На наружной поверхности торпед в местах сварных швов зафиксированы ржавые раковины глубиной до 5 мм. А это тоже прямой путь к аварии. У одних торпед отсутствовали специальные сигнализаторы, контролирующие давление пероксида водорода в резервуарах, у других был превышен срок годности. В частности в ходе следствия установлено, что на торпеде с «Курска» дважды использовалось уплотнительное кольцо и вышел срок годности сигнализатора СТ-4.
«У нас на борту находится смерть», — сказал матери за шесть дней до аварии старший лейтенант Сергей Тылик.
Надежда Тылик в феврале 2001 года расскажет об этом на пресс-конференции в фонде «Право матери». Во время первой встречи родственников с официальными представителями власти у женщины случилась истерика, и ее широко транслировали по телевидению. Позже Тылик выскажет сожаление по поводу истерики. По ее словам, нужно было просто подойти к главкому Куроедову и сорвать с него погоны.
После того как в торпеду закачан пероксид водорода, любая, даже легкая встряска может повысить давление в резервуаре. В промежутке между заправкой торпеды окислителем на минно-торпедном складе и погрузкой ее на лодку к торпеде подключается специальный прибор — СКО. Он же подключается к торпеде на стеллаже в 1-м отсеке подводной лодки. СКО контролирует уровень давления в резервуаре с окислителем. Если давление повышается во время плавания, на командном пункте загорается лампочка-сигнализатор, а излишки пероксида сбрасываются за борт. В случае нештатной ситуации командир обязан немедленно отстрелить торпеду и предотвратить трагедию. Он принимает это решение самостоятельно, без согласования с флотским начальством.
На должность командира минно-торпедной части после прохождения курса соответствующей подготовки был назначен старший лейтенант Алексей Иванов-Павлов. Ранее он служил командиром боевой части подводной лодки проекта 945 и прибыл на «Курск» в день загрузки практической торпеды на борт корабля.
Руководство Северного флота прятало концы в воду. Если верить документам, представленным следствию командованием флота, Иванов-Павлов проходил обучение в составе экипажа «Курска» 20 июля 2000 года и был допущен к самостоятельному управлению БЧ-3. Но в его зачетном листе вопросы эксплуатации торпед калибра 650 мм не отражены. Более того: когда экипаж «Курска» проходил обучение, Иванов-Павлов не учился вместе с экипажем, а служил на другой подводной лодке.
При допросе В. Попова и М. Моцака следователи не задали вопросы о том, кто сфальсифицировал документы об обучении Иванова-Павлова в составе экипажа «Курска», кто выпустил в море корабль для выполнения самостоятельных торпедных стрельб с командиром БЧ-3, незнакомым с боевой техникой? Отмечу, что показания свидетелей — старших офицеров флота похожи друг на друга, как однояйцовые близнецы — корабль был готов, экипаж обучен. Видимо, следователи просто раздали свидетелям бланки протокола допроса, а те заполняли эти бланки под диктовку командования.
Старшиной команды торпедистов был старший мичман Абдулкадыр Ильдаров. Из его личного досье следует, что с 1981 года он проходил службу на подводной лодке проекта 671 РТ и имел дело с перекисно-водородными торпедами. Однако торпеды, которыми вооружены лодки проекта 671 РТ, существенно отличаются от тех, которыми вооружался «Курск», и прежде всего — конструкцией системы контроля окислителя. Ильдаров, как и исполняющий обязанности флагманского минера дивизии подводных лодок в составе походного штаба на борту «Курска» Марат Байгарин, прошел теоретический курс в учебном центре ВМФ и практиковался лишь на тренажере.
Что касается торпедистов из числа матросов по призыву Ивана Нефедкова и Максима Боржова, то их включили в состав экипажа подводной лодки накануне выхода в море. Они не прошли полного курса, в том числе подготовки оружия к применению. К системам контроля окислителя матросы-призывники допущены не были.
Кстати, еще в декабре 1999 года представители ЦНИИ «Гидроприбор», разработчики торпеды проекта 65–76, должны были провести с флагманским минером и другими командирами «Курска» теоретические занятия по обучению и допуску к эксплуатации систем торпеды. Но из-за отсутствия на тот момент штатного минера занятия отменились. Никто из перечисленных офицеров, матросов и мичманов не знал, как подключить торпеду к системе контроля окислителя.
Простите меня, отцы, матери и жены ребят, имена которых я здесь упоминаю. В том, что их недоучили, их вины нет. В обязанности руководства флота входит все, что связано с подготовкой личного состава, в том числе — обучить моряков применять оружие, с которым они ранее не сталкивались. Это вина того же Попова и других отцов-командиров.
Еще один щекотливый момент. А знал ли Геннадий Лячин, что никто из боевой части № 3 не имел практических навыков обращения с перекисно-водородной торпедой проекта 65–76? Думаю, не мог не знать. А мог ли он отказаться от стрельбы именно этой торпедой? Думаю, что мог, но только теоретически. На практике приказы не обсуждаются, а выполняются. Далеко не каждый командир способен жестко сказать вышестоящему начальству: «Нет». А если к тому же в Москве лежит представление на присвоение тебе звания Героя России? Не хочу бросать тень на кого-либо из экипажа, но существующая система в армии, флоте и в Главной военной прокуратуре не позволяет озвучивать свою позицию, если она существенно отличается от мнения руководства.
В голову приходит тирада, приписываемая заместителю командующего Северным флотом, вице-адмиралу Владимиру Доброскоченко: «А старпом тяжелого ракетного крейсера „Адмирал Ушаков“ обнаглел до такой степени, что мерзкий рапорт написал на имя командующего Северным флотом с просьбой оградить его от моих нападок и оскорблений. Такое не забывается никогда — я все сделаю, но этот рапорт постараюсь ему даже в гроб положить».
Чтобы отстаивать свое мнение, нужно иметь большое гражданское мужество, полную выслугу лет и готовность в случае чего немедленно отправиться в отставку, как это сделал начальник Следственного управления Главной военной прокуратуры генерал-майор юстиции Виктор Степанович Шеин.
Ну, а что же офицеры, которые готовили торпеду к практической стрельбе? В соответствии с приказом, «толстушка»[51] должна была быть подготовлена к учениям расчетом цеха минно-торпедного склада с 21 по 27 июля. Поначалу операцией руководил старший лейтенант Алиферов, но с 28 июля подготовка осуществлялась под руководством старшего мичмана Козлова, который не был допущен к выполнению обязанностей в качестве командира расчета. В контрольно-приемном листе стоит ряд подписей. В графе «принял/исп» расписался заместитель начальника цеха, капитан Шевченко, который не имел права самостоятельно руководить действиями по подготовке торпеды.
3 августа заместитель командира по торпедным вооружениям войсковой части капитан II ранга А. Коротков произвел контрольную проверку. На ней от АПРК «Курск» присутствовали Алексей Иванов-Павлов и Абдулкадыр Ильдаров. Они были опрошены на предмет знания правил эксплуатации торпеды, после чего состоялось ее принятие. Опрос должен был проводить Коротков, но, если верить документам, это сделал старший мичман Козлов, который, как уже упоминалось, не имел права проверять подготовку экипажа. Процедура была как минимум формальной, а с большой степенью вероятности можно предположить, что эти документы и подписи появились после трагедии.
Здесь также следует отметить, что приказ от 20 июня 2000 года о допуске к приему и эксплуатации торпед калибра 650 мм подписан неправомочным лицом. Свой автограф на документе поставил врио командира дивизии капитан I ранга А. В. Краснобаев. В тот момент он являлся заместителем начальника штаба дивизии по оперативной и боевой подготовке, и его служебное положение, согласно инструкциям и приказам, не позволяло выдавать такие санкции.
В экспертизе вице-адмирала Рязанцева недвусмысленно указывается на различия в подписях, а экспертизы, которые есть в уголовном деле, это подтверждают. Правда, следователи ограничились констатацией факта подделки документов, но выяснять, кто именно эти документы фальсифицировал, кто давал указание об их подделке, следствие не стало. В постановлении о прекращении уголовного дела о фальсификации документов не упоминается.
Еще раз процитирую Александра Покровского: «О причинах взрывов говорить можно до утра, одно бесспорно — они погрузили неисправную торпеду для этой стрельбы. Кроме того, она переписная. Согласен, торпедисты на „Курске“ именно этой торпедой чуть ли не первый раз в жизни должны были стрелять. Я не знаю, какой Попов командующий (не берусь судить), но то, что торпедисты были „сырые“, это на его совести и на совести его офицеров».
