Рампоно мог быть удовлетворен. За первые пять дней трое солдат умерли, а двадцать пять попали в госпиталь, и пять из них со сломанными ногами.
Когда-то мы упоминали, что полковник страдал несварением желудка, тем, что не дворянин, что урод, что ещё не генерал - всего не перечислишь. Он наслаждался, если мог дать волю своей безумной страсти к маневрам и учениям, так выражалась у него мрачная мизантропия и ненависть ко всему человечеству. Другим лекарством, как мы помним, было зубрить уставы, цитировать их в бесконечных речах и заставлять солдат знать на память устав пехоты.
Рампоно прекрасно себя чувствовал с тех пор, как принял полк, и Фанфан не сомневался, что придумывает новые экзерсисы, поскольку Рампоно, до смерти боясь войны, свою болезненную жажду славы утолял, с наслаждением глядя, как измученные солдаты шатаются, как пьяные и падают замертво. Все это вместе с воспоминанием о монастыре августинок привело к тому, что Фанфана охватила безумная жажда убийства.
- Знаешь, сказал он как-то ночью Авроре, - я его или убью, или дезертирую! Мы все едва живые и уделавшиеся от страха - я тоже. Когда твой муж решится мне помочь? Прошел уже целый месяц, как он тогда на ужине пообещал помочь мне!
Аврора и Фанфан находились в мансарде. Они привыкли там располагаться каждый раз, как Баттендье был в отъезде. Кухарка - единственная прислуга, жившая на четвертом этаже - вернулась в свою Басконию, так что ночью им не приходилось опасаться даже лакея, который жил в городе и приходил на службу в семь утра. Баттендье уже неделю был в Тулоне. Теоретически Фанфану и Авроре не приходилось опасаться его ночного возвращения, поскольку дилижансы ходили только днем, а в своем экипаже ночью он тем более не ездил, панически боясь грабителей.
- Смотри, ведь уже целый месяц прошел! - вполголоса повторил Фанфан.
- Я знаю. Но у него дела...
- Он имеет привычку выполнять свои обещания?
- Это - выполнит! - уверяла Аврора.
Они помолчали, прижавшись во тьме друг к другу, ибо был уже конец сентября и ночи стояли холодные.
- Я же тебе говорила, - продолжала Аврора, и от тебя, и от других он узнал, что Рампоно - человек просто невозможный. И он боится нарваться на отказ!
- Я тоже этого боюсь! - вздохнул Фанфан.
- Насколько я знаю Оливье, уверена, что-нибудь придумает, чтобы освободить тебя, и Рампоно ничего не сможет сделать!
- Но что?
- Не знаю. У него хватает самых разных знакомых. Знает армейских поставщиков, людей весьма влиятельных. И весьма высокопоставленных лиц а органах власти.
- Надеюсь! Скажи...
- Что?
- Что заставляет тебя с такой уверенностью утверждать, мол это обещание он исполнит?
- О, есть одно обстоятельство, - как-то странно замялась Аврора.
- Так скажи мне!
- Что, мой ангел?
- Что бы он сделал, если бы узнал?..
Аврора не ответила. Фанфан вопрос повторил. Но вместо ответа опять услышал тот же странный смех.
- Аврора!
- Я спрашиваю себя, не знает ли он уже...
- Что ты говоришь?!
- Тебя не удивило, что Ледю (так звали того лакея) не продолжает шантажировать?
Фанфан все рассказал Авроре о Ледю, чтобы была поосторожнее.
- А я решил, его заела совесть! - воскликнул он.
- В ту ночь на "Фанфароне" ты ненадолго уснул. А я услышала скрип, такое мягкое потрескивание досок палубы, как будто кто-то тихо уходил. Я испугалась, но сказала себе: не сходи с ума, это крысы! Но на другой день Баттендье меня спросил:
- Ну что, осмотр прошел удачно? Ты показала ему все, что могла?
Эти слова мне показались очень странными. И знаешь, что потом произошло? Он повалил меня в салоне на ковер и обращался со мною, как дикарь. И при этом все время повторял:
- Ах ты моя стервочка! Милая моя шлюшка, как я тебя люблю, путаночка ты моя!
- Господи Боже! - воскликнул Фанфан.
- Тот тихий скрип, видимо был не от крыс, а от Ледю! А Баттендье его послал шпионить за нами и доложить ему, что слышал. Разумеется, при условии, что Ледю потом не разнесет это по городу и шантажируя тебя, не нарушит ситуацию, которая так нравится Оливье!
- Святая Дева! - прошептал Фанфан после долгого молчания. - Как вижу, мне ещё немало предстоит узнать о человеческой натуре!
- Вот потому я и сказала, что надеюсь - Оливье сдержит слово. Он слишком счастлив будет иметь тебя под руками, чтоб ублажать - с помощью Ледю - свои наклонности, которые оправданы в его глазах, поскольку так он сможет выполнять свои супружеские обязанности как должно. Надеюсь, ты не ревнуешь? Ведь с той поры он так и продолжает!
- Похоже, он нас просто загнал тогда на "Фанфарон", - задумчиво сказал Фанфан, потом добавив: - Мне ревновать? Да как же я могу ревновать твоего мужа? Напротив, судя по твоим словам, он предлагает мне роскошную жизнь!
- Ну тогда - go*! - сказала Аврора, знавшая английский. -------------
* go - (здесь) поехали.
- 238
* * *
Пока что не случилось ничего, что так опасались Фанфан, солдаты и даже офицеры - что у полковника Рампоно начнется новый приступ безумного маневрирования. Но мы ошибались, если бы решили, что он успокоился, или что погибшие, раненые, хромые и больные жертвы первых маневров охладили его пыл и научили осторожности.
Рампоно даже в голову не приходило опасаться, что настороженное чьим-то донесением военное министерство могло бы доставить ему неприятности - он вел себя как абсолютный властелин, собравшись выковать стране таких воинов, которые бы стали абсолютно непобедимыми.
Нет, просто Рампоно был прикован к постели - не считая того, что раз пятнадцать в день слетал с неё на горшок, чтобы потом вернуться совершенно обессиленным, стуча зубами. Как мы уже поняли, Рампоно пробрал ужасный понос, словно в справедливую расплату за его злодеяния - ведь все солдаты тоже страдали от дизентерии, подцепленной на злосчастных учениях.
Рампоно по своей кастовой ограниченности, из дурацкого снобизма и демонстративного презрения к комфорту отказался поселиться в доме какого-нибудь видного горожанина - из страха, что попав к богатым людям, выглядеть будет как нищий. Поэтому велел соорудить большой шатер, который украсил коврами и вполне приличной мебелью, позаимствованной в мерии. "Палатка - дом воина", - думал Рампоно. В своем шатре, полном мечей, сабель, пистолетов и деловых бумаг, мнил себя маршалом Туренем! Правда, страдавшим поносом, но все равно маршалом! И как Турень, который временами упрекал сам себя, когда над ним свистели пули: "- Дрожишь от страха, баба чертова!" сейчас и Рампоно дрожал всем телом, когда сидел на горшке.
Весь штаб его был вне себя от ярости. Офицеры, сумевшие устроиться со всеми удобствами в городе - причем обычно спали с хозяйкой дома или её дочерью - теперь ютились по палаткам без всякого комфорта. Палаток этих с дюжину расставили вокруг его шатра в полулье от города, на лугу, прикрытом от ветра сосновым леском. А ведь зима была не за горами!
Полковник был готов перевести на этот образ жизни и солдат, но палаток для этого не хватало, и большая часть бойцов осталась, где была, - в конюшнях, подвалах и мансардах. Те, кому не повезло, размещены были в палатках и могли утешаться тем, что их начальникам не легче, и что они не меньше взбешены таким положением.
Ноябрь, декабрь и часть января следующего года прошли довольно спокойно. А потом все пошло в том же темпе, как и до появления полковника Рампоно - с молчаливого согласия офицеров было столько учений и караулов, сколько нужно, и даже ещё меньше. И больше всего занимались... игрой в карты! Потом произошло с виду невинное событие, которое, однако, имело тяжелые последствия.
Фанфан, стоя декабрьской ночью в карауле, придумал песенку, чтобы развлечь своих скучающих товарищей, пытавшихся согреться, топая вокруг костров.
"Рампоно - наездник бравый
На горшке скакал со славой Оттопыривши губу,
И трубил в свою трубу.
Если он с горшка спадет,
Народ смехом изойдет.
Рампоно - наездник славный
И горшок - конь его главный.
Поглядите, вот оно
Наш полковник Рампоно!
Через три дня песенку эту знал весь полк. Одного пьяного солдата, распевавшего эту песню в таверне, накрыл лейтенант де Шаманс, который как раз там ужинал. Лейтенант де Шаманс строго приказал пьянице повторить, и солдат повиновался, причем дрожал от страха, пока лейтенант списывал текст в записную книжку. Потом лейтенант, ни слова не говоря, вышел из таверны, а несчастный вояка, которого в полку иронически именовали Сухарем, разрыдался при мысли о том, что с ним будет, - но ничего не произошло ни на следующий день, ни позднее.
Лейтенант де Шаманс из таверны отправился прямо в игорный зал на рю А ль'Эпи, куда ходили все офицеры. В тот вечер их там было не меньше дюжины играли в карты, пили и волочились за девицами. Лейтенант де Шаманс прочитал им этот злосчастный куплет, а потом и спел его. На лицах всех присутствовавших появилось выражение глубокой задумчивости.
