Когда умерла правительница страны Елена Глинская, ее любимца – князя Ивана Овчину-Телепнева-Оболенского – бросили в тюрьму и заморили голодом. Началась борьба в окружении восьмилетнего наследника престола. Выходцы из Литвы Вельские боролись с природными Рюриковичами – Шуйскими.
Победили Шуйские…
«Князь Шуйский поселился на дворе нашего дяди, князя Андрея… – вспоминал потом сам Иоанн Грозный. – Нас же с единородным братом моим начали воспитывать, как чужеземцев или последних бедняков. Тогда натерпелись мы лишений и в одежде, и в пище. Ни в чем воли не было, но все делали не по своей воле и не так, как обычно поступают дети. Припомню одно: бывало, мы играем в детские игры, а князь Иван Васильевич Шуйский сидит на лавке, опершись локтем о постель нашего отца и положив ногу на стул, а на нас не взглянет – ни как родитель, ни как опекун… Кто же может перенести такую кичливость? Как исчислить многочисленные страдания, перенесенные мною в юности?»
2
Повторим, что об этих происходящих в далекой Москве событиях ничего не знали и не могли знать в Верколе.
Артемий рос…
Как и принято было на Руси, родители воспитывали его в страхе Божием и христианском благочестии.
Артемий вырос кротким и послушным мальчиком. Может быть, даже более тихим, чем хотелось его родителям.
Известно, что уже с пяти лет – в тот год умерла в далекой Москве правительница Елена Глинская и начали морить голодом в тюрьме ее любимца, боярина Овчину-Телепнева-Оболенского, – разлюбил Артемий детские игры, стал чуждаться общества сверстников.
Холодны и долги зимы на Пинеге.
Коротко и жарко здешнее лето.
Коротко и детство у здешних ребят.
Как и все веркольские дети, Артемий рано начал помогать отцу в нелегкой крестьянской работе.
Смолянисто-душно пахнут густые ельники, на лесных пожнях тучами налетают на косцов комары, горит лицо от них. И манят, манят в такую жару берега Пинеги, где раскалены солнцем прибрежные камни, где обжигает ноги чистый речной песок, где, прохладная и светлая, струится сама Пинега. Но некогда отлучиться с пожни – коротко северное лето…
Шуйские недолго торжествовали победу.
Хотя и был увезен в Белоозеро и там задушен Иван Бельский, но скоро скончался и князь Иван Васильевич Шуйский.
По приказу тринадцатилетнего царя псари затравили Андрея Шуйского.
Федора Шуйского отправили в ссылку – власть снова вернулась в руки Глинских.
И подрастал, подрастал грозный царь.
Говорят, что, когда родился он, по Русской земле прокатился гром, молния блеснула, земля поколебалась…
И чем старше он становился – все смутнее и страшнее становилось на Руси.
Когда он в семнадцать лет венчался на царство, страшные забушевали в Москве пожары… Падали колокола, а по улицам ходили прозванные «сердечниками» чародеи и вынимали сердца из людей…
Но еще до этих пожаров, еще до венчания шапкою Мономаха грозного царя, при рождении которого гром гремел, молния блистала и дрожала поколебленная земля, в далекой северной Верколе 6 июля 1544 года прогремела своя гроза.
Артемий был на пашне, когда из-за черного ельника встала огромная, во все небо, туча. Тугой порыв ветра налетел из-за кустов, вихрем взметнуло пыль и сухую траву, раздался оглушительный треск, и молния ударила в дерево, под которым, укрываясь от дождя, молился двенадцатилетний отрок Артемий.
С молитвою и взошел он на небеса.
Когда подбежали к мальчику взрослые, тело его было уже бездыханным, а в изумленно распахнутые глаза заливалась дождевая вода.
3
Неисповедимы пути Господни.
Непостижим для ума человеческого Божий Промысел.
Неведомо было веркольцам, что милосердный и премудрый Господь восприял в Свои небесные обители душу праведного раба Своего, отрока Артемия, чтобы стал он там перед Его Престолом молитвенником и заступником небесным за грешных людей…
Не поняли этого односельчане Артемия.
Так тихо, так молитвенно, в таком послушании жил отрок, что и не разглядели его веркольцы, не успели рассмотреть за своими заботами и трудами…
Долго стояли они над бездыханным телом, крестились испуганно. По суеверию своему считали они неожиданную кончину блаженного отрока – судом Божиим, наказавшим мальчика за какие-то тайные согрешения.
Плакала Аполлинария, мать Артемия, тяжело вздыхал отец Косьма, прозванный Малым…
Неумолимы были односельчане.
– Нельзя, – говорили они, – хоронить отрока. Великий грешник, видать, был, коли постигла его такая небесная кара.
Отнесли тело в глухой лес, положили там на землю, покрытую белым мхом. Сверху прикрыли хворостом и берестою и поставили изгородь…
И ушли. И скоро забыли об Артемии.
На тридцать два года забыли…
4
Эти тридцать два года – годы правления царя Иоанна Грозного.
Большие дела творил государь.
Слухи о них теперь и до далекой Верколы доходили.
В 1552 году Казань покорена была. Потом Астрахань. Потом в Ливонии государь воевал.
Потом совсем уж дивные появились слухи. Будто бы, осерчав на москвичей, забрал семью государь и переехал в Александровскую слободу. Началась на Руси опричнина.
Опричники казнили на Москве без суда, убивали людей прямо на улицах.
Не пощадили даже святителя, митрополита Филиппа. Выволокли из Успенского собора и увезли в Тверской Отроч монастырь. Там и задушил страдальца, исповедника правды, страшный Мал юта Скуратов.
А потом грозный царь уже не людей казнил – целые города. Когда казнили Новгород, монахов забивали палками, а простых новгородцев привязывали к саням и сбрасывали в Волхов.
Об этих казнях в Верколе услышали от прибежавшего из Новгорода монаха.
Рассказывал инок, что и в Пскове не принял Иоанн Грозный хлеба-соли от горожан… И тогда подошел к нему псковский юродивый Никола и сказал:
– Покушай, Иванушка, хлеба-соли. Одной человеческой кровью сыт не будешь…
Крестился Агафоник, дьячок церкви Николая Чудотворца, вспоминая рассказы монаха…
Сегодня пошел в лес по ягоды, а все одно страхи московские из головы не идут. Снова и снова осенял себя крестным знамением Агафоник.
И вот перекрестился еще раз и узрел свет посреди сосновой чащи!
Сморгнул дьячок, но не пропал свет.
Ближе подошел Агафоник…
Под вековыми соснами покосилась прогнившая оградка, а в ограде – над кучей лесного мусора свет сияет. Стоит над землей и никуда не уходит.
Помолился Агафоник и только тогда вступил за полусгнившую оградку. Разрыл ветки, приподнял потемневшую бересту и увидел, что на земле отрок лежит, будто только что и заснул…
И еще раз осенил себя Агафоник крестным знамением, узнавая в отроке сверстника своего Артемия, убитого грозою тридцать с лишним лет назад. Только состарился за эти годы Агафоник – морщинистым лицо стало, выпали зубы, волосы на висках побелели от седины, а Артемий таким же юным, как тогда, тридцать два года назад, остался…
Весть о находке дьячка быстро по Верколе разнеслась. Отправились веркольские мужики в лес.
Бородатые, степенные, стояли они над нетленным телом Артемия. Многие из мужиков моложе Артемия были. Только от родителей и слышали о том, как убила молния на пашне мальчика.
– Не будешь слушаться, – пугали родители, – будешь грешить, Бог и накажет тебя, как Артемия! Бог все видит…
И вот уже не из этих детских страхов, а въяве явился Артемий перед ними. Не тронутый ни дикими зверями, ни беспощадным тлением, лежал он на беломошнике, такой же чистый и светлый, каким и был.
Долго спорили мужики, что делать с телом.
Одни предлагали здесь закопать в землю, другие говорили, что надобно перевезти тело в церковь.
На том и порешили.
Отвезли Артемия в веркольскую церковь святителя Николая Чудотворца, положили в гробу на паперти, прикрыв сверху берестою, которая и в лесу покрывала Артемия.
Было это в 1577 году.
И никому из веркольских мужиков и в голову тогда не пришло, что не грешника они отыскали в лесу, а праведного чудотворца…
Опять не разглядели веркольцы Артемия…
Ну а состарившейся Аполлинарии, матери праведного отрока, было в ту ночь видение. Под утро предстали перед нею два дивных юноши. Один в дорогой одежде, в алом плаще, в узорчатых сапогах… Другой же – босой, в простой холщовой косоворотке.
И были это первохристианский мученик, римский воин Уар и ее сын Артемий…
Небесное свечение исходило от них.
5
А следующим годом отмечают наши летописи вспышки эпидемических заболеваний на Новгородской земле. Попущением Божиим распространилась на двинской земле страшная лихорадка – трясовица. Многие умирали. Особенно часто – женщины и дети…
Пришла болезнь и в семью веркольского крестьянина Каллиника. Заболел сынишка. На глазах таял…
Всю ночь молился отец об исцелении сына.
И уже под утро вспомнил вдруг Каллиник об Артемии, которого знал еще по детским годам, нетленное тело которого в прошлом году перевозил из леса в церковь.
