очистил место для себя и только собрался сесть, как вдруг что-то прыгнуло на него с лаем и визгом. Оказалось, что Альп, которого Галлер не хотел брать с собой из страха, чтобы злые индейцы не сделали с ним чего-нибудь, вырвался от охотников и пробежал весь путь по следам хозяина. Делать было нечего, Галлер велел ему лечь у своих ног, и собака тотчас послушалась.
Огонь в печи разгорелся, трубку набили и, закурив, пустили ее по рукам, каждый затягивался и молча передавал ее соседу. Эта церемония отнимала много времени, да хитрые индейцы старались протянуть ее подольше, затягиваясь медленно и по нескольку раз: они не имели причин спешить. Но все же формальность была наконец исполнена, и можно было приступить к обсуждению.
Первый же поднятый вопрос обнаружил предстоящие трудности полюбовного соглашения - он коснулся выяснения числа пленных. У индейцев их оказалось девятнадцать, у белых же, не считая королевы и отнятых девушек-мексиканок, двадцать один.
Это было благоприятно для белых, но, к их изумлению, индейцы указали на то, что их пленные состоят из взрослых женщин, тогда как большинство пленных противника были дети - и потому они настаивали, что обмен должен быть произведен по расчету двух детей за одного взрослого.
В этом бессмысленном требовании Сегэн сразу и наотрез отказал; при этом выразил готовность обменять своего 21 пленного на их 19.
- Почему двадцать один? - воскликнул один из индейцев. - У вас их двадцать семь, мы сосчитали их там наверху.
- Вы присчитали к ним, значит, по ошибке шесть наших - они белые и мексиканки, - объяснил Сегэн. (Кроме трех девушек, узнанных на террасе храма, охотникам удалось найти еще двух своих близких в городе во время поисков королевы.)
- Шесть белых? - переспросил индеец. - Во всяком случае, их пять! Где же шестая? Или вы имеете в виду королеву Тайну, нашу королеву? - спросил он снова, не дожидаясь ответа на прежний вопрос. - У нее светлая кожа. Бледнолицый вождь принял ее, вероятно, поэтому за белую. Ха-ха-ха!
- Ваша королева? - воскликнул запальчиво Сегэн. - Ваша королева, как вы ее называете, моя дочь!
- Ха-ха-ха! - разразились насмешливым хором дикари. - Королева Тайна белая! Его дочь! Ха-ха-ха!
Стены дрожали от их дьявольского хохота.
- Да, она моя дочь! - повторил дрогнувшим голосом Сегэн, уже не сомневавшийся ни минуты в том, какой оборот примет дело.
- А я говорю - нет! - надменно крикнул тот же индеец. - Королева - не дочь твоя, она нашего племени! Она - дочь Монтесумы, королева навахо!
- Королева нам должна быть возвращена! - воскликнули некоторые. - Она наша, мы требуем вернуть нам ее!
Сегэн, скрепя сердце, пытался дружелюбно и терпеливо рассказать и объяснить все, напоминая, когда и при каких обстоятельствах она ими же была взята в плен. Но все было напрасно! Навахо упорно стояли на своем и решительно заявили, что, если королева им не будет возвращена, они ни под каким видом на обмен не согласятся.
Требование было высказано в таком вызывающем, оскорбительном тоне, что охотникам становилось ясно - они добиваются схватки. Так оно в действительности и было. Теперь, когда у белых не было ружей, которых они так боялись, они рассчитывали одержать победу над ними.
Но и охотники были готовы к бою, если на то пойдет, и в победе они также были уверены. Они ждали только сигнала своего предводителя, чтобы ринуться на врага; но Сегэн вполголоса попросил их не терять терпения и обратился еще раз к индейцам.
- Братья! - начал он сдержанно. - Вы отрицаете, что я - отец этой девушки. Две из ваших пленниц, которых вы знаете, моя жена и моя дочь, мать и сестра ее. Вы отрицаете и это. Если вы искренни в своем недоверии к моим словам, то вы должны согласиться на предложение, которое я хочу вам сделать: велите привести к нам тех, и я велю привести ту, которую вы называете вашей королевой. Если девушка не узнает свою мать и сестру, то я откажусь от своих притязаний и предоставлю ей вернуться, если она пожелает, вернуться к вам.
Охотники были озадачены таким предложением своего предводителя. Они ведь знали, что все попытки Сегэна воскресить воспоминания в уме девушки были безуспешны. Как же он мог допустить, что она тотчас припомнит и узнает мать?
Но и сам Сегэн на это почти не надеялся и не рассчитывал; он прибегнул к этому предложению, как к последней отчаянной попытке. Он думал, что когда его жена и дочь очутятся здесь, вблизи построек, то, в случае схватки, быть может, возможно будет увести их и таким же образом отбить и другую дочь, Адель. Нервным шепотом поделился он этой мыслью с ближайшими товарищами, чтобы гарантировать себе, таким образом, их сдержанность и осторожность.
Навахо отнеслись сначала с крайним изумлением к этому требованию; они встали со своих мест и столпились в дальнем углу для совещания, но вскоре по выражению их лиц можно было понять, что они готовы согласиться.
Они знали, что девушка не признала в бледнолицем предводителе своего отца; они внимательно наблюдали за ней, когда она подъезжала по противоположному берегу оврага, и даже успели столковаться с нею знаками, прежде чем охотники это заметили; таким образом, они не боялись того, что она узнает свою мать. Она была так мала, когда попала в плен, времени прошло так много, обращались с нею в ее новой жизни так хорошо, что воспоминания детства, наверное, изгладились в ее душе без следа.
Хитрые дикари все это отлично рассчитали, решили принять предложение и, вернувшись на прежние места, объявили о своем согласии.
Тотчас было отряжено два человека - по одному от каждой стороны, - чтобы привести трех пленниц, и все остались на местах в ожидании их прибытия.
Немного спустя их ввели.
Разыгравшаяся затем сцена была полна глубокого трагизма. Встреча Сегэна с женой и дочерью и Генри Галлера с Зоей... Момент, когда мать увидела и узнала свое давно погибшее для нее дитя, свою Адель, и ее страдание и ужас при виде равнодушия и безучастия, с которыми та встречала поцелуи и объятия и слезы матери... Взволнованные, полные сочувствия и сострадания лица охотников и злобные торжествующие взгляды и жесты индейцев... Вся эта картина не могла не довести до крайности скопившиеся еще ранее ожесточение и злобу в душе охотников до безмерной, безграничной ярости к этим диким извергам.
