Американские же ссуды позволяли выплачивать репарации Британии и Франции, которые, также тратили их на закрытие долга, рожденного колоссальными военными расходами Первой мировой. Германия в период 1925–1929 годов получила по плану Дауэса 2,5 млрд. долларов от США и еще 1,5 от Великобритании, что в современных ценах составит около 400 млрд. долларов [54]. Всего же между 1921 и 1931 годами международные банки ссудили Германии около 27 млрд. долларов, из которых 10–15 млрд. В период с 1924–1929 гг., а страны Антанты получили около 19,1 млрд. долларов в виде репараций. Примерно в этот же период иностранный долг Германии вырос более чем на 30 млрд. марок [39][56]. Примечательно, что при этом все страны-участники финансового круговорота были обязаны согласовывать свою дальнейшую политику с кредиторами, так, согласно плану Дауэса Центробанк Германии (Reichsbank) становился независимым от государства и управлялся Генеральным советом, состоящим из «признанных экспертов мира финансов» из Великобритании, Франции, Италии, США, Бельгии, Голландии и Швейцарии [57].
Возвращаясь к судьбе немецкой делегации на переговорах, нужно отметить человека, без которого I.G. Farben вряд ли бы состоялся. На его карьерный успех невольно повлияло то, что его отец, тоже Карл Бош, организовал со своим сводным братом фирму Bosch & Haage, которая занималась поставками газа и скобяных изделий, и после школы он отправил будущего нобелевского лауреата на сталеплавильный завод. Полученный опыт работы с металлами помог Карлу Бошу-младшему найти ошибку в технологии, предложенной В. Оствальдом и запустить установку, собираемую концерном BASF. Работающая установка делала руководителя группы Фрица Хабера потенциально очень богатым человеком. Новые контрактные условия помимо приличного оклада предполагали премии за каждый произведенный килограмм аммиака [58], а Карл Бош был замечен главой «комитета Хабера». Став влиятельной фигурой в немецкой промышленности Бош был включен в состав немецкой делегации на Парижской мирной конференции [59], где он выслушивал все возрастающие требования победившей стороны. Союзники потребовали право выкупить четверть I.G. по цене ниже рыночной до 1 января 1925 года, ни один патент или актив не будет возвращен прежним владельцам в счет компенсации военных издержек, права немецких торговых марок будут аннулированы.
После требования сравнять с землей сами немецкие предприятия Карл Бош не выдержал, и под покровом ночи выбравшись по карнизу, перебравшись через колючую проволоку, покинул отель-тюрьму, где содержали немецкую делегацию и встретился с Джозефом Фроссаром (Joseph Frossard), служащим немецкого химического предприятия во Франции, конфискованного с началом военных действий. Через него Бош предложил передать союзникам технологию процесса Хабера-Боша лишь за 10 % ее номинальной стоимости в обмен на отмену решения о разрушении заводов в Леверкузене, Опау, Людвигсхафене, Лойне и Хехсте и небольшое вознаграждение с каждой произведенной тонны продукции. Двумя днями позже Бош покинул территорию немецкой делегации уже через главные ворота для переговоров с французскими министрами. Бош объяснял стратегическое значение химических предприятий в производстве удобрений и что их закрытие вызовет в Германии голод. Французская сторона запросила строительство аналогичных предприятий на французской территории с обучением персонала, Бош запросил вернуть 50 % конфискованных предприятий [23][59]. Бош убедил бывших противников, что им необходима сильная Германия — единственный достойный оплот борьбы с коммунизмом [22]. Так Бош стал директором BASF, a I.G. начал превращаться в международный картель.
Об обучении персонала французская сторона заговорила не зря, немецкие технологии представляли серьезный интерес. Когда 4 ноября 1918 года наблюдатель совета директоров завода Людвигсхафен заговорил об оккупации BASF вражескими войсками, то технические приборы и разработки были разрушены или спрятаны, а несколько тонн химических компонентов и готовой продукции были отправлены вглубь Германии, ибо остальное было вывезено в счет репараций. Бош пытался спасти документацию и оборудование, оставив целым производство селитры, но под разными предлогами отказывался его запускать. Союзники попытались схватить Хабера, но тот скрылся в Швейцарии.
«New York Times писала, что и «основная связка между «бизнесом» и генералом Людендорфом… самый активный пангерманист» Карл Дуисберг скрылся в Швейцарии. Это было неправдой, в начале декабря Карл Дуисберг, как и большинство топ-менеджеров его предприятия, встретили новозеландские оккупационные войска в Леверкузене. Все, что можно было конфисковать в счет будущих репараций, бралось на заметку, по пятам войск шла дюжина французских военных специалистов по химии, рыскавших в поисках информации о технологиях производства взрывчатых веществ, газов, красок, нитратов и т. д.».
Джеффри Даймунд, «Синдикат дьявола. I.G. Farben и создание гитлеровской военной машины»Британские и американские специалисты также обыскивали кабинеты, допрашивали специалистов [23][59]. Однако чтобы освоить производство, на которое немцы потратили годы, недостаточно было просто украсть патенты. Позже Карл Бош высокомерно заявит: «Французы могут обжигать кирпичи, но не изготавливать красители».
В США технология производства красителей также отсутствовала, для использования немецких патентов помощником министра юстиции Френсисом Гарваном, занимавшим должность попечителя иностранным имуществом был создан Chemical Foundation, распределивший патенты по американским компаниям. Внесшие в фонд 125 тысяч долларов Дюпоны получили ряд технологий [60], но так и не смогли самостоятельно их освоить. Тогда в 1921 году фирма прибегла к уловке, в Европу был послан один из директоров DuPont д-р Кунце (Kunze) с секретной миссией переманивания немецких технических специалистов, способных запустить производство. В октябре 1920 года четырем специалистам Bayer по красящим составам, Максу Енгельману (Max Engelmann), Иосифу Флэшландеру (Josef Flachslaender), Генриху Йордану (Heinrich Jordan) и Отто Рунге (Otto Runge) был предложен невероятный по тем временам пятилетний контракт стоимостью $ 25 000 в год, что превышало их настоящий заработок десятикратно. Прежде чем они покинули страну, немецкая пресса раздула громкий скандал о промышленном шпионаже, газеты запестрели заголовками: «Четверо предателей», «Американский заговор против немецкой промышленности красителей». Германия выписала ордер на арест химиков, однако, с помощью американской армии все четыре химика были вывезены в США и приступили к работе в лаборатории DuPont [22][23][61], в результате чего у Дюпонов появилось две фирмы, выпускающие красильные составы: Allied Chemical and Dye и American Cyanamid. Чтобы избежать эксцессов, Дюпоны предпочли договариваться о получении технологии аммиачного процесса Хабера-Боша отправив в 1919 году в Швейцарию своих представителей [60]. Достигнутые договоренности между немецкой Rohm und Haas, I.G. Farben и DuPont об использовании акриловой кислоты [62] заложили основу будущего транснационального картеля.
Закончившаяся в 1920 году оккупация сменилась другой трагедией: сдетонировали 8000 некондиционных отходов нитратов и сульфатов аммония, что привело к гибели 560 человек и разрушило городок при Людвигсхафене. В условиях отсутствия экспорта и гиперинфляции спасти предприятие от финансового краха было практически невозможно. Чтобы поправить положение в 1923 году BASF начнет выпускать свою валюту — «анилиновый доллар» (реальный доллар к тому времени стоил 4,2 триллиона марок). В последствии найденные в конце Второй мировой американскими военными залежи оставшихся неиспользованными купюр достоинством в миллион марок поначалу были ими приняты за фашистские клады. Но это были лишь отголоски финансовой катастрофы 20-х годов. Вводились жесткие нормы труда. Весной 1921 года попытка снять фотографию рабочего дня привела к столкновениям с рабочими, против которых применили артиллерию, в результате 30 рабочих и 1 полицейский погибли [59][60].
10 января 1923 года президент США Гардинг вывел американские оккупационные войска из Рейнской области, что послужило началом так называемой «войны за Рур» — основную промышленную территорию Германии [61]. После Рождества 1922 года были дважды просрочены поставки красителей, азотных удобрений, телеграфных столбов и угля во Францию и Бельгию. В январе французские и бельгийские войска в количестве 17 000 пересекли границу в районе Рура. Формально для того, чтобы забрать недополученные по репарациям товары, на самом же деле для установления полного контроля над немецкой промышленной зоной с целью не дать немецкой стороне умышленно обесценивать платежи по репарациям с помощью задержек или иным способом. Отрезав регион от остальной Германии при слабом сопротивлении немецких жителей, французская сторона захватила и депортировала около четырех тысяч гражданских служащих, железнодорожных рабочих и полицейских в качестве заложников. Французские войска отгружали найденные готовые химикаты, повторялась ситуация декабря 1918 года [23]. Политическая элита Германии разделилась: одни, представляющие «экспортные» отрасли промышленности — химическую, электротехническую, машиностроительную — и связанные с ними банки считали возможным начать выполнение условий договора, постепенно добиваясь его ревизии, растаскивая по частям «грозные» статьи и сталкивая между собой победителей. Эта позиция получила название политики «выполнения». «Я прошу вас, — уговаривал Ратенау своих слушателей на секретном совещании в Берлине, — не говорить о Версальском договоре, от которого отпадает кусочек за кусочком. Если мы будем иметь такой вид, что достигли успехов, то самые яростные из наших противников станут цепляться за букву договора… Тогда когда в договоре будут пробиты большие бреши… мы сможем сказать: «Теперь это постыдное деяние также превращено в клочок бумаги»». С октября 1921 г. Вальтер Ратенау вел переговоры с французским министром восстановления, крупным промышленником Л. Лушером, и «выторговал» Висбаденское соглашение. Ратенау добился, чтобы большую часть репараций Германия выплачивала натурой (уголь, сахар, спирт, суда, красители и т. д.) на миллиард золотых марок ежегодно [7][24], что не было лишено своей логики:
