ЗИМА
Дома уютно. В печке пылают дрова. Их только что принесли со двора, поленья еще сырые и злобно шипят, попав с мороза в огонь. Окна законопачены и так приятно смотреть на улицу: там идет снег, кружат и кружат, завораживая взор, белые хлопья.
- Чего сидеть в доме? Пошли во двор!
Абрашка хватает пальто - и нет его! Пока Саша закутает меня с ног до головы он уже успеет вываляться в снегу.
Уф! Как же здесь светло и весело! Мы лепим снежных баб. Шерстяные варежки промокли насквозь. Поиграть бы в снежки, но попробуй, покидайся в нашем дворе! Это настоящий колодец, четыре стены, сплошные окна, двери и балконы.
Бросишь посильнее - сразу попадешь в стекло.
- А ну, марш отсюда, негодники! Я вам дам в окна швыряться! - Зычный крик вырывается из форточки, будто распахнулся и заорал рот, в который угодил наш снежок. - Ишь, безобразие! Погодите, вы оба, вот спущусь да уши надеру! Будут вам снежки!
- Опять этот ненормальный разорался! - кричат из другой форточки. Оглохнуть можно! Дались вам ребята! Что вы им поиграть не даете?
- Ну да небось не в ваши окна кидаются! Чего вы лезете?
Теперь крики несутся со всех сторон. Открываются и раздраженно хлопают ссорящиеся окна. Слышно, как кто-то спускается по лестнице.
Поймал он нас, как же! Посмотрим, кто кого перегонит! Давай скорей! Абрашка тащит меня к нашему парадному подъезду. Там я ошеломленно замираю.
Передо мной широкая оживленная улица. Люди по ней не идут, а бегут, скользят, падают, встают и бегут дальше. Проезжают сани, снег, как бархатный ковер, приглушает цоканье копыт.
Сияет солнце, искрится снег, будто город усыпан серебряными блестками. С другой конца улицы доносятся взрывы смеха. Мы бежим туда. В этом месте небольшой, в несколько ступенек, спуск на другую улицу. Снег на ступеньках утоптан до блеска, и после первого мороза стал скользким.
Вот почему с самого утра тут толпятся зеваки и поднимают на смех каждого прохожего.
- Думаешь, эти пройдут?
- Эй, осторожно! Не ходите туда. Лучше обойдите, не то расквасите нос!
- Оставь его! Все равно упадет!
Прохожий делает неверный шаг, поскальзывается и растягивается на снегу. Зеваки гогочут.
Вот на верхней площадке остановился здоровый парень. Его встречают гиканьем и смехом:
- А ну, герой, покажи, на что ты способен?
- Глянь, какие у него ножищи! Прямо копыта!
Парень ложится, выставляет грудь колесом, будто хочет спрыгнуть с пригорка единым махом. Он делает шаг, скользит и растягивается во весь рост на снегу. Остается подобрать руки-ноги да постыдно дать тягу. Зрители отпускают вслед ему шуточки:
- Небось, набил синяков? И длинные ноги не помогли.
Если подходит женщина, ротозеи веселятся заранее. Она уж точно не доберется доверху, поскользнется, упадет, охнет и не сразу встанет.
- Не надоело ржать-то? Так и убьешься! Во всем городе некому лопату золы бросить! Жди теперь до весны!
Но зевак вдруг как ветром сдуло, они потеряли интерес к пригорку и к бедной женщине.
Зато со всех сторон крик, топот, свистки, бегущие, точно на пожар, люди.
- Стой! Помогите! Спасите! Да стой, ирод! Черт бы тебя побрал! Дите под полозьями, аль ослеп?!
- Господи Боже! Ребенок попал под лошадь!
Пробегает, воздев руки к небу, рыдающая женщина.
- Что случилось? Абрашка, сходи посмотри! - Я оборачиваюсь к брату, но его нет. - Абрашка, где ты?
Наверное, убежал. А меня толкают, меня подхватывает толпой, оглушают криками.
- Живой еще?
- Кто его знает! Детские косточки такие хрупкие!
- Да это еврейский мальчик!
- Если Господь захочет, Он сотворит чудо!
- Чей это ребенок? Вы его знаете?
- Ну да. Я его сразу узнал, это же Алтин младший.
- Абрашка!
У меня кровь застывает в жилах.
Да как же так? Только что был тут, рядом. И что его понесло к этим саням? А мама, Боже, что скажет мама? Нас больше никогда не выпустят на улицу.
Задыхаясь, бегу вместе с толпой.
Лошадь наконец останавливают.
- Подай назад, приподними сани! - кричат перепуганному мужику. Лошадь виновато опускает морду. Мужик соскакивает с козел, лихорадочно крестится и божится, что не нарочно.
- Что ему вдруг вздумалось бросаться под копыта? А скотине-то не втолкуешь! Беда с этими сорванцами! Господи Иисусе, Пресвятая Богородица...
- Оставь в покое свою Богородицу, переворачивай скорее сани!
Сани длинные и пустые. Сквозь щели в дне видно что-то черное, лежащее на снегу. И капля красной крови. Я закрываю глаза.
"Боже мой, это Абрашка! Неужели он мё... ?"
Люди поднимают и опрокидывают сани. И не верят своим глазам.
Абрашка выкарабкивается и встает на ноги живой и невредимый. Только под носом размазана кровь. Да еще и смеется. Я пытаюсь пробиться к нему. О чудо, он живой! Мы и дальше будем бегать по улицам!
Но меня с силой отпихивают. Похоже, увидев, что мальчишка жив, народ разъярился пуще прежнего. Теперь Абрашку готовы задушить.
- Ты что же думаешь, негодяй, тебе это так пройдет? У людей чуть сердце не разорвалось, а он ухмыляется!
- Да это выродок какой-то! Бес в нем сидит, сдох бы, так, может, оно и лучше!
- И то! Работаешь, надрываешься, чтоб их вырастить, а они по улицам шастают.
- Да разве удержишь их дома, когда снег выпал?
- Что тут рассусоливать! Отвести его к родителям, да и все. Ребе ему покажет, как под сани бросаться...
Абрашку собираются понести на руках.
- Нет, вы только гляньте! Есть же Бог на небе! На мальце ни царапины!
Пока толпа дивится, Абрашка выворачивается из-под рук и дает тягу. Добежав до нашего подъезда, оборачивается, делает мне нос и кричит:
- Эй, Башка! Айда на каток!
КАТОК
Зима в разгаре. Днем все бело, ночью идет снег. Установились морозы, сугробы затвердели, как камень, реку сковало льдом. С моста видна окруженная елками площадка - каток.
Кататься на настоящих коньках - о, это наша мечта!
У Абрашки был один конек, и тот заржавевший. Он подвязывал его к ноге, и вперед! Другая, свободная, нога ритмично отталкивалась, ржавое железо скребло по льду.
Я же, стараясь догнать его, бежала следом и утопала высокими ботинками в снегу.
Каждый вечер я приставала к маме:
- Ну, пожалуйста...
- Побойся Бога, спятила ты, что ли? - говорила мама, строго глядя на меня. - Опять про коньки? Где это видано, чтобы девочки катались на коньках? Фу, просто неприлично. - Я глотала подступавшие к горлу слезы, а мама продолжала: - Не ожидала от тебя, Башутка! Ты уже большая, ходишь в школу. Что там скажут?
- Абрашка тоже учится, а целыми днями катается.
- При чем тут Абрашка? Какое может быть сравнение? Кто он такой? Мальчишка, пострел, пустая голова. Нашла с кого брать пример! Тебе и думать об этом стыдно! Иди-ка повтори уроки!
- Да я уже наизусть все знаю.
Огорченная, я шла прочь.
Но прошел год, и я снова взялась за свое.
- Как?! Снова коньки? Я тебе дам коньки! Раз и навсегда выкинь это из головы, понятно?
- Мама, но в этом году все мои подруги катаются на коньках.
- Какие подруги? Не упрямься! Ты и так-то на каждом шагу спотыкаешься, не хватало еще, чтоб голову и ноги посреди улицы переломала!
- Но, мама, есть же настоящий каток!
- Нынче с этими детьми совсем сладу нет! Каток! Еще чего! И слышать об этом не хочу. Кататься вместе со всякой шпаной, взбредет же такое в голову!
И все же я добилась своего. Мама сдалась. Мне купили пару блестящих коньков. Таких, что глаз не отвести!
Назывались они "Снежные сирены". От острой стали веяло холодком. Лезвия на ощупь как лед и отполированы, словно зеркало.
Абрашка завидует.
- Поломаешь лодыжки! Видала, какие задранные концы? - каркает он.
Это не то что его единственный ржавый конек!
Честно говоря, голова у меня кружится заранее, как же сохранить равновесие на льду?
Я помчалась к сапожнику.
- Лейзер, вот у меня коньки. А вот ключ, их надо привинтить к ботинкам.
Старый сапожник поднимает взъерошенную голову, выплевывает деревянные гвозди и долго разглядывает меня поверх очков:
- А мама знает? Ты же подметки испортишь!
- Знает, конечно!
Сапожник пожимает плечами:
- Ну, давай ботинки!
Ботинки надеваются на колодку, где только что был сапог. Сапожник протыкает подметки, вставляет винт в каждую дырку, и вот коньки привинчены.
Абрашка продолжает меня дергать - надеется, что я с перепугу заброшу коньки и они достанутся ему.
- У тебя слишком большая нога, они на тебя все равно не налезут, говорю я. - Но поди попроси у мамы пять копеек на каток, и я дам тебе прокатиться кружок.
- Почему это я должен просить? Тебя же балуют, тебе коньки купили.
- У, вредина...
Я злюсь и убегаю в магазин. Мама занята. Что за надоедливые покупатели! И когда, наконец, они уйдут? Ушли. Теперь мама раскладывает по местам все, что им показывала. Она нервничает, видно, еще не остыла от бурного торга. Стоит ли сейчас к ней подступаться? Но потом явится новый покупатель.
Я хожу кругами вокруг высокого маминого стула.
