правовом смысле города Кастилии и Леона составляли единое целое с прилегавшей к ним округой — «término». К XII–XIII вв. она представляла собой довольно сложную территориальную структуру и включала в свой состав возникшие в ее пределах поселения сельского типа (
aldeas, pueblos), а также отдельные укрепленные пункты — замки и башни. Отмечу, что границы общности город-округа имели не только территориальное, но и административно-правовое содержание: именно в их пределах осуществлялись функции консехо как института местной власти.
В источниках эти границы очерчены предельно четко. Уже раннее фуэро Сепульведы 1076 г. начинается с королевского подтверждения факта их незыблемости [365]. Преамбула позднего, пространного, фуэро XIII в. содержит детальный перечень ориентиров (строений, дорог, межевых знаков (mojones) и др.), обозначавших рубежи общины [366]. Наконец, в многочисленных документах XIII–XIV вв. встречается устоявшаяся формула обращения к общине как к «консехо города и деревень», что подчеркивало нерасторжимость названных элементов и рамках единого территориального образования [367].
Однако сказанного отнюдь не достаточно для констатации факта наличия у консехо собственной территориальной юрисдикции, подобно муниципальным учреждениям. Замечу, что такая юрисдикция могла носить ограниченный характер. В условиях раздробленности, присущей феодальной власти, ни один субъект не обладал всей полнотой прав даже в четко определенных территориальных пределах. Но, пусть в ограниченной форме, каждый реальный властный институт был наделен сферой исключительного ведения. Эта общая закономерность была характерна и для средневековых муниципальных учреждений. В нашем случае требуется выяснить, существовала ли подобная сфера в системе регулирования статуса своей территории со стороны консехо.
Многое в наших источниках свидетельствует о факте теснейшей связи территориальной общины с системой регулирования границ округи, а также режима землевладения и землепользования в ее рамках. Нормы местного законодательства устанавливали исключительное право членов соответствующего консехо на хозяйственное использование природных ресурсов — лесов, выпасов, мест рыбной ловли и охоты и т. д. Вмешательство чужаков (omnes de fuera) жестоко пресекалось. Любой член общины мог убить нарушителя, не платя судебного штрафа [368]. Освоение пустошей и основание новых сельских поселений (pueblos) объявлялось исключительной монополией консехо [369].
Более того, по инициативе консехо его территория могла быть даже расширена. Так, в 1184 г. консехо Куэльяра на собственные средства приобрело у короля Кастилии Альфонсо VIII (1158–1214) вилью Педросильо и прилегавшие к ней деревни вместе с принадлежавшими им угодьями. Ранее все это было собственностью кастильского магната Гутьерре Переса де Риносо, а затем — монарха [370]. Насколько мне известно, в городской истории Средневековья этот случай беспрецедентен. Но, даже если признать его исключением, оно весьма показательно.
Тот же реальный характер власти консехо, хотя и выраженный в менее яркой форме, прослеживается на примере сепульведской общины. Ее пространное фуэро упоминает о землях, усадьбах, а также коммунальных неогороженных (exidos; дословно «выходы», т. е. пограничные участки) и огороженных (defesas) пастбищах, которыми распоряжалось само консехо [371]. Кроме того, община обладала монополией на владение участками, на которых располагались каменоломни или залежи полезных ископаемых. В случае их обнаружения в пределах частного владения собственник должен был уступить их общине за вознаграждение [372].
Наконец, показателен и тот факт, что границы консехо не могли изменяться произвольно. Они подлежали обязательной документальной фиксации и санкционировались королем. Такие документы всегда содержали детальные описания природных ориентиров и пограничных знаков, фиксировавших новые очертания рубежей. Об этом свидетельствуют как куэльярские, так и сепульведские акты [373]. Естественно, консехо, распоряжаясь своей территорией, вступали в территориальные споры с соседями, и примеры таких споров весьма многочисленны [374].
3. Истоки и ограниченный характер территориальной юрисдикции консехо
Консехо, как свидетельствуют наши источники, унаследовало от раннесредневековой «villa» не только ее территориальную структуру, но и многозначность термина. В этот период как за Пиренеями, так и в Испании под «villa» понимался субъект не публичной, а час-гной власти. В эпоху античности это был центр рабовладельческого имения, включавшего усадьбу с расположенными на ее территории деревнями (vici), населенными рабами и колонами. В римской Испании такие виллы часто выступали в качестве центров небольших округов — пагов, на которые подразделялась территория муниципия, расположенная за пределами городской черты (territorium) [375]. В IV–V вв., с началом расселения германцев и появлением прямой военной угрозы диоцезу Испании, в некоторых районах (долины рек Эбро, Дуэро, Тахо, предгорья Пиренеев) распространился тип укрепленной виллы как самостоятельного элемента оборонительной системы. Такая вилла стала военной единицей. Она была окружена древесно-земляным валом, а в ее пределах были расквартированы небольшие гарнизоны, в том числе состоявшие из федератов [376].
В эпоху Толедского королевства функции виллы как центра частной власти упрочились. В VII в. она вышла из административной зависимости от города даже там, где такая зависимость существовала ранее. Не только для магнатов испано-готского времени, но и для королей вилла стала главным оплотом власти, а роль городов, включая «urbs regia» — Толетум, учитывалась ими скорее в силу традиции, чем но реальной необходимости [377]. Это явление, характерное даже для урбанизированных регионов востока и юга полуострова, еще в большей степени было характерно для слабоурбанизированных областей северо-запада. После завоеваний Августа в I в. до новой эры именно римская вилла, а не город стала здесь основным типом поселения, и эта черта естественным образом получила продолжение в последующую эпоху [378]. То же самое можно констатировать и применительно к прилегающим районам — территории, где в V–VI вв. существовал вестготский лимес у границ свевского королевства. В его составе оказалась и долина р. Дуэро [379].
Известно, что наименее урбанизированные районы составили основу территории христианских анклавов начального периода Реконкисты. Разумеется, было бы неверным полностью отрицать наличие городов в пределах Астурийского королевства. Такие поселения, как Брага, Туй, Леон, Асторга, Порту, Визеу и некоторые другие, оформившиеся в римское время на основе гарнизонных стоянок, в источниках VIII–X вв. именуются «urbes». Показательно, что то же слово используется и для обозначения крупных старых римских городов, оставшихся на территории Андалуса, например Кордовы [380]. В большинстве своем эти «urbes» уже в IV–VI вв. стали епархиальными центрами и это значение сохранили в ранний период Реконкисты. В этом качестве все они играли роль важных символов (в том числе символов власти). Однако именно вилла, четко отделяемая в источниках от этих «urbes», выступила в качестве главной формы освоения пространства в ходе колонизации. Документы дают многочисленные примеры основания таких вилл по частной (в том числе королевской) инициативе [381].
На рубеже X–XI вв. частная власть над виллой приобрела четко выраженный феодальный характер. Поселение вместе с прилегавшей территорией включалось в систему феодального иммунитета — «cotum» или «cautum» (от
