В начале XV в. внутренние условия для экспансии Португалии были весьма благоприятными, поскольку это отвечало интересам всех социальных групп, которые составляли противоречивое португальское общество. Для простого народа экспансия была в основном формой эмиграции и представляла собой то, чем всегда и является эмиграция, — возможность обретения лучшей жизни и освобождения от системы угнетения и своеволия сильных, которое в отношении низов всегда было тяжелым и от которого они всегда стремились высвободиться, устремляясь в новые земли (эмиграция XII в. на юг — первое общенациональное проявление феномена). Для служителей церкви и дворян христианизация и завоевание были формами служения Богу и королю, возможностью получить вознаграждение за свою службу: ренты, пенсии, чины, должности, все те блага, которые, при ограниченных возможностях метрополии, все труднее можно было получить дома. Для купцов это была возможность хорошо устроить свои дела, приобретать и перепродавать дешевое сырье, получая большие доходы. Для короля это был вопрос престижа, благовидный способ занять дворян и, что особенно важно, получить новые источники прибыли в то время, когда доходы короны сильно упали. В этом совпадении интересов не участвовали только землевладельцы, хозяева земельных наделов, для которых отток рабочих рук из страны означал подорожание рабочей силы.
Таким образом, экспансия представляла собой способ решения основных противоречий общественной жизни страны. Все кризисы Средневековья, противопоставлявшие королей духовенству, дворянство народу, верхи низам, в своей основе имели одинаковое объяснение: диспропорция между медленно увеличивавшимися доходами и быстро растущими потребностями, между небольшим производством у одних и большим потреблением у других. С эпохой Великих географических открытий Португалия превращалась в потребителя благ, произведенных вне страны, или богатства, приобретенного с помощью этих благ. Этим объясняется то, что начало данной эпохи совпадает с окончанием периода гражданских войн. С тех пор экспансия становится своего рода крупным национальным проектом, к которому тянутся все, поскольку рассчитывают заработать на нем. Она объясняет также, почему политика заморской экспансии так глубоко отразилось на стольких сторонах жизни страны и сумела стать в стране — где все планы и проекты были преходящими и временными и никогда не длились дольше, чем период жизни одного поколения, — деятельностью постоянной, которая в формах, допускаемых историческими условиями, вписалась в пятивековую программу страны.
Самые ранние сведения о заселении португальцами островов в Атлантике связаны с экспедициями на Канары в период правления короля Афонсу IV.
Канарские острова, как, впрочем, и остров Мадейра и, вероятно, Азоры, были мало известны европейцам. Они упоминаются в письмах, датированных более ранним временем, нежели дата их «официального открытия». Это не вызывает сомнений в отношении двух первых архипелагов и допускается, с некоторыми оговорками, в отношении Азорских островов. Но эти острова находились далеко, в стороне от оживленных путей; плавание к ним было опасным и не оправдывало затрат. В самой Европе оставались территории, которые еще можно было осваивать и заселять. Лишь Канарские острова уже были обжиты, и это обстоятельство придавало им экономическую важность: Европа не могла обойтись без рабов, а захват людей становился все более трудным. По этой причине в первой половине XIV в. возник конфликт, связанный с правом владения Канарами: португальцы утверждали, что, когда корабли Афонсу IV подошли к Канарским островам, никто из европейцев там еще не побывал. Однако кастильцы считали, что уже тогда имели права на эти острова. Сто лет спустя спор вновь разгорелся: одновременно у Канарских берегов оказались корабли и Жуана I, и Кастилии. Вопрос был передан для решения папе, и дискуссия растянулась на годы. В 1436 г. было решено, что истина не на стороне португальцев. Однако спор не прекращался вплоть до 1478 г., когда Жуан II, бывший в ту пору инфантом, использовал его в качестве разменной монеты: за мир, заключенный в Алкасоваше[75] (который поставил окончательную точку в претензиях Афонсу V направо наследования кастильского трона), Португалия отказалась от каких-либо прав на Канарские острова. При этом Кастилия отказалась от прав на новые территории, которые могли быть открыты к югу от Канарского архипелага.
Кастильцы стремились также опередить Португалию и на Мадейре. В 1417 г. они оказались на Порту-Санту[76]. Португальцы, которые к тому времени уже побывали на Мадейре, в 1419 г. высадились на Порту-Санту, а в 1420 г. — на Мадейре. Нет данных об освоении этих земель вплоть до 1433 г. В этом году дворянин-эшкудейр[77] на службе у инфанта Энрики по имени Жуан Гонсалвиш и по прозвищу Зарку (Голубоглазый) обосновался с первой группой поселенцев на одном из побережий, где сейчас расположен город Камара-ди-Лобуш[78], название которому он дал из-за находившегося там грота, где жили «морские волки»[79]. Оттуда через несколько лет он переселился на место, где в дальнейшем возникнет Фуншал[80]. В 1451 г. города Фуншал и Машику получили форалы. На месте сведенных лесов была посеяна пшеница, посажены сахарный тростник и виноград. К 1455 г. вывоз этих продуктов в Португалию и в португальские крепости в Северной Африке вырос до внушительных размеров. Высокие темпы развития этих территорий сохранялись вплоть до конца века. Как утверждалось в 1481 г. в кортесах, в предыдущем году от острова отплыли двадцать иностранных судов, груженных сахаром. В связи с массовым притоком иноземцев кортесы обращались к королю с просьбой запретить им селиться в тех местах. К 1500 г. число местных жителей оценивалось примерно в 20 000 человек.
Быстрый успех экономического освоения Мадейры сыграл решающую роль в целом в процессе захвата новых земель; он побудил инфанта к попыткам повторить успешный опыт Мадейры в других местах, в частности на Азорах.
В отношении Азорских островов также более справедливо говорить об их заселении, нежели открытии. Вероятнее всего, первым к их берегам причалил в 1427 г. королевский лоцман Диогу ди Силвиш. Вскоре началось их освоение. В 1439 г. инфант Энрики распорядился завезти на Азорские острова баранов. Кроме того, семьи колонистов, прибывшие из Португалии, основали первые поселения на островах Санта-Мария и Сан-Мигел. В конце XV в. местное производство пшеницы достигло столь внушительных размеров, что зерно в большом количестве стало вывозиться в королевство.
34. Исследование побережья Африки
Интерес с побережью Африки возник, вероятно, вскоре после завоевания Сеуты. Есть свидетельство того, что инфант Энрики отправил экспедицию в 1416 г. Однако первым крупным морским событием, с которого началась эпоха открытий морского побережья Африки, стало преодоление экспедицией Жила Эаниша мыса Бохадор в 1434 г. Последним ее этапом стала экспедиция Бартоломеу Диаша, достигшая южной оконечности Африки, мыса Доброй Надежды, в 1487 г. Таким образом, открытие западного побережья Африки продолжалось пятьдесят три года.
Среди историков нет единого мнения по поводу целей этих экспедиций. Одни считали, что все экспедиции преследовали одну цель: продвигаясь на юг вдоль берега Африки, открыть морской путь в восточные моря. По мнению других, этот план возник значительно позже, уже в эпоху правления Жуана II, проводившего политику открытия новых территорий. Вторую гипотезу подтверждает большее число известных на сегодня документов и фактов.
На первом этапе (генриховском; назван в честь его организатора, инфанта Энрики) португальские суда исследовали африканский берег вплоть до горных цепей Льва[81], пройдя 4000 км. Небольшие экспедиции в составе одного, двух, реже большего числа кораблей, снаряженные инфантом, королем, а порой, с их разрешения, и частными лицами, отправлялись в плавание из Алгарви или из Тежу для «открытий», то есть для собирания сведений о том, что прежде было неизвестным. В ходе экспедиций записывались результаты географических наблюдений и собиралась информация о том, чем богаты новые земли. Велась разведка золота, которым, как поговаривали, богаты неведомые земли Африки. Однако с 1441 г. основным богатством, добываемым португальцами на африканском побережье, стали чернокожие рабы. Экспедиции преследовали и еще одну очень важную цель — достичь «царства пресвитера Иоанна», то есть Эфиопии; инфант стремился найти морской путь в эту землю, чтобы установить отношения с царством и заключить с ним союз против врагов христианской веры.
