Мнение мыслителя
«Когда общество, отмеченное явными признаками роста, стремится к территориальным приобретениям, можно заранее сказать, что оно подрывает тем самым свои внутренние силы». – Арнольд Тойнби. Постижение истории. М., 1991. – С. 323.
Летом 1903 г. Царь под влиянием «безобразовцев» учреждает наместничество на Дальнем Востоке, образованное из Приамурского генерал-губернаторства и китайской Квантунской области с передачей ему от Совета министров всех полномочий, касающихся этого района, включая дипломатические. Наместником назначается адмирал Евгений Иванович Алексеев (1843–1917), по слухам, внебрачный сын Императора Александра II, известный своей твердой антияпонской позицией и личными экономическими интересами в Корее. Центром наместничества определяется Порт-Артур, что очевидно для Японии и Китая свидетельствовало – Россия намерена остаться здесь надолго. Квантун быстро превращался в новую русскую провинцию. «Ни в ком… не вызывало сомнений, что если Россия будет продолжать настаивать на своих притязаниях на Маньчжурию, то война между Россией и Японией неизбежна», – отмечал Великий князь Александр Михайлович.
И действительно, эти действия России заводят переговоры с Японией в тупик. Как огня боящийся войны на Дальнем Востоке С. Ю. Витте в знак протеста против безрассудной политики Императора подает 16 августа в отставку с поста министра финансов, но адмирал Алексеев продолжает утверждать, что «мы японцев шапками закидаем», и советует не идти ни на какие уступки. Переговоры с Японией достигли крайнего напряжения в декабре 1903 г. Еще в январе 1904 г. японский посол Курино в Петербурге умолял приближенных Царя ускорить ответы на предложения Японии, предупреждая, что если ответ не будет дан через несколько дней, то начнется война. Он добивался личного приема, но Государь неизменно «был занят».
Посол не ведал, что 14 января у Николая II нашлось время принять в Царском Селе двух калмыков – офицера Уланова и ламу Ульянова, которые отправлялись в Тибет. Не сообщая ничего министру иностранных дел, Государь велел отъезжающим «разжечь тибетцев против англичан».
В России в высших сферах были как сторонники, так и противники возможной войны с Японией. В конечном счете выбор курса России зависел от Императора. Николай II полагал, что Россия не должна начинать войну первой, но на серьезные уступки Японии не соглашался и войны, как таковой, не опасался. В победе он был более чем уверен. Лучше него разбиравшийся в состоянии отечественной экономики С. Ю. Витте и прекрасно понимавший всю опасность англо-японского союза граф Ламздорф думали иначе, но к январю 1904 г. к их мнению уже не прислушивались в Царском Селе. На запрос Курино ответ так и не был дан российским МИД.
Литература:
В. Н. Ламздорф. Дневник. 1894–1896. М., 1991.
Д. Схиммельненник Ван дер Ойе. Навстречу восходящему солнцу. Как императорское мифотворчество привело Россию к войне с Японией. М.: Новое литературное обозрение, 2009.
1.1.12. Интеллигенция в России
В России, начиная с царствования Александра II, интеллигенция понималась двояко. С одной стороны, это было сословие образованных людей, вынужденных работать по найму (чиновники, учителя, профессура, врачи, инженеры, управляющие) или жить на продажу плодов своего интеллектуального труда (писатели, художники, артисты). С другой стороны, в России в XIX – начале XX в. интеллигентами считались только люди, служащие не себе, а идее, и при том идее вполне определенной – освобождению и просвещению «униженных и оскорбленных».
В отсутствие политических свобод и безграмотности подавляющего большинства русского народа интеллигенты присвоили себе право говорить от имени этого молчаливого большинства. При том правящий слой они объявили «эксплуататорами» народа, живущими за его счет, а себя – его бескорыстными защитниками. Тому, что думает сам народ и чего он действительно хочет, интеллигенты не придавали большого значения – народ тёмен и сам не ведает, что ему нужно. В «светлое будущее» без эксплуатации и нищеты народ должна, по мнению интеллигенции, ввести она. При этом взгляды такой радикальной интеллигенции причудливо соединяли принцип жертвенного общественного служения с наивной верой в материалистическую картину мира, с отрицанием религии, нравственных законов; фанатичную устремленность к свободе с убеждением, что человека можно и нужно переделать и необходимо разумно организовать жизнь каждого «на научной основе».
Свидетельство очевидца
«Безбожие было самой опасной болезнью не только моего поколения, но и тех, кто пришёл после меня. С этой заразой Церковь бороться не умела. Синод материализму противопоставлял меры не духовные, материалистические и потому бесплодные, накладывал на православие мертвящую казенную печать. Это уродовало церковную жизнь, отдаляло многих образованных людей от Церкви и от религии. Интеллигенция, благодаря своему религиозному невежеству, не понимала различия между божественной правдой вечной Церкви и недостатками и ошибками Церкви земной.
«Так же было и с патриотизмом. Это слово произносилось не иначе, как с улыбочкой. Прослыть патриотом было просто смешно. И очень невыгодно. Патриотизм считался монополией монархистов, а всё, что было близко самодержавию, полагалось отвергать, поносить. В пёстрой толпе интеллигентов было большое разнообразие мнений, о многом думали по-разному, но на одном сходились: „Долой самодержавие!“ Это был общий лозунг. Его передавали друг другу, как пароль…» – вспоминала через много лет в эмиграции Ариадна Тыркова-Вильямс, которая в конце XIX в. была молодой либеральной журналисткой, а вскоре стала членом ЦК КДП. – На путях к свободе. М., 2007. – С. 69–70.
Образованный чиновник, верующий профессор или предприниматель с университетскими дипломами не включались этим интеллигентским сообществом в свой состав, так как первый обслуживал эксплуататоров, второй верил в Бога, а третий работал не для народа, а для собственного кармана. Радикальная интеллигенция начала в 1874 г. «хождения в народ» для его политического просвещения, а когда убедилась, что народ ее отторгает и надеется на доброго царя – перешла к террору. В конце 1879 г. радикальные интеллигенты создали первую террористическую организацию в России, с характерным названием «Народная воля». Они были уверены, что выражают волю народа существенно лучше, чем сам «забитый» народ. Первым действием «Народной воли» стало убийство Императора-Освободителя Александра II 1 марта 1881 г. И хотя террористов были считаные десятки, их действия одобрялись большинством интеллигенции, а как раз простым народом, в большинстве своем, решительно отвергались.
Умные интеллектуалы, независимо от своих политических воззрений и отношения к религии, резко осуждали эту «интеллигентскую касту». «Я не верю в нашу интеллигенцию, лицемерную, фальшивую, истеричную, невоспитанную, ленивую, не верю, даже когда она страдает и жалуется, ибо её притеснители выходят из её же недр» (Письмо А. П. Чехова Алексею Суворину). И действительно, проявления интеллигентского сознания порождали порой чудовищные явления террора, одобрения террора, насилия над свободой личности и религиозные кощунства. Но при этом сам радикализм российской интеллигенции вполне понятен.
Активный, или, чаще, пассивный радикализм русской интеллигенции объясняется тем, что при действительно глубокой несправедливости в распределении благ и свобод в русском обществе думающее сословие было лишено, в силу абсолютистского режима, какой-либо возможности изменить существующий порядок мирным и законным путем. Интеллигентным людям приходилось или, подавляя свою совесть, соглашаться на несправедливость, царящую в обществе, и даже пользоваться этой несправедливостью в своих корыстных интересах (перед образованным и талантливым человеком открывались в России большие карьерные возможности), или противостоять существовавшему порядку и бороться с ним. Поэтому в той части русского образованного слоя, который не пошел на службу государству или в частные компании (или не смог пойти), укреплялись радикальные революционные настроения – чтобы изменить что-то, надо разрушить всё. Крайние радикалы-террористы и революционеры-заговорщики отличались от респектабельных либеральных деятелей не отношением к существующему порядку, а только методом, избранным для его разрушения «до основания».
Отказавшись сделать образованное сословие свободным соучастником государственных преобразований в рамках законосовещательных или законодательных учреждений, ограничив его деятельность местным самоуправлением, к тому же и очень куцым после принятия закона 1890 г., самодержавная власть сделала значительную часть общества, притом самую активную и неплохо образованную, заклятым врагом не только себя, но и всего государственного порядка, в том числе и государственной Церкви и самой Российской Империи.
