Именно так, ни больше ни меньше. А замечание насчет жены Цезаря врезалось всем в память. Каждый знал, что в чем-то парень был прав. Но… Можно ли в это поверить? Можно ли было поверить, что настанет день, когда кто-нибудь из пилотов, равный среди равных, посоветует своим товарищам держать руки чистыми, а рот на замке? Не хотел ли он таким образом стать выше всех, и в чем состояла его настоящая игра?
Гленн знал, что такая позиция не прибавит ему друзей. Но в карьере военного случались ключевые моменты, когда нужно было взять на себя лидерство. Именно такова была сущность настоящего лидера, и это должны были оценить если не сами пилоты, то… другие, кто об этом услышит. В конце концов, борьба за право на первый полет вовсе не соревнование по популярности в армии. Право выбора оставалось за Бобом Гилрутом и его представителями космической оперативной группы. Гленн никогда не боялся отчуждения товарищей, если знал, что он прав. Возможно, это тоже производило впечатление на начальство, и он никогда не оставался позади. Его вера в то, что он считал правильным, была частью его нужной вещи.
У Гленна был очень сильный союзник – Скотт Карпентер. Карпентер всегда прислушивался к его мнению и поддерживал его в спорах. Уолли Ширра и Гордон Купер были на стороне Шепарда. Они полагали, что на работе офицер должен быть образцом правильного поведения но личная жизнь пусть остается личной жизнью. Гленн все больше и больше раздражал Ширру. Что, черт побери, он о себе возомнил? Спустя некоторое время они почти перестали разговаривать, разве что когда того требовала работа.
Гриссом и Слейтон в данном вопросе поддерживали Гленна Они не могли не признать, что его рассуждения были здравыми. Но это вовсе не означало, что они идеализировали Гленна хоть чуточку сильнее, нежели Ширра или Шепард. В группе произошел раскол. Пятеро парней против набожного светловолосого пилота и его приспешника Карпентера. Некоторым из них, казалось, доставляло удовольствие не делать различий между Гленном и Карпентером. Да и что вообще надо этому Карпентеру! Им не давало покоя то, что у Скотта и его жены Рене на полу в гостиной лежали цветастые подушки, и они садились на них, когда Скотт играл на гитаре, а Рене пела. То, что она обладала хорошим голосом, не имело значения. В этом было что-то битническое. Более того, Карпентер дружил с докторами. Как и Гленн. Они даже сотрудничали с представителями научных журналов.
Гленн и Карпентер стали добровольными подопытными кроликами для двух только что появившихся здесь психиатров – Шелдона Корчина из Калифорнийского университета и Джорджа Раффа, который проводил психологическое тестирование в Райт-Паттерсоне. Оба были довольно приятными людьми, но повышенное внимание к психиатрическим исследованиям казалось некоторым из парней, особенно Ширре и Куперу, совсем не обязательным. Эти два психиатра постоянно заставляли вас мочиться в бутылочки: они определяли уровень содержания в крови кортикостероида, который, как предполагалось, являлся признаком стресса. И, представьте, Карпентер тоже думал, что это ужасно. Он даже разговаривал на эту тему с врачами!
То, что пятерым парням казалось в Карпентере странным, Гленну и врачам, наоборот, – интересным. Скотт был единственным, кто мог вести разговор о широких философских аспектах проекта «Меркурий» и космических исследований в целом. Скотт был здесь единственным, наделенным чертами поэта – в том смысле, что идея полета в космос будила его воображение. Он даже устанавливал по ночам телескоп на крышу своего автомобиля, разглядывал звезды и размышлял на тему «Каково мое место в космосе?».
Попробуйте только представить, что этим занимается Гриссом! Да имейся у Гаса телескоп, он использовал бы его лишь для того, чтобы узким концом отодрать от крышки мусоропровода прилипшую конфетку. Гас и Дик занимали прямо противоположную позицию. Главным для них было запустить птичку в космос, сделать работу и свести все ненужные хлопоты к минимуму.
Шепард и Ширра склонялись к компромиссу. Однако эти двое вовсе не были закадычными друзьями или даже просто приятелями. Кажется, у Шепарда вообще не имелось близких друзей, и его личная жизнь оставалась загадкой. У всех астронавтов было примерно одинаковое прошлое, так что для серьезных разногласий внутри группы не существовало никаких предпосылок. Кто именно первым полетит в космос, решалось отнюдь не голосованием. Однако сложись такая ситуация, Эл и Уолли наверняка поддержали бы Гаса и Дика… Гордон Купер вообще был отрезанный ломоть. Создавалось впечатление, что он не участвует в соревновании. Что же до самого Гордо, то по большей части он поддерживал Гаса с Диком и Уолли с Элом – от медицинских экспериментов и до распоряжения свободным временем.
Все начали понимать, что ставки необычайно высоки. После первого полета в космос, этого культового полета, один из них станет не только самым знаменитым астронавтом… но и истинным братом, стоящим на вершине всей пирамиды. Первый американец в космосе – а очень даже может быть, что и первый человек вообще, – получит такую известность, какая и не снилась даже Чаку Йегеру, поскольку он наверняка войдет не только в историю авиации, но и в мировую историю.
И кто же станет этим первым? Ну кто же еще, если не Джон Гленн! Гленн в этом ничуть не сомневался. Он даже взял на себя роль естественного лидера группы, читая парням наставления во время собраний.
В результате этих посиделок в «Конакаи» все же был достигнут неустойчивый компромисс: ребята признали, что Гленн прав и им нужно следить за собой. Но не таков был Эл Шепард: он не мог при случае не подпустить шпильку в адрес Гленна. Если кто-нибудь находился поблизости, Эл говорил Гленну:
– Джон, мой мальчик, я думаю, тебе надо немного расслабиться. Тебе нужен спортивный автомобиль. Выброси свою развалюху и погоняй немного по-человечески. Это пойдет тебе на пользу, Джон.
Эл не упускал возможности подколоть Гленна, напомнив тому о его ужасном маломощном «принце» и острой необходимости обновить машину. Он делал это всякий раз. Но Гленн в ответ только улыбался, хотя было заметно, что его это все же задевает. Ведь создавалось ощущение, что на самом-то деле Эл имел в виду вовсе не автомобиль.
Однажды утром, когда астронавты пришли в офис, они обнаружили на доске крупную надпись: «Спортивный автомобиль – лекарство от мужского климакса».
Глава восьмая
Ставки растут
С точки зрения инженеров – участников проекта «Меркурий», подготовка астронавтов была легким занятием. Естественно, нужен был человек, у которого хватило бы духу оседлать ракету, и хорошо, что такие люди существовали. Но во время полета в «Меркурии» от астронавта практически ничего не требовалось – разве что выдерживать напряжение, – и с этой целью инженеры придумали то, что психологи назвали «постепенно возрастающими нагрузками». Нет, самым трудным, самым драматичным в космическом полете, с точки зрения инженеров, была технология.
Проект «Меркурий» стал возможен в принципе лишь благодаря недавнему изобретению – быстродействующему компьютеру. Здесь имелось некое сходство с самим адмиралом морей – Колумбом. Ведь Колумб отважился переплыть Атлантический океан лишь благодаря новинке тех дней – магнитному компасу. А до того времени корабли передвигались только вдоль побережий – даже при плаваниях на большие расстояния. Подобным же образом быстрая и несложная отправка человека в космос была немыслима без скоростных компьютеров. Такие компьютеры появились в 1951 году, а теперь, в 1960-м, инженеры уже изобрели систему управления ракетой, используя встроенные в двигатели и соединенные с приборами компьютеры, которые следили за температурой» давлением, запасами кислорода и другими жизненно важными условиями в капсуле «Меркурия» и автоматически осуществляли аварийные операции. Иначе говоря, в этих системах машины общались друг с другом, принимали решения, производили действия, и все это – с потрясающей скоростью и точностью…
Ох, уж эти гении-инженеры!
А была еще и такая вещь, как самолюбие инженера. Оно могло быть и не таким гигантским, как у «летучих жокеев»… но довольно часто в душный субботний вечер в Лэнгли кто-нибудь из инженеров НАСА напивался старого доброго дешевого Виргинского бурбона и давал выплеснуться эмоциям.
Восхваление астронавтов совершенно вышло из-под контроля! В мире науки, – а проект «Меркурий» считался научным предприятием, – выше всех котировались сами ученые, затем шли инженеры, а объекты экспериментов имели столь низкий статус, что о них мало кто думал. Но эти объекты стали… национальными героями! А все остальные – физики, биологи, врачи, психиатры, инженеры – были лишь обслуживающим персоналом.
С самого начала было понятно – без всяких комментариев, – что астронавт станет всего лишь объектом изучения при экспериментах, не более того. Проект «Меркурий» был адаптацией авиационной концепции скорейшего запуска в космос человека: к подопытному прикрепляли биосенсоры, запечатывали его в капсулу, отправляли в космос баллистическим образом, то есть как реактивный снаряд, а потом возвращали его на землю с помощью полного автоматического контроля и наблюдали, как он выберется из капсулы. В ноябре 1959 года, спустя шесть месяцев после завершения отбора астронавтов, Рэнди Лавлейс и Скотт Кроссфилд представили на аэрокосмическом симпозиуме бумагу, в которой говорилось, что единственной целью полета являются биологические и медицинские исследования – по крайней мере, в отношении находящегося на борту астронавта. От себя они добавили, что для аэродинамического космического аппарата типа Х-15В или Х-20 потребуется «очень хорошо подготовленный пилот». Кроссфилд, принимавший участие в проекте «Х-15», преследовал и свои личные цели, но то, что говорили они с Лавлейсом, было очевидно для любого инженера, знавшего разницу между баллистическим и аэродинамическим космическими аппаратами. Иными словами, в проекте «Меркурий» астронавт не был пилотом в обычном понимании.
