– Подождите, я отправлю с вами своих гонцов. У меня есть сообщение, которое они должны передать Миханаиму.
Гонцы двух царей отправились в дорогу вместе. Они разговорились и даже подружились.
– Что случилось? – спросил один.
– История с женщинами, – сказал другой. Они начали смеяться, потом задумались.
– Авенир угрожает Иевосфею из-за женщины уйти от него.
– Давид хочет примириться с двумя из-за другой женщины, – сказал первый.
– Женщина – это добыча, – заметил другой.
– Да, но это добыча, которая рождает маленьких царей, – возразил другой.
И они принялись смеяться.
Тревога, в которой пребывал Иевосфей, была далеко не напрасной, и очень скоро он в этом убедился.
– Мой царь заплатил за руку Мелхолы выкуп двести крайних плотей филистимлян, – сказал гонец из Хеврона, – и он просит, чтобы Мелхола была ему возвращена. Ты выпил когда-то за этот выкуп. Он просит тебя не опрокинуть вино.
Случай помириться с Давидом и обойти Авенира, казалось, упал с небес. Иевосфей засиял.
– Она поедет с вами, – ответил он.
Он сообщил своей сестре об этом немедленно и приказал, чтобы ее служанки упаковали ее украшения и вещи.
– Что происходит? – спросила разгневанная Мелхола.
– Ты уезжаешь к своему мужу.
– Что ты говоришь? Мой муж здесь, за дверью.
– Я говорю о Давиде. У тебя нет другого мужа, – заявил Иевосфей тоном, не терпящим возражений.
– А хочу ли я за Давида? А разве ты не царь? – крикнула Мелхола. – Это мой отец отдал меня Фалтию.
– Ну и что? Я тебя возвращаю Давиду!
Открылась дверь, протиснулся Фалтий и бросился в ноги Иевосфею.
– Я тебя умоляю, – рыдал он, – не отнимай моей жены! Пусть Господь дарует тебе свою милость! Но не отнимай у меня мою жену!
Иевосфей приказал стражникам поднять несчастного мужа и выставить его за дверь. В конце концов, эти демонстрации супружеской верности начинали его раздражать! Он повернулся к своей сестре:
– Что касается тебя, то ты уедешь, даже если мне придется заковать тебя в цепи! Твой выкуп уплачен.
В зале царила суета, стражники, уводящие кричавшего Фалтия, служанки, бросающие сумки к ногам Мелхолы, офицеры, пришедшие узнать, как поступить с пойманными разбойниками, когда вошел Авенир.
– Чего ты хочешь? – спросил Иевосфей.
– Я жду Мелхолу, чтобы проводить ее, – ответил Авенир.
– Я уже снарядил эскорт, – сказал Иевосфей.
– Ее буду провожать я, – сухим тоном сказал Авенир.
Лицо Иевосфея омрачилось. Авенир сам хотел стать символом перемирия с Давидом! Радость Иевосфея была короткой.
Мелхола поехала на следующий день с двумя эмиссарами Давида и эскортом, который возглавил Авенир. Фалтий следовал за караваном до Бахурима плача, причитая и проклиная свою судьбу на протяжении всей дороги до тех пор, пока Авениру не надоело и он не вернул его назад.
Прием в Хевроне был ослепительный. Солдаты Давида, которые раньше служили у Авенира, обнимали и приветствовали его. Наконец-то все приходило в порядок! Давид встретил его сам, как будто Авенир был членом его семьи, устроил его во дворце и отдал приказ организовать праздник в честь гостя.
– Но сначала, – объяснил он, – я хочу увидеться с Мелхолой.
Они встретились за закрытыми дверьми комнат, которые он отвел своим женам. Молча стояли они друг против друга.
– Четыре года, – сказал он наконец. Она посмотрела на него холодно.
– Ты возмужал, – заметила она.
Он почувствовал взгляд, прошедший по его бедрам, животу, его плотной шее. Маленькие полированные диски из серебра, в которые он смотрел, причесываясь, также говорили, что он больше уже не заносчивый юнец, который пленил дом Саула.
– Нужно одно время года, чтобы стать молодым человеком, и еще одно, чтобы стать мужчиной, – ответил он с улыбкой. – Ты тоже не помолодела.
– Я могу вернуться к моему брату, если я тебе больше не нравлюсь. У тебя такая власть, что ты силой забрал меня у мужа, – ответила она, снимая шаль, которая закрывала ее волосы, и наклонила голову.
– Это твой отец силой отдал тебя твоему мужу. Я уплатил выкуп.
– Я не телка, – возразила она и начала распаковывать свои вещи.
– Но ты также и не сорокопут (птица). Ты бы осталась со мной, если бы твой отец не угрожал мне. Представь, что этих четырех лет просто не было. Вспомни ночь, когда я оплодотворил тебя. Вспомни, ведь это ты спасла мне жизнь.
– Оплодотворенная… – повторила она, выпрямилась и, повернувшись к нему, горько сказала: – Твое семя не проросло.
– А Фалтия? – спросил он.
Она пожала плечами.
– Тоже ничего, – сказала она тихим голосом и отвела взгляд. Он вспомнил проклятье Самуила.
– Не я продолжу линию отца, – добавила она с горечью. Итак, она была бесплодна, и сердце Давида сжалось. – Что касается того, что я спасла тебе жизнь, мне следовало бы подумать, что этим я укорачиваю жизнь моего отца.
– Это не со мной дрался он на горе Гелвуе! – запротестовал он.
– Нет, тебя не было на горе Гелвуе! Ты заседал с призраком Самуила!
Он попытался прервать ее, но она остановила его.
– Ты получил миропомазание от Самуила, пока ты согревался в милостях моей семьи, Давид! Мой отец знал это, и это подтачивало его силы. Как ты мог безжалостно согласиться на царское миропомазание, в то время как мой отец был царем? Пока ты ворковал с Ионафаном?
Давида охватила ярость.
– Ах! Ты пел, ты хорошо пел для Ионафана и для меня, а для кого ты пел еще? Кто был очарован твоим сладким голосом, твоей крепкой грудью, твоими завоевывающими руками, твоей ослепительной улыбкой? Пока ты пел, ты отравил моего отца своими лицемерными притязаниями на трон. А теперь…
– Мелхола!
– Ты усыпил его! – продолжила она, не обращая внимания на его вмешательство. – В конце от него осталась лишь половина. Вот как филистимляне убили льва!
Слезы потекли из глаз Давида.
– Ты заставил меня приехать, ты вырвал меня из рук любви, оторвал от близкого человека. А зачем, Давид? Чтобы соединить твое семя с домом Саула?
Она рассмеялась.
– Но я бесплодна, Давид! Ты не вырвешь ребенка из меня, ты не вырвешь ветвь древа Саула!
– Но я не просил коронования! – сказал он сквозь слезы.
– Нужно было выбирать между дружбой моего отца и безумством ясновидящего! – крикнула она. – Мы бы были еще в Гиве! Ну нет, ты поверил Великому ясновидящему! И они умерли! Саул! Мои братья! Даже брат, которого ты любил, как ты говоришь! Ты никогда не любил никакой женщины!
От ярости ее охватила икота и смех.
– Это я спасла тебе жизнь! Я! И я разорила дом моего отца! Пусть я буду проклята навеки! Пусть собаки сожрут мой труп!
– Мелхола! – крикнул он. Он бросился к ней и попытался обнять. Но она оставалась безучастной.
– Потому что я тебя любила, – прошептала она. – Если бы Бог, которого ты уважаешь, существовал, он бы оставил меня без сердца. Потому что ты растоптал мое сердце, убивая моего отца. Я здесь пленница. У меня нет желания вернуться в Миханаим, даже если ты дашь мне свободу. Я постараюсь забыть все зло во имя любви к тебе. Теперь, когда я тебя увидела вновь, я не смогу больше забыть, что я любила тебя. Я оставляю Фалтию оплакивать мое отсутствие. Я мертва. Ты вернул труп, Давид, труп!
Он убежал. Он попробовал найти успокоение у Авигеи, но ничего не смог ей объяснить. Такие вещи не объясняются.
Давид принял Авенира лишь на следующий день. Предварительно он отдал приказ проводить его в баню с его свитой и там массировать всех ароматическими маслами; мужчины, чувствующие себя в свое удовольствие, становятся более податливыми. Давид решил оказать им торжественный прием: окруженный двадцатью важными генералами и офицерами, по десять с каждой стороны трона, стоя в своих пышных одеждах, тщательно ухоженный и умащенный маслами, гордый вид, блестящие волосы. Зал благоухал миртой и фимиамом. Давид принимал своего старого врага в роскоши, уложенной в складки воздушного великолепия алой царской материи.
Авенир бросился к ногам монарха. Было удивительно, как сочетаются в нем искренность и обман, подлинное самопожертвование и расчет. Он трепетал, как собака, которая узнает своего хозяина. Давид поднял его со степенной медлительностью.
Офицеры, сопровождавшие Авенира, поспешили к ногам Давида. Авенир сиял. В общем, сказал себе Давид, это слуга, он может жить лишь в тени своего хозяина, а теперь он увидел, что бедный Иевосфей лишь марионетка и меняет лагерь. После поцелуев, похвальных слов и заверений в верноподданнических чувствах пошли к столу.
Иудея – это не Орша, не Секелаг: еда отвечала вкусу любого важного лица. Два зажаренных ягненка с тмином, дичь, начиненная сухим виноградом, шесть различных салатов, чечевица с луком, бобы с яйцами, крем из нуты с кунжутом, маринованная капуста, салат латук с чесноком, рыба, потом три десерта, два вида вина… Посуда также соответствовала: золотые и серебряные блюда, рога для вина, украшенные золотом. Роскошь двора Давида была заметна всякому.
