Великий князь из Русы 27-го июля прибыл на берег Ильменя, и стал между Коростынем и берегом (верно, устьем Шелони). Он готовился идти на Новгород — уничтожить его, если б Нов-город упорствовал, но не расположен был отвергать покорности; тогда это было не в видах его. Притом же митрополит Филипп написал к нему послание, и в нем увещевал простить новгородцев, если они принесут повинную. К стану его пристало судно; из него вышел нареченный владыка и послы. Они не смели явиться прямо пред лицо великого князя: уже тогда возникли в порядке московского самодержавия чиновная лестница и придворная обрядность; прежде новгородцы явились к боярам и поднесли поминки; принявшие их бояре доложили братьям великого князя; явились новгородцы перед князьями, и также поднесли поминки: а братья доложили великому князю и вместе с боярами упрашивали его сжалиться и допустить к своим очам просящих пощады и милости. После этих обрядов позволено было послам войти в шатер великого князя. Увидев грозного победителя, новгородцы поклонились до земли, и владыка произнес:
"Господин великий князь Иван Васильевич всея Руси, милостивый! Господа ради, помилуй виновных пред тобою людей Великаго Новгорода, своей отчины! Покажи, господине, свое жалованье; смилуйся над своей отчиною; уложи гнев и уйми меч; угаси огнь на земле и не порушай старины земли твоей; дай света видеть безответным людям твоим; пожалуй, смилуйся, как Бог положит тебе на сердце!"
Владыка прервал эту речь слезами; новгородцы стояли с плаксивыми минами и поникшими головами
Тогда братья великого князя стали просить о помиловании новгородцев.
За ними великокняжеские бояре повторили ту же просьбу, кланяясь своему повелителю.
Видел великий князь, — говорит летописец, — печалование и челобитье братии своей, и своей отчины, и бояр многих и князей; вспомнил грамоту отца своего, митрополита, полученную им на пути: как истинный пастырь стада и учитель, он просил его — смиловаться над Великим Новгородом, если будет бить челом, и напоминал слова Господни. Иван объявил новгородцам свое милосердие. ' Отдаю, — сказал он, — нелюбье свое; унимаю меч и грозу в земли и отпускаю полон новгородский без окупа; а что залоги старые и пошлины, о всем том укрепимся твердым целованьем по старине .
Составлены были две договорные грамоты; по ним Новгород отрекался от союза с литовским великим князем Казимиром, обязывался не принимать врагов и всех лиходеев великого князя (поименованы сын Шемяки Иван можайский и Василий Ярославич боровский), не ставиться владыке на достоинство нигде, кроме Москвы, и ни у кого, кроме московского митрополита; объявлялся потреб всему, что происходило во время минувшей войны с обеих сторон; а новгородцы обязались не мстить никоей хитростью и не держать нелюбья к новоторжцам и вообще к пригородам Новгородской Земли, из которых жители принимали сторону великого князя. Затем все прочее было повторением прежних грамот. Великий князь оправдывал па деле свое обыкновенное уверение, что он ничего не хочет более, как только хранить старину. Он сложил целование с тех жителей новгородской волости, которые во время войны этим целованием признали свою непосредственную принадлежность господству его, и обратил их в прежнюю зависимость. Великий Новгород, со своей стороны, согласно договору с отцом великого князя, отступался от ростовских и белозерских земель, приобретенных новгородцами. Согласно договору с Василием Темным, этот новый договор уничтожал также вечные грамоты — должна была употребляться великокняжеская печать. Ненавистный Новгороду черный бор положено давать тогда, когда окажется нужным (доведется). Договор заключен Новгородом не с одним великим князем, но вместе и с сыном его, и таким образом утверждалось наследственное господство московского рода над Великим Новгородом в нисходящей линии. Великий Новгород обязался заплатить великому князю, по определенным срокам 15 1/2 тысяч деньгами в отчет, а серебром в отвес: на Рождество Богородицы полтретьи тысячи (две с половиною), на Крещение 3.000, на Великий день 5.000 и на Успенье 5.000. Новгородцы должны были эту сумму заплатить (добить) за новгородскую проступку. Это называлось копейное, т.е. пеня, налагаемая победителем. Иван, по милости, скинул одну тысячу. Хотя в договорных грамотах н поставлялось, что все земли новгородские отдаются великим князем назад, однако положено было, что Новгород уступает великому князю несколько северо-восточных земель, и новгородцы составили на вече грамоту к старостам[35] этих земель, извещая, что признают их собственностью великого князя[36] и слагают с них новгородское целованье [37] В заключение великий князь примири псковичей с новгородцами и поставил, чтоб все между ними осталось по старине, по прежним миродлоканчайным грамотам. Однако докончанье было более в пользу псковичей, чем новгородцев [38] После договора великий князь угостил, в знак мировой, нареченного владыку и новгородских послов и отпустил дружелюбно в Новгород вместе со своим боярином Федором Давидовичем. Последний должен был привести к присяге на сохранение договора весь Новгород, от мала до велика. Когда великий князь узнал, чте присяга дана и получил часть копейного, то двинулся с войском в обратный путь.
В Москве воцарилась радость побеждающей народности; Москва гордилась торжеством своего великого князя, как своим собственным; Новгород поклонился не только липу государя, но всей Москве; московская сила показала свой перевес над соперником. На последней стоянке перед столицей встретили великого князя его сын и брат, оставленные там в качестве правителей. За семь верст перед Москвой пестрела толпа народная; раздавались радостные приветы; праздновали старые и малые, и славные, и неславные. Когда Иван вошел в город, митрополит Филипп, со всем освященным собором, с крестами и хоругвями, шел с Каменного моста до площадного колодца, и благословлял и приветствовал воителя веры, кг.рателя отступников, хранителя правды,правосудного н милосердого государя! Слава великому князю! — восклицали москвичи: — победил супостатов, непокорных привел в свою волю, приобрел корысть и славу!
Новгород, в довершение своих неудач, получил известие, что и на Двине дело защиты старой свободы окончилось так же плачевно, как и па берегах Шелони. Слуга Великого Новгорода, изгнанник стола суздальского, князь Василий, пригпедп'нй на Двину с новгородцами и кореламн, собрал ополчение из двииян и заполочан, и поплыл на судах на встречу воеводам, когда они вступали с московским войском и с союзниками. 27-го июля, в тот самый день, когда победитель Иван прибыл на устье Шелони, сошлись неприятели и начали ожесточенную сечу. Бились на судах; вышли из судов; стали па берегу биться пешие, — не только бились обычным боем, но, за руки взявши друг длруга, резались. Москвичи порывались схватить двинское знамя, убили трех знаменщиков. Знамя три раза переходило из р к одного знаменщика в руки другого, и наконец досталось московским рукам. Уже солнце закатывалось; двиняне утомились, — потеря знамени придала им уныния; и пустились они бежать, потерявши последние силы; а москвичи погнались за ними. Сам князь Шуйский бросился храбро на врагов, но был пронзен стрелой: его схватили, посадили в лодку и еле жива увезли в Холмогоры. Войско его рассеялось. Москвичи брали двинские городки один за другим, жгли селения, убивали жителей. Двинская Земля подверглась тому же жребию, как и пространство от Торжка до Ильменя.
Так же расправлялись с поселянами берегов Мсты-реки те, которые были отправлены туда великим князем для разгрома. Вся волость новгородсчкая была опустошена; хлеб на полях сожжен или вытравлен лошадьми; хлеб в стогах и амбарах сожжен вместе с сельскими строениями; недобитые поселяне, потерявши имущества, спасали жизнь в болотах и лесах, и множество их потом умирало с голоду, от всеобщей скудости; и к пущей тягости Великий Новгород должен был платить великому князю копейное; а это копейное приходилось добыть от труда этих разоренных, лишенных пристанища, одежды, скота, утвари, орудий поселян, оплакивающих своих кровных, умерщвленных или сожженных живьем ратниками, своих младенцев, избитых о пни или брошенных в пылающие избы, — своих жен, изнасилованных, поруганных и замученных, свою горькую судьбу, доставшуюся в удел бедному труженику — страдать за какой-то Великий Новгород, который хотел свободно жить на счет трудов его, в угоду великому князю, домогавшемуся овладеть этими трудами, чтоб отдать их другим господам, — своим слугам! Участь Новгородской Земли была не отрадна в истории: много терпела эта страна, бедно наделенная природой, и от голода, и от мора, и от огня, и от нашествия неприятелей; но такой беды, — по замечанию современных летописцев, — не было на них от века, как и земля их стала. Московские философы утешались тем, что все это совершилось от их же людей-изменников, за их отступление к латинству, и людская кровь, и вся земская беда будет взыскана на них от Господа Вседержителя, а пострадавшие получат награду в будущем веке!
