Правда, Ю. Б. Соловьев в этом своем рассказе не избежал соблазна всячески раздуть распри и интриги в среде "черносотенцев", - как будто таких явлений не было во всех других тогдашних партиях - от октябристов (чего стоит, например, история одного из главных октябристских лидеров - А. Д. Протопопова!) до большевиков. И ведь в конце концов именно сознание безнадежности борьбы обостряло отношения между самими "черносотенцами" и подчас толкало их к различным авантюрам. Но так или иначе, историк впечатляюще показал, что, полностью осознавая неизбежность поражения, видные "черносотенные" идеологи Л. А. Тихомиров, А. А. Киреев, Б. В. Никольский, А. Б. Нейдгардт (брат супруги П. А. Столыпина), К. Н. Пасхалов все же продолжали идти избранной ими дорогой, являя собой, в сущности, своего рода донкихотов; Ю. Б. Соловьев, понятно, не употребляет это определение, но некоторые либералы, до 1917 года проклинавшие "черносотенцев", позднее, уже в эмиграции, называли их именно донкихотами97. Могут возразить, что это определение, как правило, несет в себе иронический смысл, однако ведь "черносотенцы", в отличие от "типичных" донкихотов, знали о своей грядущей судьбе!
И стоит еще раз повторить, что даже и в этом ясном предвидении поражения выразилось превосходство "черносотенцев" над либералами, страшившимися победы своих непримиримых противников и постоянно занимавшимися их "разоблачением" и дискредитацией.
Но самое примечательное и вместе с тем загадочное состоит в том, что и после победы Революции, когда "черносотенцы" оказались в полном смысле слова объявленными "вне закона" и их без всяких "формальностей" расстреливали, продолжалась - и продолжается до сих пор! - оголтелая атака на них, в ходе которой вдалбливается в умы представление, согласно которому "черносотенцы" были опаснейшими и сильнейшими злодеями, залившими - или, по крайней мере, пытавшимися залить - Россию "морем крови". Выше цитировалась, например, статья из "Правды" 1921 года, в которой "русские трудящиеся массы" запугивали уверением, что "черносотенцы" готовятся отправить эти массы "на плаху". При этом имелись в виду всего несколько десятков спасшихся от расстрелов и собравшихся в немецком городке Рейхенгалле "черносотенцев"...
Позднее было бы уж совсем нелепо писать о подобной прямой "угрозе", но "черносотенцев" продолжали при каждом подходящем случае проклинать и преподносить как нечто устрашающее. И, как становится вполне очевидным при изучении всех обстоятельств, главной причиной столь долгого - вплоть до наших дней - и неослабевающего натиска на "черносотенцев" являлись не выступления против Революции, но та часть их речей и статей, в которых они обращались к еврейской проблеме. Об этом неопровержимо свидетельствует уже тот факт, что, согласно нынешним представлениям преобладающего, даже, пожалуй, абсолютного большинства людей, "черносотенцы" боролись не против Революции, но именно и только против евреев.
Здесь необходимо уяснить, что к моменту начала "черносотенного" движения в силу целого ряда различных обстоятельств и тенденций установилось такое положение, что любое - именно любое - критическое суждение в адрес евреев оценивалось в интеллигентской среде как нечто совершенно недопустимое; те, кто "позволял" себе высказать публично такие суждения, становились поистине отверженными.
Об этом правдиво и ярко сказал в 1909 году в письме своему другу, известному тогда литератору Ф. Д. Батюшкову (внучатому племяннику поэта), Александр Куприн. Говоря о негативных сторонах деятельности еврейства, писатель констатировал: "... мы об этом только шепчемся в самой интимной компании на ушко, а вслух сказать никогда не решимся. Можно печатно иносказательно обругать царя и даже Бога, а попробуй-ка еврея! Ого-го! Какой вопль и визг поднимется... И так же, как ты и я, думают - но не смеют сказать об этом - сотни людей" (из числа литераторов). И закончил Куприн свое послание так: "Сие письмо, конечно, не для печати и не для кого, кроме тебя. Меня просит Рославлев подписаться под каким-то письмом ради Чирикова (русский писатель, которого тогда травила еврейская печать; см. об этом воспоминания Евгения Чирикова в "Нашем современнике", 1991, № 6. - В.К.). Я отказался"98. Тем самым Куприн как бы неопровержимо заверил правоту своего диагноза: критически отзываться о евреях невозможно.
Кто-либо может предположить, что Куприн все же преувеличивал. Но вот чрезвычайно выразительные суждения по поводу того же "дела Чирикова", опубликованные в том же 1909 году одним из крупнейших еврейских деятелей XX века В. Е. Жаботинским. Он писал, что когда Чириков и Арабажин (критик, его поддержавший) "уверяют, что ничего антисемитского не было в их речах, то они оба совершенно правы. Из-за того, что у нас считается очень distingue (благовоспитанным. - фр.) помалкивать о евреях, получилось самое нелепое следствие: можно попасть в антисемиты за одно слово "еврей" или за самый невинный отзыв о еврейских особенностях. Я помню, как одного очень милого и справедливого господина в провинции объявили юдофобом за то, что он прочел непочтительный доклад о литературной величине Надсона... То же самое теперь с г. Чириковым. Хороши или плохи русские бытовые пьесы последних лет, я судить не берусь, но г. Чириков совершенно прав, когда говорит, что глубоко почувствовать их может только русский, для которого Вишневый Сад есть реальное впечатление детства, а не еврей. Если бы г. Чириков сказал: "я не поляк", никто бы в этом не увидел ничего похожего на полонофобию. Только евреев превратили в какое-то табу, на которое даже самой безобидной критики нельзя навести, и от этого обычая теряют больше всего именно евреи, потому что, в конце концов, создается такое впечатление, будто и само имя "еврей" есть непечатное слово..."99.
Такая, в сущности, абсурдная "ситуация" была создана к началу XX века. Ныне, в конце XX века, это положение поистине доведено до предела во всех так называемых "цивилизованных" странах, исключая разве только Японию, где, впрочем, почти нет евреев. Можно бы привести бесчисленные примеры прямо-таки идиотских случаев обвинения тех или иных людей в "антисемитизме". Сошлюсь только на один.
Много лет плодотворно работает русский историк Р. Г. Скрынников, изучающий главным образом явления и события второй половины XVI-начала XVII века. Он, без сомнения, является сегодня наиболее значительным исследователем этого периода истории России. И вот в США в журнале "Russian Review" (Ohio) появляется отклик на работы Р. Г. Скрынникова. Как сообщается в № 2 "Вопросов истории" за 1994 год, адъюнкт-профессор Техасского университета Честер Даннинг, характеризуя одну из книг историка, "отмечает наличие полезных фактических уточнений, но в целом считает ее малооригинальной... Даннинга шокируют места в книге, звучащие антисемитски" (с. 189; нет сомнения, что вторая фраза "объясняет" низкую оценку вполне заслуживающей одобрения книги).
"Антисемитскими" являются в глазах рецензента следующие "места" книги Р. Г. Скрынникова "Смута в России в начале XVII в." (Л., 1988, с. 201 202), посвященные самозванцу Лжедмитрию II ("Тушинскому вору"), претендовавшему на русский престол в 1607-1610 годах:
"Иезуиты произвели собственное дознание о происхождении самозванца и... утверждали, что имя сына Грозного принял некий Богданка, крещеный еврей, служивший писцом при Лжедмитрии I. Иезуиты весьма точно описали жизнь самозванца в Могилеве... После восшествия на престол в 1613 году Михаил Романов официально подтвердил версию о еврейском происхождении "Тушинского вора"... Филарет Романов (двоюродный брат последнего царя-Рюриковича - Федора Иоанновича и отец первого царя династии Романовых Михаила Федоровича. - В.К.) долгое время служил самозванцу в Тушине и знал его очень хорошо, так что Романовы говорили не с чужого голоса. Сохранилась польская гравюра XVII века с изображением самозванца. Польский художник запечатлел лицо человека, обладавшего характерной внешностью. Гравюра подтверждает достоверность версии о происхождении Лжедмитрия II, выдвинутой Романовыми и польскими иезуитами независимо друг от друга. После гибели Лжедмитрия II стали толковать, что в бумагах убитого нашли Талмуд и еврейские письмена. Царя в России называли светочем православия. Смута все перевернула. Лжедмитрий I оказался католиком. "Тушинский вор" (Лжедмитрий II. - В.К.) - тайным иудеем".
Р. Г. Скрынников сообщает также, что перед своим "превращением" в сына Ивана Грозного будущий самозванец прислуживал "в доме священника в Могилеве... За неблагонравное поведение священник высек его и выгнал из дома... В этот момент его и заприметили ветераны московского похода Лжедмитрия I. Один из них, пан Меховецкий, обратил внимание на то, что голодранец "телосложением похож на покойного царя" (с. 194), то есть Лжедмитрия I, и уговорил его стать самозванцем.
Несомненно, есть немалые основания объявить эти сообщения русофобскими. Подумайте только: какое-то ничтожество, к тому же высеченное за "неблагонравное поведение", очень многие русские люди признали царем; ему долго "служил" будущий Патриарх Всея Руси и отец первого Романова Филарет! Впрочем, что поделаешь - это горестная для русских историческая правда Смутного времени, с которой приходится смириться.
