- Как не сыскаться,- молвил Василий Борисыч.- Есть доброхотов довольно.
- Что ж ты?
- Просить охоты нет,- сказал Василий Борисыч.
- А ты попробуй - без просьбы нельзя же: дитя не плачет, мать не разумеет,- молвил Патап Максимыч.- Ну-ка, попробуй...
- Искушение!- вполголоса проговорил Василий Борисыч, смиренно поникнув головою.
- Что стал?.. Пробуй! - упершись в коленки руками и наклонясь к Василию Борисычу, сказал Патап Максимыч.
- Не могу я просить, Патап Максимыч, язык не поворотится. Плюнул с досадой Чапурин.
- Сами, что ли, деньги-то тебе в карман влезут? -крикнул он, выпрямясь во весь рост.- Сорока, что ли, тебе их на хвосте принесет?.. Мямля ты этакой, рохля!..
Мог бы на весь свет загреметь, а ему по скитам шляться да с девками по крюкам петь!.. Бить-то тебя некому!
- Искушение!..- с глубоким вздохом, полушепотом промолвил Василий Борисыч.
- Добро ему кажут, на широку дорогу хотят его вывести, а он, ровно кобыла с норовом, ни туда, ни сюда,- шумел Патап Максимыч...- Сказывай, непуть этакой, много ль денег требуется на развод промыслов где-нибудь поблизости?.. Ну хоть на Горах (На Горах - на правом берегу Волги.), что ли?
- Ох, искушение! - глубже прежнего вздохнул Василий Борисыч. Сроду не случалось бывать ему в таком переделе...
А Патап Максимыч так зашагал по горнице, что стоявшая на горках посуда зазвенела... Вдруг стал он перед Василием Борисычем и взял его за плечи.
- Получай деньги, Васильюшка,- сказал ему.- Брось, голубчик, своих чернохвостых келейниц да посконных архиереев, наплюй им в рожи-то!.. Васильюшка, любезный ты мой, удружи!.. Богом тебя прошу, сделай по-моему!.. Утешь старика!.. Возлюбил я тебя...
- Нет, уж увольте, Патап Максимыч,- собравшись с духом, молвил Василий Борисыч.- Не надо - не могу я ваших денег принять...
- Дурак! - крикнул вскипевший гневом Чапурин и порывисто вышел из горницы, хлопнув дверью, так что окна зазвенели.
- Что ж ты тревожишь его? - говорил Василью Борисычу кум Иван Григорьич.Видишь, как расходился!.. Для че упорствуешь?.. Не перечь... покорись, возьми деньги.
- Не к рукам мне его деньги,- ответил Василий Борисыч.- Какой я купец, какой торговец?.. Опять же не к тому я готовил себя.
- Про то не думай,- внушительно сказал ему удельный голова.- Патап Максимыч лучше тебя знает, годишься ты в торговое дело али нет?.. Ему виднее... Он, брат, маху не даст, каждого человека видит насквозь... И тебе бы, Василий Борисыч, ему не супротивничать, от счастья своего не отказываться.
- Ох, искушение! - руками даже всплеснул Василий Борисыч. А самому бежать бы - так в пору.
- Нет, уж ты не прекословь, Василий Борисыч,- продолжал уговаривать его Иван Григорьич.- Потешьстарика, пожалей - добра ведь желает тебе.
- Да толком же я говорю: не могу того сделать,- чуть не со слезами ответил Василий Борисыч.- Заводить торговое дело никогда у меня на уме не бывало, во снах даже не снилось... Помилуйте!..
- Экой ты человек неуклончивый! - хлопнув о полы руками, вскликнул Иван Григорьич.- Вот уж поистине: в короб нейдет, из короба не лезет и короба не отдает... Дивное дело!.. Право, дивное дело!..
- Старого человека надо уважить,- молвил Михайло Васильич.- Из-за чего ты в самом деле расстроил его?.. Ну и впрямь, что за охота тебе с келейницами хороводиться!.. Какая прибыль?.. Одно пустое дело!..
Под эти слова дверь быстро распахнулась, и Патап Максимыч вошел в горницу. Лицо его пылало, пот крупными каплями выступал на высоком челе, но сам он несколько стих против прежнего.
- Слушай,- сказал он, подойдя к Василию Борисычу и положив ему руки на плечи.- Чего торгов боишься? Думаешь, не сладишь?.. Так, что ли? - Так точно,ответил Василий Борисыч.
- Ладно, хорошо... Будь по-твоему,- сказал Патап Максимыч, не снимая рук с плеч Василья Борисыча.- Ну, слушай теперь: сам я дело завожу, сам хочу промысла на Горах разводить - ты только знаньем своим помогай!
- Какое ж мое знание, Патап Максимыч? Помилуйте, господа ради!..- возразил было Василий Борисыч.
- Лучше тебя знаю, каково твое знанье,- прервал его Патап Максимыч.Помогай же мне, ступай в приказчики...
- Ох, искушение! - вздохнул Василий Борисыч.
- Да ну его к шуту, твое "искушение". Заладил, что сорока Якова, надоел даже... Идешь в приказчики?
Молчит Василий Борисыч, мутится взор его под горячими взглядами Патапа Максимыча.
- Житье на всем на готовом, жалованья - сколько запросишь. Дело вести без учету, без отчету, все как сыну родному доверю... Что же?.. Чего молчишь?.. Аль язык-от отсох!.. Говори, отвечай!- сильно тряся за плечи Василья Борисыча, говорил Патап Максимыч.
- Не знаю, что отвечать,- тихо промолвил Василий Борисыч... А у самого на уме: "Спаси от бед раба своего, богородице!"
- Толком спрашиваю, толком и ответ давай! - чуть не на весь дом крикнул Патап Максимыч.
- Дайте сроку...- едва проговорил Василий Борисыч. - Много ли?
- Недель шесть...- сказал Василий Борисыч. - Долго...- молвил Патап Максимыч.
- Меньше нельзя. Чужие дела в руках, зря их бросить нельзя,- ответил Василий Борисыч.
- Дело сказал,- молвил Патап Максимыч.- А все бы маненько убавить надо...
- Никак невозможно, Патап Максимыч,- решительно сказал Василий Борисыч.
- Ну, была не была,- согласился Чапурин.- Шесть недель так шесть недель. Будь по-твоему.. Только смотри же у меня, не надуй...
- Помилуйте!.. Как это возможно!..- А сам на уме: "Только б выбраться подобру-поздорову".
- Ладно, хорошо.- сказал Патап Максимыч. И, обняв Василья Борисыча, трижды поцеловал его со щеки на щеку.
- Никитишна! - крикнул он, маленько отворив сенную дверь. Кума-повариха вошла в горницу. - Ставь-ка нам, кумушка, смолёну, головку холодненькую,молвил ей повеселевший Патап Максимыч.
Кумушка скоро воротилась, неся на железном тагильском подносе бутылку шампанского с четырьмя хрустальными стаканчиками.
- С новым приказчиком!- поздравлял Чапурина удельный голова.
- С новым торгом!- подхватил кум Иван Григорьич.
И скорым делом бутылку покончили. Василий Борисыч пил, но крепко задумался.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Обедать сели. То был последний обед сорочин. Пол-обеда не прошло, забренчали на дворе бубенчики, колокольчик стал позвякивать: то Михайле Васильичу стоечных лошадей запрягали. Не терпелось ему. Из-за стола прямо в тарантас, и во весь опор, как ездят только исправники, покатил он в Клюкино, чтобы с вечера на перепелов в озимях залечь... Только свалит жар, сбирался ехать кум Иван Григорьич с Груней; а с солнечным закатом хотела отправляться и Манефа со старицами, белицами и с Васильем Борисычем. Патап Максимыч не на долгое время и Парашу в Комаров отпускал, позволял даже ей с матерями съездить в леса на богомолье и в ночь на Владимирскую (Июля 23-го.) невидимому граду Китежу поклониться... Денька через три хотела выехать из Осиповки и Аксинья Захаровна. Ехать думала, наперед к Груне, а повременя, как только Манефа из Шарпана с Казанской воротится, к ней в обитель. Одному Патапу Максимычу не сидеть дома, и он собрался в Красную Рамень на мельницы, а оттоль в город.
За обедом развеселый Патап Максимыч объявил во услышанье, что к первому спасу (Августа 1-го.) будет у него новый приказчик и что с ним он новы торговы дела на Горах заведет. И, сказав, показал на Василья Борисыча.
Молнией сверкнули черные очи Манефы... Переглянулись белицы и старицы, с недоуменьем взглянула на мужа Аксинья Захаровна, вздохнула и покорно опустила глаза... Ни с того ни с сего зарделась Прасковья Патаповна, а бойкая, разудалая Фленушка, взглянув на нее, а потом на склонившегося над тарелкой Василья Борисыча, улыбнулась лукавой улыбкой... На этот раз Устинья Московка за тем же столом обедала, сидела рядом с игуменьей. Ровно громом оглушили ее слова Патапа Максимыча, багрецом подернулись щеки, побледнели алые губы, заблестели очи искрами палючими, и слезинки, что росинки, засверкали на длинных ресницах ревнивой канонницы. Никто ни слова, ни звука... И любо было Патапу Максимычу, что всех огорошил вестью нежданною. Повел разговоры:
- По нонешним временам человеку с достатком и стыд и грех на печи сложа руки сидеть... Не по-старому жить приходится, не в кубышку деньги копить да зарывать ее в подполье либо под углом избы... Ход да простор возлюбили ноне денежки... К тому ж и господь повелел, себя помня, ближнего не забывать... Теперь, по милости божией, по околотку сотня другая людей вкруг меня кормится, и я возымел такое желание, чтобы, нажитого трудами капитала не умаляя, сколь можно больше народу работой кормить, довольство бы по бедным людям пошло и добрая жизнь... Благословил бы только господь...
- Господь повелел богатому нищей братье именье раздать и по нем идти,истово и учительно, но резко сказала Манефа, приосанясь и величаво взглянув на брата.
- Ту заповедь и держу в помышленье,- молвил он.
- "Нищие всегда имате с собою", рек господь,- продолжала игуменья, обливая брата сдержанным, но строгим взглядом.- Чем их на Горах-то искать, вокруг бы себя оглянулся... Посмотрел бы, по ближности нет ли кого взыскать милостями... Недалёко ходить, найдутся люди, что постом и молитвой низведут на тебя и на весь дом твой божие благословение, умолят о вечном спасении души твоей и всех присных твоих.
