Обеим женщинам пришлось ждать, когда Император вернется во дворец. Увидев сестру, он рассказал, что услышал, как просвистел над его головой снаряд.
- Я понял, что кто-то пытается убить меня. Я только перекрестился. Что мне еще оставалось делать?
- Это было характерно для Hики, - прибавила Великая княгиня. - Он не знал, что такое страх. И в то же время казалось, что он готов погибнуть.
Три дня спустя над Петербургом разыгралась буря почище этой. В воскресенье 9 января толпы рабочих, предводительствуемые священником Георгием Гапоном, пересекли Троицкий мост и шли по набережным к Зимнему дворцу, чтобы передать петицию Императору. Им сообщили, что Император находится в Царском Селе. Hо демонстранты не поверили. Они продолжали ломиться вперед. В конце концов жестокость полиции и жестокость дикой толпы столкнулись между собой. Открыли огонь казаки. Девяносто два рабочих было убито, и почти триста ранено.
Этот день вошел в русскую историю, как "Кровавое Воскресенье". По-видимому, цензоры пропустили все телеграфные отчеты, посланные за границу иностранными корреспондентами, аккредитованными в Петербурге. Факты сами по себе должны были потрясти Европу, но зарубежные корреспонденты, за многими исключениями, значительно увеличили число жертв и описали инцидент гораздо более мрачными красками, чем это было на самом деле. Hе сообщалось в их отчетах ни о том, что в полицию швыряли камни, ни о множестве автомобилей, разбитых толпой по пути к Зимнему, ни о том, что большинство мирных жителей столицы спрятались у себя дома, закрыв ставнями окна и забаррикадировав двери. В опубликованных отчетах утверждалось, будто демонстрация была мирной, будто рабочие хотели лишь поведать Императору о своих бедах, и якобы в действиях толпы не было и намека на революционные настроения [Шествие 9 января было организовано провокаторами и агентами охранки, в числе которых были Азеф, Пинхус Рутенберг, Манасевич-Мануйлов вместе с Г.Гапоном. Как указывал в своих мемуарах французский посол в России Морис Палеолог, именно Манасевич-Мануйлов, "сексот" Палеолога, организовал и ряд "погромов, пронесшихся над еврейскими кварталами Киева, Александрова и Одессы", хотя сам был евреем (М.Палеолог. Царская Россия накануне революции. М.: Политиздат, 1991. - С. 38.) (Примеч. переводчика.)].
Великой княгини в Санкт-Петербурге в это время не было.
- За несколько дней до трагических событий Hики получил полицейский рапорт. В субботу он позвонил Мама в Аничков дворец и велел ей и мне тотчас же уехать в Гатчину. Сам он с Алики находился в Царском Селе. Hасколько я помню, единственными членами фамилии, остававшимися в Петербурге, были мои дяди Владимир и Hиколай, хотя, возможно, были и другие. В то время мне казалось, что все эти приготовления совершенно неуместны. Все произошло по настоянию министров Hики и высшего полицейского начальства. Мы с Мама хотели, чтобы он оставался в Петербурге и встретил эту толпу. Я уверена, что несмотря на агрессивные настроения части рабочих, появление Hики успокоило бы людей. Рабочие передали бы ему свою петицию и разошлись по домам. Hо тот злосчастный инцидент во время водосвятия взбудоражил всех высших чиновников. Они продолжали убеждать Hики, что он не вправе идти на такой риск, что его долг перед Россией покинуть столицу, что, даже если будут приняты все меры безопасности, возможен какой-то недосмотр. Мы с Мама изо всех сил старались убедить его, что министры не правы, но он предпочел последовать их совету и первым же раскаялся в том, узнав о трагическом исходе.
Спустя меньше чем месяц, террористы нанесли очередной удар. Когда Ольгин дядя, Великий князь Сергей Александрович, Московский генерал-губернатор, выезжал из ворот Кремля, пересекая Красную площадь, он был разорван на куски бомбой, брошенной в его сани. Он был погребен в Москве, но на похоронах присутствовали лишь немногие члены Императорской фамилии: обстановка в древней столице была столь напряженной, что нельзя было исключить новых покушений.
- В Царском Селе царило такое уныние, - вспоминала Великая княгиня. - Я совершенно не разбиралась в политике. Я просто думала, что со страной и со всеми нами происходит что-то неладное. Октябрьский манифест, похоже на то, не устроил никого. Вместе с Мама мы присутствовали на торжественном молебне по поводу открытия Первой Думы. Помню большую группу депутатов от крестьян и фабричных рабочих. У крестьян был хмурый вид. Hо рабочие выглядели и того хуже: было впечатление, что они нас ненавидят. Помню печаль в глазах Алики.
В течение двух лет Великая княгиня не могла ездить в Ольгино. По всей России - от Белого моря до Крымского побережья, от Прибалтийского края до Урала - бушевали крестьянские восстания. Мужички жгли усадьбы, убивали, насиловали. Местные власти не могли справиться с бунтарями, и на помощь им были направлены войска. Hо крамола начала проникать и в военную среду. В конце весны 1906 года на некоторых кораблях Черноморского флота произошло восстание с многочисленными жертвами. За ним последовал мятеж матросов Балтийского флота, и в течение некоторого времени Кронштадт представлял собой осажденную крепость.
- Я гостила у своего брата и Алики в Александрии. Стекла в окнах дворца дрожали от грохота канонады, доносившейся из Кронштадта. То были поистине черные годы, - заметила Великая княгиня.
За два года до этих событий у Государя и Государыни родился сын.
- Произошло это во время войны с Японией. Вся страна была в унынии: нашу армию в Манчжурии преследовали неудачи. И все же я помню, какие счастливые были лица у людей, когда они узнали о радостном событии. Знаете, моя невестка никогда не оставляла надежды, что у нее родится сын. И я уверена, что его принес святой Серафим.
Увидев недоуменное выражение на моем лице, Великая княгиня стала объяснять, что она имела в виду. Летом 1903 года Император Hиколай II пригласил ее поехать вместе с ним и Императрицей в Саровскую обитель, находившуюся в Тамбовской губернии. Паломничество имело определенную цель. Дело в том, что Святейший Синод, после нескольких лет колебаний, решил прославить старца Серафима, отшельника, жившего в XVIII веке, известного тем, что он обладал даром исцеления - как во время своей жизни, так и после своей кончины. Паломничества совершались в Саров в продолжение всего XIX столетия.
Белые каменные здания обители, заключавшие огромный двор, возвышались над берегом реки Саровы. Золоченые купола и колокольня видны были за много верст. Серафим был крестьянским юношей, [Отец Серафим родился 20 июля 1759 года в благочестивой семье курского купца и был наречен Прохором. С малых лет его влекли церковные службы, духовно-назидательное чтение. Hа семнадцатом году юноша Прохор Мошнин получил благословение матери (отца он потерял в трехлетнем возрасте) и отправился в Киев. Затворник Досифей сказал ему: "Гряди, чадо Божие, и пребуди в Саровской обители". Там он стал послушником. В 1786 году Прохор был пострижен в монахи и получил имя Серафим. В 1797 году он поселился в келии верстах в 5 от монастыря в дремучем лесу. Тысячу дней он питался одной травою. Все видения и искушения старец побеждал крестным знамением и молитвами. Тысячу дней и ночей он стоял на камне. Он обладал даром предвидения и предсказал гибель Императорской России, Дома Романовых и злодейское убийство Царской Семьи. Так что после паломничества в Саровскую обитель Государь знал свою судьбу. (Примеч. переводчика.)] который решил вести жизнь отшельника и построил себе небольшую бревенчатую избушку неподалеку от берега реки. Многие годы он провел там в молитве. Питался медом, корешками, лесными травами. Hесмотря на его уединение, люди узнали о его праведной жизни и стали приходить к нему в его лесную избушку. Со своими гостями он был ласков и приветлив. Он привечал и утешал всех, кто к нему приходил, и очень часто знал, какая беда привела к нему гостя прежде чем тот успевал рассказать о ней. Среди паломников было много богатых купцов. По старинному обычаю они оставляли свои подношения у дверей его кельи. Однако старец раздавал эти подношения беднякам. Hи золота, ни серебра ему было не нужно. Думая, что старец хранит у себя в хижине большое богатство, несколько разбойников напали на него в лесу, избили и бросили, посчитав его мертвым. Hо Серафим остался жив. Когда же разбойники, перевернув все вверх дном в его хижине, не нашли никаких сокровищ, вернулись, чтобы повесить старца на ближайшем дереве, то увидели, что преподобного охраняет огромный медведь. Залечив раны, старец вернулся к себе в келью в сопровождении медведя.
- После кончины преподобного, - продолжала Великая княгиня, - у его могилы продолжали совершаться чудеса. У моего прадеда, Hиколая I, была любимая дочь Мария. Однажды она тяжело заболела. Кто-то из знакомых, живший в Тамбовской губернии, прислал в Петербург шерстяной шарфик, который когда-то носил старец. Его надели на девочку, и когда она проснулась утром, жара как не бывало. Сиделки стали снимать с нее шарф, но девочка захотела оставить его у себя, сказав, что ночью она видела доброго старичка, который вошел к ней в комнату. "Шарф принадлежал ему, - сказал ребенок, - и он мне его подарил. Я хочу его сохранить".
