Исполнительную власть лишили последних остатков независимости. Комиссары, посланные в департаменты, были облечены диктаторской властью, упразднявшей все инстанции-посредники и даже все законы. Это коллективное диктаторство имело перед диктаторством одного лица то преимущество, что не могло быть уничтожено ударом кинжала.
Отныне перестали спорить, а начали действовать. Исчезновение жирондистов отняло голос у Революции. Вместе с Верньо было изгнано красноречие. В Конвенте водворилась тишина, нарушаемая лишь шагами проходивших за оградой батальонов, залпами вестовой пушки и ударами топора гильотины.
Бюзо, Барбару, Гюаде, Луве, Салль, Петион, Лесаж, Кервелеган, Ланжюине бежали в Нормандию и, подняв восстание в департаментах между морем и Парижем, основали в Кане центр восстания против тирании столицы, назвав его Центральным собранием сопротивления тирании. Биро и Шассе добрались до Лиона: кварталы этого города уже успели вооружиться. Бриссо бежал в Мулен, Рабо Сент-Этьен — в Ним. Гранжнев, посланный Верньо, Фонфредом и Дюко в Бордо, набрал батальоны, готовые идти против столицы. Тулуза последовала этому примеру. Западные департаменты все были охвачены мятежом и обрадовались, что раздираемая на части республика предлагает им поддержку одной из двух партий для восстановления королевской власти.
Семьдесят департаментов объявили о разрыве с Конвентом и поручили своим властям принять все меры для отмщения за народных представителей. Они обменялись депутациями, чтобы обсудить общий план восстания. Марсель, по призыву Реббеки и молодых друзей Барбару, набрал десять тысяч человек и заключил в тюрьму комиссаров Ру и Антибуля. Роялизм, всегда тлевший на Юге, незаметно превратил это патриотическое движение в восстание в пользу монархии. Ребекки, огорченный тем, что нанес невольный удар республике, и в отчаянии, что увидит, как роялисты овладеют южными провинциями, избавился от угрызений совести с помощью самоубийства: утопился в море. Шесть тысяч марсельцев были уже в Авиньоне, собираясь подняться по Роне и присоединиться к мятежникам Нима и Лиона. Соединившиеся Бретань и Нормандия сосредоточили свои силы в Эвре.
Внешнее положение Конвента было не менее напряженным. Англия блокировала все французские порты. Стотысячная армия — англичане, голландцы и австрийцы — занимала северные департаменты. Валансьен, бомбардированный тремястами артиллерийскими орудиями, обратился в груду пепла. Пруссаки перешли Рейн и угрожали эльзасским департаментам: Кюстин и рейнские гарнизоны с трудом удерживали их. Майнц, предоставленный самому себе, геройски отражал атаки генерала Калкройта с его 70-тысячным войском. Прусский король, с другим армейским корпусом стоявший против Кюстина, ожидал известий о сдаче Майнца, чтобы нанести последний удар. Восстание жирондистов взволновало Франш-Конте от Страсбурга до Альп и сделало высоты Юры недоступными для эмигрантских войск. Война с Испанией велась с обеих сторон довольно вяло и не покрыла славой ни одну из них. Неудачи революционной армии в Вандее довершали эту картину бедствий республики.
Надо было так же верить в освобождение, как верила нация, чтобы не отчаяться в исходе борьбы. Конвент обладал этой верой: он решил или погибнуть самому и погубить вместе с собой Францию, или выиграть дело.
Конвент, после нескольких дней прений, принял новую конституцию, план которой поручил составить Комитету общественного спасения. Эро де Сешель прочитал проект 10 июня, 24-го дело было решено. Робеспьер, взгляды которого одержали верх в этой затее, защищал ее от нападок фанатиков-демагогов, вроде Ру и Шабо. «Остерегайтесь, — говорил он, — этих бывших сторонников союза с австрийцами. Берегитесь новой маски, которой хотят прикрыться аристократы! Я предвижу в будущем новое преступление, но мы обнаружим его и уничтожим врагов народа, под каким бы видом они ни явились!»
Якобинцы, притворявшиеся, что на их стороне выгода людей умеренных и что своим могуществом они обязаны этому обдуманному образу действий, аплодировали словам Робеспьера. Они отправили депутацию умолять кордельеров, чтобы те заставили замолчать хулителей конституции. Кордельеры склонились на сторону якобинцев: проект конституции, санкционированный таким образом двумя обществами, управлявшими общественным мнением Парижа, был послан во все муниципалитеты для представления французскому народу.
Что касается Дантона, то он бросил эту конституцию народу, как сломанную игрушку. Он любил в народе только его силу, мало верил в свободу, принадлежал к числу людей, которые восстают против тирании, только примкнув к еще большей тирании. Когда они перестают быть взбунтовавшимися рабами, то становятся самыми наглыми властителями. Все эти конституционные теории были в глазах Дантона ребячеством; ему ничего не стоило написать их, потому что ничего не стоило потом уничтожить.
Скоро пронесся слух, что Конвент, поставленный в затруднительное положение арестом жирондистов в Париже, не решается ни судить их, ни освободить, и предполагает даровать двадцати двум амнистию. Вал азе, возмущенный оскорблением, заключавшимся в подобном прощении, написал Конвенту, что не может поверить, чтобы у Комитета общественного спасения имелся такой проект. Верньо отправил письмо в том же духе. «Я требую, чтобы меня судили, — писал он. — Я добровольно дал арестовать себя; если мои обвинители не представят доказательств моей вины, то я требую, чтобы они были отправлены на эшафот. Граждане, сотоварищи! Обращаюсь к вашей совести! Ваш суд принадлежит суду потомства».
Остатки партии Жиронды, ободренные восстанием департаментов, отправились на заседание Конвента, чтобы настоять на прочтении петиций в пользу арестованных. Но Конвент не обратил на эти петиции внимания. Барер прочел донесение Комитета общественного спасения. Он прославлял 31 мая, но требовал строгих мер для восстановления среди якобинцев и членов Коммуны уважения к верховной власти. «Граждане Горы, — в заключение сказал Барер, — конечно, вы заняли самое верхнее место не для того, чтобы вознестись выше истины; сумейте же выслушать ее. Не выносите раньше времени приговор вашим сотоварищам, которых вы изгнали из своей среды, дайте заложников взволнованным департаментам». Робеспьер, Лакруа, Тюрио и Лежандр были возмущены этим проявлением слабости.
В это время Конвенту донесли, что административные власти восставших департаментов только что приказали арестовать комиссаров Ромма, Приера из Кот-д’Ора, Рюля и Приера из Марны. Депутаты единогласно потребовали немедленного наказания восставших. Некоторые члены правой стороны предложили держаться выжидательной тактики. При этих словах Дантон вышел из флегматичного состояния, которое ему ставили в упрек.
«Как?! — вскричал он. — Кажется, сомневаются в республике?! Во время тяжелых родов политическим телам так же, как и физическим, грозит смерть! Нас окружают грозовые тучи! Гром гремит! Ну так из его раскатов родится деяние, которое обессмертит французскую нацию. Говорят, что восстание в Париже вызывает волнение в департаментах? Объявляю перед лицом Вселенной, что нынешние события создадут славу этому чудному городу! Объявляю перед лицом Франции, что если бы не пушка 31 мая, то сейчас нам предписывали бы законы заговорщики! Пусть преступление этого восстания падет на нас!!!»
Этот гордый вызов, брошенный потомству, был встречен единодушным одобрением Горы. Дантон присоединился к восстанию 31 мая и перед лицом всей Франции окрестил его патриотическим.
Кутон воспользовался вызванным этими словами энтузиазмом и предложил поставить на голосование не только вопрос об амнистии шайкам, осаждавшим Конвент, но также о выражении одобрения Коммуне, народу и комитету мятежников Парижа, действовавшим 31 мая, 1 и 2 июня.
Дюко, оставшийся с Фонфредом на опустевших скамьях жирондистов, пытался смягчить гнев победителей. Ему ответили ропотом. Указали на побег Ланжюине и Петиона, которые бежали, чтобы присоединиться к своим товарищам в Кане. Робеспьер потребовал немедленного отчета об арестованных депутатах.
Фонфред пытался добиться хотя бы того, чтобы в приказе об аресте его друзей указали особую тюрьму, куда они должны быть заключены, чтобы не смешивать их с обыкновенными преступниками. Но и тут встретил холодное равнодушие. Жены и дети арестованных просили разрешить им разделить участь их мужей и отцов. Гора отчасти удовлетворила, отчасти отвергла эти частные просьбы, смотря по личному отношению к просителям.
Наконец Сен-Жюст по поручению Робеспьера прочитал доклад о событиях 31 мая. В этом докладе, где были собраны в один обвинительный акт все наветы Камилла Демулена, жирондистов изобразили в виде заговорщиков, имевших целью восстановить низвергнутую королевскую власть и предать республику иностранцам. Предлагалось даровать амнистию восставшим департаментам. Объявлялись изменниками отечества Бюзо, Барбару, Горза, Ланжюине, Салль, Луве, Бергуин, Бирото и Петион; отдавали под суд Жансонне, Верньо, Моллево и Гардьена; Бертрана, члена комиссии Двенадцати, обязывали явиться в Конвент. На основании этого Шабо потребовал и получил обвинительный декрет против Кондорсе, который только что перед этим защищал своих друзей в послании к французам.
