Ознакомительная версия.
14 апреля 1676 г. государь вновь вернулся к указу 1672 г., по которому обещались очень большие поместные прибавки московскому дворянству (боярам — по 1000 четвертей, окольничим — по 800 и т. п., даже стрелецким сотникам и сокольникам по 100) и дополнительно разрешил «в украйных городах из диких полей продавать в вотчину, а брать за четверть по полтине» (т. е. чуть не даром) — до половины прибавки к окладам (№ 638).
18 августа 1676 г. за боевые подвиги под командой князя Г.Г. Ромодановского все дворянство Севского полка (вплоть до служивших в солдатах и казаках) было пожаловано поместными окладами и деньгами (№ 658). 11 марта 1677 г. этот именной указ был расширен боярским приговором об отдаче дворянам пограничных городов в поместья тех земель, на которых они поселились (№ 682). Пожалование дикими полями частенько превосходило оклады дворян — посему, рассмотрев доклад, царь и бояре приговорили наделять землями по новым указам, а не по окладам и сохранить систему продажи половины поместий в вотчины по полтине за четверть (№ 690,4 мая 1677 г.).
В сочетании с указами о сыске беглых (№ 768 и др.) крепостническое землевладение в царствование Федора Алексеевича сделало решительный шаг на юг[232]. Правительство неоднократно с удовлетворением отмечало рост «хлебного пополнения»; поток товарного зерна с юга оживлял торговлю. Уже в 1678 г. крестьянское население южной границы достигало 470 тыс. человек (в 1646 г. было около 230 тыс.) прежде всего благодаря государственной политике освоения и защиты земель[233].
Крупнейшим мероприятием царя Федора было возведение Изюмской черты, отодвинувшей укрепленную границу в западной половине старой Белгородской черты на 150–200 км к югу и защитившей от татарских вторжений территорию в 30 тыс. квадратных километров[234]. Разумеется, государь не прочертил ее на карте указательным перстом: замысел капитального сооружения рождался постепенно, и история Изюмской черты хорошо иллюстрирует роль Федора Алексеевича в работе государственного механизма.
Все началось с пролома в Белгородской черте восточнее Нового Оскола, сотворенного ханом Селим-Гиреем в 1673 г., когда тот по приказу султана бросил «весь Крым» на русскую границу. Татарам особо поразбойничать не дали, но потом «проломное место» так и не заделали, отвлекшись боями на Правобережье и под Азовом. Разрядный приказ обратил внимание на пролом только в 1677 г., когда во время Чигиринской кампании Мурза Ахмет-ага проскочил через «обожженный вал» и взял в «полон» 525 человек в Новооскольском и Верхососенском уездах. Вторую попытку татар прорваться в том же году сурово пресекли ратники П.И. Хованского, но Разряд поручил ему разобраться: надо ли исправлять старый вал или строить новые укрепления южнее?
Местные знатоки советовали построить дерево-земляные укрепления впереди Новооскольского вала по большой дуге: г. Усерд — Валуйский лес — г. Новый Оскол. Сие и велено было исполнить царским указом, хотя неизвестно, насколько Федор Алексеевич вслушивался в это одно из текущих дел. В 1678 г. временный воевода Белгородского разряда (остававшийся в отсутствие Г.Г. Ромодановского на рубеже) должен был стоять именно в Новом Осколе и строить передовые укрепления силами служилых людей. Военная обстановка, однако, позволила начать строительство только в 1679 г.
К этому времени царь проникся значением укрепленных линий. 25 июня 1678 г. Федор Алексеевич и бояре пришли в ужас, слушав докладную выписку о состоянии старых засечных черт, которыми ведал Пушкарский стол Рейтарского приказа[235]. Славные некогда засеки — Тульская, Веневская, Каширская, Рязанская, Ряжская, Шацкая, Козельская, Перемышльская и Лихвинская (532 версты с 32 воротами) — были с 1640-х годов перекрыты выдвинутыми далеко на юг Белгородской и Сызранской укрепленными линиями, тянувшимися от Ахтырки до Симбирска.
Понятно, что старые засеки обезлюдели сторожами, зато покрылись мирными поселениями, нанесшими заповедным местам столь значительный урон, что, согласно докладу, «со 171 (1662/63) по нынешний по 186 (1678) год за засечные порухи доведется взять пени 57 520 рублей, кроме того, что в некоторых местах посеченных деревьев и сметать нельзя». Приказные, констатировав непоправимую «поруху» засек, вопрошали: следует ли вообще ими заниматься и не снять ли дозорщиков? Федор Алексеевич и бояре были в этот момент особо озабочены событиями у Чигирина и указали сурово: все «дозреть и описать полностью», вторгшиеся в засеки села и деревни отписать на государя и всех жителей бросить на восстановление укреплений, «чтобы в том засечном деле никого в избылых не было»; где леса сведены совсем — «сделать земляной вал и рвы, и надолбы, и иные крепости, какие пристойно».
Суровость указа была чрезмерной: повелевалось «помещиковым и вотчинниковым людям и крестьянам за те засечные порухи чинить жестокое наказанье — бить кнутом в городах в торговые дни при многих людях, чтоб на то смотря иным также неповадно было в засеки ходить;…а коли те люди… вновь начнут в засеках какие порухи творить — и им за то быть казненным смертью!».
Выразив таким образом готовность биться с «агарянами» хоть на старых засеках, царь Федор в итоге все же снизил пеню за поруху засеки (сравнительно с указом 1663 г.), сторожей положил оставить по росписи 1638 г. (!) и повелел «до его государева указа сошных людей к засекам с оружьем… никого не брать и убытки и налоги им не чинить». Это был уже нормальный голос государя, понимавшего, что благодаря строительству более далеких рубежей засеки-ветераны превратились в совершенно мирное место.
Многочисленные частные распоряжения Федора Алексеевича свидетельствуют, что он внимательно следил за развитием событий на юге в 1679 г., когда армия М.А. Черкасского должна была лишь удерживать турок от войны. Стремление не усугублять конфликт было настолько явным, что порывистого генерала Г.И. Косагова с его лихим корпусом (рейтары полковников М. Гопта и Ф. Ульфа, Сумский и Ахтырский казачьи и Яблоновский солдатский полки) оставили в тылу, на Белгородской черте. Вообще на черте осталось более 16 тысяч из подвижных войск Белгородского разряда, так что многочисленные орды татар даже не пытались к ней подойти (правда, ратники Косагова нашли и побили их в степи).
Указ использовать на строительстве новых укреплений с 1 сентября 1679 г. не только мобилизованное местное население, но и регулярные полки явно был санкционирован свыше: вряд ли подписавший эту разрядную грамоту дьяк Ф.Л. Шакловитый (будущий фаворит царевны Софьи) при своем хитроумии пошел бы на резкий конфликт с воеводами Я.С. Борятинским и Г.И. Косаговым, заставляя их буквально рыть землю. Первый свернул работу в октябре, когда люди разбежались из-за дождей и морозов. Косагов увел свой корпус еще раньше и сказался больным, однако события следующего года изменили его отношение к строительству.
В январе 1680 г. хан Мурат-Гирей провел орду Муравским шляхом, погромил Харьковщину и пограбил земли в степях «за чертой». Крымчаки, видя воевод спокойно стоящими на черте, обнаглели до того, что подходили к полевым городкам Ахтырского и Сумского полков и даже к Белгороду. С другой стороны, украинцы с той стороны Днепра, в большом числе бежавшие на Левобережье «от войны турецкого султана и крымского хана», просились жить на русской, а не гетманской территории. 5 марта 1680 г. Федор Алексеевич указал и бояре приговорили поселить их перед чертой и пока не обременять ничем, а вскоре указано было строить новую черту дальше на юге.
Строительство началось силами русских войск, причем его предписывалось держать в строгой тайне, чтобы татары думали, что Москва готовит поход на Крым. На строительстве особо отличился Г.И. Косагов, получивший (сравнительно с главным воеводой П.В. Меньшим-Шереметевым и воеводой A.C. Опухтиным) самый длинный передовой участок. Мало того что генерал закончил работу раньше других, да еще соорудил остроконечные выступы вала в Дикое поле (для фланкирования огня): уже к 20 июня он составил «Книги описные и мерные новой черте» и предложил свой, более радикальный план ее завершения.
Косагов считал необходимым продвинуть черту дальше на юг (чтобы не оставлять в поле «за крепостями» уже существующие города). Генерал указал на военно-инженерные преимущества своего плана черты, на острие которой был бы возведен город «Великой Изюм», и на стратегическое удобство выдвинутого в Дикое поле огромного клина укреплений, не только пересекающего татарские шляхи, но подтягивающегося почти к г. Тору и его соляным промыслам. В направленных воеводе П.В. Шереметеву 20 и 22 июня документах Косагов доказывал, что ему нужно лишь 10 тыс. пополнения, чтобы «все дело» закончить за лето.
Шереметев, по воеводскому обыкновению, ответил, что строительство 1 сажени (более 2 метров) вала следует поручать одному, а не пяти работникам; что же касается «другой черты» и пополнения — это как царь «учинит»! К сожалению, царского указа по этому поводу не удалось обнаружить в разбросанных по разным архивным фондам и не полностью сохранившихся документах. Однако судя по тому, что Косагов продолжил строительство по своему плану, а в указе царя с боярским приговором от 14 августа (всем воеводам «за валовое дело с милостивым словом и похвалою», по которому строители были отпущены по домам) ничего об изменениях не говорится, распоряжение Федора Алексеевича было получено.
Ознакомительная версия.
