В военных орденах особо активно использовали лучников. Необходимость держать гарнизоны и применяться к приемам противника привели к широкому использованию арбалета, даром что это было далеко не рыцарское оружие. Тамплиеры в лагере под Дамьеттой применяли арбалет с воротом. Широко и до самого конца средневековья применяли его и тевтонцы вслед за меченосцами; скорострельный и грозный валлийский лук так и не появился на берегах Балтики, чтобы составить ему конкуренцию. В некоторых из тевтонских крепостей производили арбалеты и болты (стрелы) для них, так же как тамплиеры и госпитальеры в Краке или Сафеде[455]. Это оружие было техническим, и тевтонцы, как и прочие, нанимали специалистов, чаще всего генуэзцев. Огнестрельную артиллерию в открытом поле тевтонцы впервые использовали зимой 1381 г.[456] Более классическим вариантом, поскольку в этой сфере ордены не были первооткрывателями, стало применение пушек с XV в. в качестве оружия для обороны замков. В конце века в восьми замках ордена Калатравы отмечено присутствие многочисленных пушек всех калибров; в Андалусии орден поставил 82 орудия в королевскую армию, где их насчитывалось 179[457].
Наконец — и это самый оригинальный вклад орденов, — они культивировали военные ценности как таковые, настоящую «культуру войны», по выражению Франко Кардини[458]. Она была основана на традиционных (и индивидуалистических) ценностях рыцарского мира и коллективных ценностях мира монахов: чести, смелости, жертвенности, чувстве долга, но также на повиновении, дисциплине, смирении. Епископ Акры Жак де Витри хорошо видел эту связь. «Именно долг послушания, — писал он, рассуждая об обетах монаха, — приучил братьев орденов уважать воинскую дисциплину»[459]. Эта культура войны выражалась в определенных знаках — облачении, знамени и т. д.,- поддававшихся немедленной идентификации, которые были символами принадлежности к сообществу и сами принадлежали этому сообществу. Я их рассмотрю подробней в одной из следующих глав.
Глава 9
Милосердная деятельность военных орденов
О войне и долге милосердия
Деятельность военных орденов не сводилась только к военным аспектам, слишком раздутым и героизированным хрониками того времени и некоторыми современными историками. Первой целью Гуго де Пейена, основателя ордена Храма, было осуществление милосердия — защита паломников, при необходимости силой оружия. Военные ордены родились в то время, когда в Западной Европе множились богадельни и госпитали, рассчитанные на «бедных» и на изгоев, как и на прохожих паломников (которые могли быть теми и другими). У этих институтов и у военных орденов было много общих черт: те и другие были благочестивыми заведениями, где преобладали миряне; кстати, во главе ордена стоял магистр-мирянин[460]. Они охотно принимали ассоциированных членов, «близких», собратьев или донатов в некое подобие третьего сословия (tiers ordre), которое не имело своего названия. Религиозные институты, созданные для крестового похода, будь то простые мирские собратства или военные ордены, чья деятельность была ориентирована на паломников, обнаружили готовность выполнять многие задачи — благочестивые, благотворительные, военные. В Польше благотворительности посвятили себя многие братства — орден святого Антония, разные ордены Святого Духа и многие мелкие ордены, ссылавшиеся на принятие креста (например, «крестоносцы Святого Духа»); а ведь оба военных ордена Святой земли, Храм и Госпиталь, просто встали рядом с ними и сумели приспособиться к среде и местным нуждам. Польша не проявила большого интереса к крестовым походам, и, однако, здесь сделали такие дары Храму и Госпиталю, что три четверти благотворительных домов страны принадлежали двум этим орденам[461].
Существование в Иерусалиме госпиталя, посвятившего себя приюту паломников и оплате их расходов, а также заботе о тех из них, кто устал или был нездоров, укрепило связь между делами благотворительности и милосердия и Святой землей. Сделав в 1113 г. из иерусалимского Госпиталя главное орденское заведение, Пасхалий II стимулировал присоединение к нему странноприимных заведений Запада, особенно тех, которые были связаны с паломничеством в Святую землю или в другие места — на via Francigena [Французской дороге (um.)], которая вела в Рим и дальше, к портам Южной Италии, или на дороге вдоль Роны, в устье которой находился Сен-Жиль, главный центр госпитальеров во Франции. Милитаризация иерусалимского Госпиталя не отменила его первоначального милосердного призвания, а укрепила его. Многие госпитали и богадельни на Западе возникли прежде времени, и, чтобы избежать их исчезновения, руководство ими часто поручали орденам Святой земли — прежде всего Госпиталю, но также и Храму, как обнаружилось в Польше или Бургундии[462].
В Святой земле один только орден Храма родился как военный, все остальные — Госпиталь, Тевтонский, святого Лазаря — были милосердными орденами, преобразованными в военные; устав тевтонцев напоминает, что «госпиталь был у ордена прежде, чем рыцари»[463]; но долг милосердия и раздача милостыни были обязательны и для Храма, как для всякого другого монашеского дома, каким бы он ни был. Боевые превратности и ранения требовали также выполнения долга заботы о больных и раненых. То есть милосердная деятельность была разнообразной.
Типология милосердной деятельности орденов
Любой монашеский орден должен был подавать милостыню бедным по всякому поводу, но особенно по большим праздникам литургического календаря. Устав ордена Храма обязывал кормить одного бедняка в течение сорока дней после кончины брата и в тех же обстоятельствах предписывал оставлять бедным десятую часть хлеба[464]. То же самое делали госпитальеры, однако все-таки дом в Шайбеке (Линкольншир, Англия) был исключением — здесь постоянно содержалось двадцать бедных и еще сорок ежедневно питалось[465]. Но если тамплиеры — так же, впрочем, как и братья Калатравы — творили милость в качестве религиозной обязанности, то госпитальеры, тевтонцы или братья ордена Сантьяго относились к ней как к миссии, которая причитается их орденам. Прежде всего госпитальеры, принимавшие у себя в госпиталях круглый год сотни и даже тысячи бедных. На Втором Лионском соборе в 1274 г. некоторые упрекали тамплиеров за нерадивое исполнение функции милосердия. Те оправдывались, и во время процесса тамплиеров на такой вопрос практически все допрашиваемые отвечали четко: орден в рамках своих стаутов подавал милостыню, и немало![466]
Таким образом, физическое покровительство паломникам на дорогах Святой земли было милосердной деятельностью. Его осуществляли и в других местах: на дорогах в Сантьяго-де-Компостела орден Госпиталя открыл настоящие госпитали, как, например, в Тулузе (в бывшем доме Храма) в 1408 г., и особенно госпиталь в Пуэнте-ла-Рейна, основанный в 1445 г. приором Наварры Жаном де Бомоном[467]. Григорий IX 9 мая 1238 г. с напором напомнил тамплиерам о миссии покровительства паломникам на дорогах: Иерусалим снова был в руках христиан, но чтобы попасть в него из порта Яффы, надо было пройти через опасную зону, где мусульмане могли устраивать засады. Григорий IX велел им восстановить безопасность на этой дороге, а не то он поручит заботу об этом графу Яффскому[468]. В XIV и XV вв. госпитальеры обосновались на Родосе и Кипре, которые служили промежуточными остановками для паломников, направляющихся в Иерусалим; братья по-прежнему давали им приют. В 1418 г. гасконец Номпар де Комон жил в доме ордена между Фамагустой и Никосией, а потом в «большой гостинице» ордена в Никосии[469].
Постоянный прием паломников в одном и том же месте заставлял создавать очень развитые странноприимные структуры. Это было изначальной миссией ордена Госпиталя. После успеха Первого крестового похода численность тех, кто нуждался в помощи, выросла, и помощь стала разнообразней. Согласно анонимному тексту 1182–1187 гг., найденному в Мюнхене и недавно изученному, Госпиталь должен был принимать у себя в иерусалимском заведении паломников и бедняков, женщин и мужчин[470]; он также должен был обеспечивать принятие родов у женщин-паломниц. «Постановлено, что будут сделаны колыбельки для младенцев, каковые родятся в доме у женщин-паломниц, чтобы они могли спать отдельно и чтобы младенец, пребывая в собственной постели, не подвергался угрозе из-за движений матери»[471]. Заведение принимало также брошенных детей и нанимало кормилиц для этих «детей святого Иоанна» (beati Johanni filii). Оно допускало к себе всех больных, кроме прокаженных, будь то христиане, иудеи или мусульмане. Оно принимало, наконец, раненных на войне.
