поразительную картину исследований отца: «Там стояли телескопы, гальванические аккумуляторы, камеры Дагера, электрические генераторы и всевозможные аппараты, которые, как считается, должны быть у философа».
ФИЛОСОФ РЕДЧАЙШЕГО СОРТА
Гальванические эксперименты практически алхимического характера были спецификой менее известного кандидата на роль «настоящего Франкенштейна» Эндрю Кросса. Он известен главным образом благодаря истории с «электрическими клещами» («клещи Кросса»), произошедшей после написания «Франкенштейна» (см. страницу 88). Однако его репутация сумасшедшего ученого выходит за пределы этой истории, принесшей ему дурную славу. Очерк о нем в Chamber’sJournal описывал его как «философа редчайшего сорта, вознамерившегося преследовать природу в ее самых уединенных уголках и раскрыть ее самые сокровенные тайны». Его исследования встревожили местных жителей, окрестивших его Человеком с громом и молнией и Квантокским чародеем (по названию Квантокских холмов, расположенных рядом с его домом) за то, что он натянул медные провода вокруг своего имения и экспериментировал с атмосферным электричеством. В рассказе о визите в его лабораторию есть сцена, использованная в экранизации романа Джеймса Уэйла 1931 года:
«В процессе наблюдения вы оказываетесь напуганы резким треском, сопровождающим прохождение электрической искры; вам также слышен отдаленный звук грома. Дождь уже крупными каплями бьет в стекло, а звук искр продолжает резать слух. Хозяин пребывает в диком ликовании, так как электрическая батарея, что в тысячи раз мощнее тех, которыми наполнена комната, вот-вот разрядится в пределах его досягаемости. Едва поспевая за его торопливыми шагами, вы следуете за ним в оргaнную галерею и с любопытством приближаетесь к тому месту, где ваше внимание привлек шум. В окне вы видите огромный медный проводник со штангой молниеотвода, опускающейся к полу, и от одной ручки к другой скачут искры с возрастающей скоростью и шумом. Тук-тук-тук – бах-бах-бах… Несмотря ни на что, наш хозяин не напуган. Он подходит так бесстрашно, словно приближающийся поток пламени – это всего лишь безвредная искра».
Могла ли Мэри знать об этом персонаже? В 1814 году Кросс читал лекцию о своих экспериментах с электричеством, поэтому есть предположение, что Перси и Мэри присутствовали на ней, и возможно, именно он вдохновил их на создание образа Виктора.
Многие годы, в том числе и когда Перси находился под его покровительством, Линд проводил эксперименты с гальванизмом вместе с Тиберио Кавалло, итальянским физиком, жившим в Лондоне. В 1792 году Кавалло писал Линду: «Ты уже заставил мертвых лягушек скакать, как живых?», а спустя несколько недель: «Рад слышать о твоих успехах в новых экспериментах в области мышечных движений, я снова и снова умоляю тебя продолжать их и дойти до конца, ne plus ultra, всеми возможными способами». Скорее всего, Линд не «продолжал эти эксперименты» в том объеме, в каком это делал Франкенштейн, но можно легко предположить, что зерна, посеянные в уме молодого Перси, принесут плоды в виде вдохновения, которое поэт передал своей возлюбленной, когда она решила дойти до конца в реализации своего гальванического замысла.
Литературный анализ «Франкенштейна», как правило, чересчур преуменьшает и упрощает идею о том, что любое реально существующее лицо могло быть моделью для Виктора. Вместо этого гораздо большее значение придается влиянию самых важных мужчин в жизни Мэри Шелли: ее отца и ее возлюбленного. Роман посвящен Уильяму Годвину, и, согласно одному из толкований произведения, он выступает прообразом Виктора, а Мэри – монстра. Подобно созданию Франкенштейна, она вынуждена расти без матери, чтобы впоследствии быть жестоко отвергнутой высокомерным отцом. В то же время литературный критик профессор Мэри Лоуи-Эванс заявляет: «Обсуждение героев “Франкенштейна” не будет полноценным без признания роли Перси Шелли в их создании… мало кто усомнится, что некоторые его черты перешли к Виктору…». Лоуи-Эванс перечисляет соответствующие черты его «переменчивой и необычайно сложной личности», в том числе его «интерес к науке, его одержимая восторженность по отношению к любому проекту, которым он в настоящее время занимается, его потребность в периодической изоляции, его сила убеждения, его чередующиеся вспышки тоски и радости…». Она подчеркивает, что Шелли даже использовал имя Виктор в качестве псевдонима.
Безумная наука: Франкенштейн как архетип и вдохновитель
Несмотря на то, что многие критики считают, что сам роман обладает спорной литературной ценностью, они вряд ли будут отрицать тот факт, что Мэри Шелли создала нечто больше и мощнее, нежели простое или даже сложное и замысловатое произведение. «Франкенштейн» стал современной легендой, одной из немногих, созданных в западной литературе с античных времен. Его сюжеты и стереотипы, правильные и неправильные толкования стали предметами самых оживленных за всю историю споров вокруг науки и ученых.
Мораль романа, если она и существует, весьма спорна. Франкенштейн был наказан за свое бесцеремонное посягательство на божественную тайну жизни и смерти, или из-за того, что всякая технология является в конечном итоге разрушительной, или же из-за пренебрежения обязательствами перед созданным им существом благодаря сочетанию трусости, слабости и самонадеянности? Главное достоинство этой легенды состоит в том, что она открыта множеству – возможно, даже бесконечному – толкований и использований. Собственно, поэтому история о Франкенштейне нашла свое применение в широком спектре научных достижений. Есть, однако, три области, в которых можно провести наиболее близкие аналогии, показавшие самые впечатляющие результаты: атомная бомба, генная инженерия и искусственный интеллект.
Манхэттенский проект по созданию первой атомной бомбы был начат с полным осознанием того, какие демоны могут быть выпущены на волю. Еще в 1913 году, будучи вдохновленным докладами об исследованиях в области радиоактивности, Г. Дж. Уэллс предсказал появление атомной бомбы в своем романе «Освобожденный мир», и книга, в свою очередь, смогла вдохновить новое поколение ядерных физиков на рассмотрение новых возможностей. Один особенно дальновидный физик венгерского происхождения, Лео Силард, неутомимо работал, чтобы помочь странам, объединенным против «Оси», разработать бомбу гораздо раньше, чем это сделают противники. Под управлением итальянского физика Энрико Ферми была построена установка для демонстрации ядерной реакции, в которой нейтроны должны были высвобождаться при расщеплении – или делении – атомов урана. Эти нейтроны запускали дальнейшее расщепление, положив начало ядерной реакции с потенциалом высвобождения большого потока энергии.
В 1942 году была активирована установка и запущена, но тут же остановлена успешная ядерная реакция. «Я пожал руку Ферми, – вспоминает Силард, – и сказал, что я думаю, что этот день войдет в историю как черный день в истории человечества. Я полностью осознавал опасность…»
Опасность стала еще более очевидной после первого взрыва атомной бомбы во время испытания под названием «Тринити» («Троица») 16 июля 1945
