Кроме всех этих хлопот у нас была еще одна забота - шар. Втроем мы отправились на биржу труда, прошли сквозь толпу ожидающих африканцев к конторе и зарегистрировались в качестве временных работодателей. Нам нужно было шестнадцать человек, чтобы забрать гондолу, оболочку и различное снаряжение в точке, лежащей примерно в пятнадцати километрах к западу от магадийской дороги. Немного погодя нам вручили шестнадцать удостоверений личности, мы пригласили их владельцев и двинулись в путь со своим отрядом.
- Какая будет работа? - спросил чей-то голос.
- Вынести из зарослей шар, тот, который вылетел отсюда вчера.
- А! О! - вскричали они.-Мы сразу поняли, что работа будет тяжелая, по вашей одежде и обуви было видно, когда вы пришли на биржу.
От Найроби до Нгонга дорога шла через плодородный возделанный край. За грядой простирается жаркая, сухая местность и, кроме колючих кустарников, с которыми мы уже успели познакомиться, ничего не растет.
- Гляди, сколько земли,- сказал один из наших рабочих; они, должно быть, все были уроженцы Найроби.- Вот где можно разбогатеть! Выращивать кофе. Выращивать кукурузу.
- Слишком сухо,- заметил другой.- Тут орошение нужно.
- Взял да пробурил колодец, вот тебе и вода. Вот тебе и богатство. С этим районом надо что-то сделать. Были бы люди.
В эту минуту у лендровера Алена лопнула шина. Пока он менял колесо, африканцы вылезли поразмяться. Они пинали ногами колючие кусты. Они рылись в пыли на дне высохшего русла. Они прыгали с камня на камень. И обмахивались, изнывая от зноя в бесплодной, выжженной солнцем долине. Но вот колесо заменено, и все забрались обратно в кузов.
- Пожалуй, кофе тут не вырастет,- сказал кто-то.
- Пожалуй, тут ничего не будет расти. Придется искать другой участок.
Дорогу нам торопливо пересек неуклюжий жираф, и те, кто впервые видел жирафа, дали волю своему удивлению- до чего же странные животные существуют на свете! Кофе было забыто; теперь все обсуждали, не стоит ли заняться охотой на жирафов. Какое у них мясо? Или добыча вся будет кожа да кости?
И вот мы добрались туда, где вышли на дорогу несколько дней назад, изнывая от жажды. Свернув с дороги, мы проехали еще сколько было можно (тряска была такая, что все разговоры прекратились), затем вышли из машины и продолжили путь пешком. На сей раз отыскать аэростат и доставить его к машине было несложно, но поту мы пролили немало. Встретили трех масаек, явно пораженных зрелищем такой активности со стороны мужчин, а вообще кругом было безлюдно и пустынно. Всюду царил триумвират: колючки, лава и пыль. Эти самые колючки напомнили о себе двумя проколами, когда мы поехали обратно. Наконец на Деламер-авеню мы рассчитали нашу бригаду, уплатив по шиллингу на брата сверх обусловленного.
Так через пятьдесят четыре часа после старта завершилось для нас воздушное ралли. Приключений было много, даже чересчур много, но не спеша пройти над огромными стадами копытных нам опять не пришлось. Эта мечта превратилась уже в навязчивую идею, однако и на этот раз мы не смогли сделать то, что составляло смысл нашей затеи... Теперь вся надежда на Серенгети! Эта огромная область, эти ровные просторы, изобилующие животными, должны нас выручить. Мы не будем связаны никаким графиком, выберем подходящий день и час для взлета, место для старта годится любое, важно только, чтобы по ветру были большие стада. На этот раз мы непременно добьемся успеха. Сами решим, как, где и когда стартовать.
Обычно из Найроби в Серенгети можно попасть по сравнительно прямой дороге через Нарок. К сожалению, эта дорога уже несколько месяцев как вышла из строя, так что нам предстоял объезд по знакомым местам.
Сперва мы проехали от Найроби до Аруши. По пути мы врезались в огромное облако саранчи, после чего нам долго пришлось чистить ветровые стекла. Из Аруши мы двинулись на юг по Большой северной магистрали (по дороге чинили помпу), затем у Макаюни свернули вправо на Маньяру. В Мтувумбу, как уже повелось, выпили с обоими индийцами холодной кока-колы и обсудили проблемы аэронавтики с теми из нашей старой наземной команды, кто пришел нас поприветствовать. На крутом подъеме за Мтувумбу лопнула рама прицепа; нам ее исправили в гостинице "Маньяра". Дальше направились к Нгоронгоро, где забрали оставленное лагерное снаряжение. И наконец, миновав Винди-Гап и первую площадку, с которой намечался старт нашего полета над кратером, принялись отсчитывать петли на долгом спуске к равнине Серенгети.
Бывают первые впечатления, навсегда врезающиеся в память. Я никогда не подозревал, что район Серенгети так прекрасен. Сперва шла пересеченная местность, но после Олдовайского ущелья, когда машины выбрались на великую равнину, у меня дух захватило. Наша колонна состояла из трех машин (Ален захватил еще одну из своих), так что я один сидел в кабине "джипси" и мог свободно выражать свое изумление и восхищение, каскады бессмысленных слов извергались, никого не раздражая. Люблю, особенно под гул мотора, кричать, выражая свой восторг при виде волшебного ландшафта. Люблю в песне излить ликование, вызванное картинами, которые открываются моим глазам. И теперь, сидя в скрипучей машине, вместе с ней подскакивая на ухабах, я говорил, и пел, и кричал, и мне все не верилось, что такое место в самом деле есть на свете. Три машины катили вперед по равнине, и тысячи животных трусили рядом с нами.
Конечно, и в кратере Нгоронгоро была тьма животных, но там так не поездишь. Нельзя развить хорошую скорость, нет никакой уверенности, что доедешь до намеченного места- скалы, болота, сама почва связывают вас. А здесь, в Серенгети, где земля скатертью расстилалась перед нами и вдали манил горизонт, можно было ехать, ничего не опасаясь. Животные заразили нас беспечным отношением к земле, по которой они бежали,- чувством, которое гармонировало с их собственным упоением и восторгом. Они скакали рядом с нами, колотя землю копытами, и мы помогали им превращать почву в летучую пыль.
Мы шли с большим интервалом - что за радость дышать пылью из-под колес идущей впереди машины! - и каждый из нас был один в своем рокочущем мире. Можно подумать, что есть инстинкт, не позволяющий животным терпеть, чтобы их обгоняла машина12. Они рвутся вперед. Когда машина их настигала, все эти гну, зебры и газели удваивали скорость. ;Во что бы то ни стало им надо было обойти нас, взять верх над нами. И они бежали все быстрее и быстрее. Как нацелятся куда, уже не свернут, хотя бы грозило столкновение; лучше все силы обратят на то, чтобы не уступить первенства. От этой страсти к соперничеству содрогалась земля кругом. И мчались наперегонки наши лошадиные силы и мелькающие конечности копытных. Звучало традиционное приветствие Серенгети.
Не только большие гну и зебры одержимы этой страстью, газели Гранта и Томсона также подвластны ей. Но если первые тяжело скакали рядом, то вторые прыгали и пританцовывали, и так это у них получалось очаровательно. Казалось, гонка их ничуть не утомляет. Сколько бы ни бежала газель, она все так же легка на ногу, не сопит и не фыркает. Только что лежала на земле, теперь встала, по щуплому телу словно пробегает дрожь - и вот уже мчится, прыгает, рывками летит по степи...
Много дней спустя в том самом месте, где я впервые увидел Серенгети, встретилась мне группа немцев. Они о чем-то разговаривали, но один старик стоял особняком, глядя назад, на широкие просторы, через которые только что проехал. Казалось бы, много ли радости ему трястись на ухабах, однако он был счастлив. Он долго подбирал нужные слова, душа была в плену увиденного, наконец произнес скрипучим голосом:
- Я старый человек. Много повидал. Но такого дня, как сегодня, в моей жизни еще не было. Волшебный день.
Он сделал ударение на прилагательном и в изумлении покачал косматой головой.
- Ну, поехали, посмотрим еще одного льва,- позвали остальные, усадили его в машину и повезли к очередному льву.
Но голова старика все еще покачивалась, он никак не мог прийти в себя от изумления.
Я тоже, впервые увидев Серенгети, качал головой, не веря своим глазам. То одна, то другая машина отставала из-за прокола, и мы останавливались, чтобы подождать ее. Магадийские шипы продолжали нам докучать, но они же помогли продлить эту чудесную поездку. В одном месте Ален резко затормозил и, не дожидаясь полной остановки, выскочил из машины. На бегу он сорвал с себя рубашку, потом запрыгал, держа ее перед собой. Мы с Дугласом тоже нажали на тормоза, подбежали к нему и увидели кобру с раздувшейся шеей.
- Она не плюющаяся,-запыхавшись, произнес Ален и продолжал свой танец.
Змея не сводила с него глаз и время от времени делала выпад против рубашки. Дуглас тоже забегал кругом, стараясь поймать обоих в видоискатель. Полутораметровая кобра то подавалась вперед, занимая новый рубеж для атаки, то поднималась над землей, обороняя старую позицию, и я вспомнил рассказ Киплинга про кобру, которая, как стрела, бросалась на мангуста.
