Но летопись, при всей неприязни к заклятому язычнику, непреклонна: «не возил», и точка.
О многом говорит и перечень скудных походных кушаний. Хорошо по этому поводу сказал Г. Прошин: «И как обозначена последовательность рациона дружины: на первом месте – конина, то, что всегда с собою, затем «зверина» – дичь, добытая стрелою или копьем на марше. Говядина – мясо, которое могли только реквизировать у населения во время похода, – на последнем месте. Это уже не перечень – это характеристика! Сразу вспоминается суворовская заповедь: «Обывателя не обижай!»
Грабитель? Грабитель, чьи воины предпочитают резать своих коней, тратить время и силы на охоту, чем отнять буренок в ближней деревушке?
Лев Диакон отдает, описывая войну со Святославом, дань обязательным византийским сетованиям на жадность и корыстолюбие варваров (вот уж чья бы мычала!). Но тот же Диакон говорит, что византийские «освободители» в Болгарии разграбили множество церквей (!) и царскую казну (!!). Также говорит он, что простые болгары бок о бок с северными «грабителями» дрались против византийцев. Простите, но кого тогда четыре года «грабили» русы в Болгарии?
Несколько проясняет дело описание ибн Мискавейхом захвата русами азербайджанского города Бердаа в 944 году, о котором мы уже говорили в связи с гибелью отца нашего героя. Овладевшие городом русы потребовали от жителей лишь повиновения: «На вас лежит обязанность хорошо повиноваться нам, а на нас – хорошо относиться к вам». Русы, по словам ибн Мискавейха, свое слово сдержали и «вели себя выдержанно». Из описания событий можно заключить, что это еще мягко сказано. Одержимая исламским фанатизмом городская чернь с воплями «Аллах акбар!» нападала – точнее, пыталась напасть – на русов с тыла всякий раз, когда те выходили из города, чтоб отразить нападение войск местного правителя. Нападения русы отражали успешно, а к выходкам черни относились с редкостным стоицизмом и долготерпением, ограничиваясь тем, что разгоняли оборванных фанатиков. Любопытно, в ответ на какое нападение современный командир приказал бы расстрелять толпу и взял заложников среди гражданского населения?
Правильно, читатель, на первое!
Русы же перешли к репрессиям, лишь когда обнаглевшие горожане начали нападать на некоторых из них, отделявшихся от соплеменников, и убивать. И даже тогда русы сперва предложили горожанам покинуть Бердаа и отправляться под руку столь горячо любимого ими правителя. Когда же привыкшие к безнаказанности мусульмане не обратили внимания на это предложение – лишь тогда жители города были захвачены в плен. При этом женщин и детей отвели в цитадель, а мужчинам, согнанным в соборную мечеть, было предложено выкупать себя и свои семьи. Наиболее благоразумные, уплатив выкуп, получили возможность покинуть Бердаа и… печать на глине, обеспечивающую их безопасность и сохранность оставшегося имущества. Мужчины, не пожелавшие внести выкуп – ибн Мискавейх особо отмечает, что не «не смогшие», а именно «не пожелавшие», – были перебиты, женщины и дети остались в плену завоевателей. Итог печальный, но закономерный. И более того, многие современные жители тех краев, думается, предпочли бы иметь дело с теми древними язычниками, чем с бандформированиями своих земляков и единоверцев.
Как видим, бескорыстие воинов Святослава не составляло исключения. Для руса-воина тех времен завоевание было не разбойным налетом и возможностью личного обогащения. Оно не только давало права, но и накладывало обязанности по отношению к завоеванным. Русы присваивали лишь – «что с бою взято, то свято» – имущество разбитой и как бы замененной ими воинской знати. Мирное же население облагалось данью, часто – не очень тяжелой. Что до суровой расправы с мятежным Бердаа, так ведь и сегодня порядок военного времени однозначно квалифицирует гражданское лицо, с оружием нападающее на солдата, как бандита. К таковым неприменимы нормы обращения с мирным населением, их участь – расстрел на месте. Кстати, тем, кого интересует дальнейшая судьба Бердаа, сообщаю – русы, благополучно подавив вылазки «моджахедов» и отбив правительственные войска, все же покинули город из-за эпидемии.
Позвольте же поверить не современным историкам, на которых, видать, шапки синим пламенем полыхают. И не отвлеченным толкам Диакона о «варварской жадности». Мы поверим фактам, сообщаемым ибн Мискавейхом, летописью, тем же Диаконом. А факты говорят, что расширение границ Руси, стяжание славы и жертвенное Служение ратным Богам (у Святослава еще укрепление Древней Веры и объединение славян) были бесконечно важнее русам, чем набивание седельных мешков окровавленным барахлом (захват сырьевых ресурсов колоний, контроль над нефтяными месторождениями и пр.) – смысл и суть войны для просвещенного человечества XVIII – XXI веков.
Вместе с тем рус-воин, рус-князь мог – обязан был! – быть беспощадным к нарушителям договора, «ряда», предателям. К тем, кто не выполнял своего долга. Обязанность воина – вооруженной рукой поддерживать миропорядок, а его нарушает не только и не столько внешний враг – как раз к нему могли быть снисходительны, как мы видели это в первые дни в Бердаа, – сколько клятвопреступник, нарушитель обычаев. Жители Бердаа, приняв покровительство и власть русов, приняли на себя и обязательство повиноваться им. Не выполнив его, они превратились в клятвопреступников. А в глазах руса клятва была одной из важнейших частей миропорядка. Не зря он клялся «доколе мир стоит, доколе солнце светит». На устои мира, на солнечный свет посягал нарушивший клятву, и прощения ему не было. Святослав был воспитан так же. И он мог внушать страх. Мы еще услышим испуганные голоса в войске воеводы Претича в 968 году под Киевом. Мы еще увидим лес кольев под стенами вероломного Филлипополя.
Бескорыстие воина-руса распространялось на саму жизнь. Честь – то есть верность обряду войны – ценилась дороже. Чего стоит знаменитое «Иду на вы!» нашего героя. Сколько ни тщились увидеть в нем какую-то военную хитрость, увы… Внезапное нападение всегда выгоднее, всегда безопаснее. Но и богатыри русских былин предпочитают опасность битвы почти беспроигрышному нападению на пьяного, спящего, голого, пешего – одним словом, неготового к бою, непредупрежденного противника: «а не честь-хвала молодецкая!» И здесь – все то же. Не выгода. Не безопасность – своя и воинов. Честь – верность обряду войны. Богам войны.
Помимо бескорыстия, предписывал древний обычай человеку воинского рода всецело посвящать себя обрядам Войны и Власти, да еще охоте, воздерживаясь от любых других занятий. Так гласят индийские «Законы Ману», но и на Руси, через век после Святослава, юного Феодосия, сына княжеского дружинника и будущего основателя Киево-Печерской лавры, пытались воспитывать так же. Когда будущий святой норовил выйти с рабами на поле или брался молоть муку и месить тесто, мать и родичи стыдили его: «Позоришь себя и род свой!»
Святослав потом скажет послу императора: «Мы – мужи крови, оружием побеждающие врагов, а не ремесленники, в поте лица зарабатывающие на хлеб». Это, конечно, не презрение к труженикам. Просто врожденное для язычника, человека кастового общества, осознание простой истины: каждому – свое. Для сравнения: викинги отнюдь не презирали своих женщин. Но не было для них оскорбления тяжелее, чем обвинение в каком-либо женском занятии. Мужчине – мужское, воину – воинское. Воин за плугом или у жернова так же немыслим, как мужчина за прялкой, мужчина в платье или кокошнике.
Можно многое еще говорить о воинском Духе языческого Севера, воплощением которого, трудами дядьки Асмунда, рос юный Святослав. Но все это – лишь правила жизни-войны, войны-жизни.
Однако были ведь и приемы. Приемы владения оружием, приемы вождения войск. Асмунд, конечно, учил князя и им. Все мальчишечьи игры русов и их потомков будут еще не один век нацелены на подготовку воина. Святослав, конечно, тоже играл в «коняшки» и «царя горы» с сыновьями и внуками Асмунда, весной брал приступом снежный городок, махал деревянным мечом, из тех, что археологи во множестве нашли в детинцах севернорусских городов, а повзрослев, сходился со сверстниками в кулачных и борцовских поединках. Учился владеть оружием и бегать на дальние расстояния в тяжелой русской кольчуге, ездить и сражаться верхом на коне, стрелять из лука. Охотясь, постигал язык следов, оставляемых зверем или человеком, привыкал быть выносливым и терпеливым. Схватка со зверем воспитывала храбрость, а добивая добычу – или искалеченную зверем собаку, – князь учился заглушать в сердце голос ложной жалости. И снова учился все новым и новым видам оружия и приемам владения им. Русы не отравляли стрел, как чудь или печенеги, но надо было на вид, на запах распознавать яд на вырванной из тела стреле – и знать, чем и как лечить раненого. Надо учиться хорошо плавать – и в кольчуге, и в ледяной воде. И учиться терпеть раны, не выдавая боль, – князю это важнее, чем другим, слишком много глаз смотрят на него в бою… И многому, многому еще надо было учиться, чтобы быть воином в Х веке.
