38-я мотострелковая бригада полковника И. Д. Бурмакова, наступавшая на площадь Павших борцов, встретила здесь особенно упорное сопротивление противника из двух зданий на улице Ломоносова. Из допроса пленного, захваченного при овладении одним из зданий, было установлено, что эти здания являются опорными пунктами на подступах к Центральному универмагу, в подвале которого размещается штаб 6-й немецкой армии во главе с командующим[108]. Наступающие подразделения, прорываясь к площади Павших Борцов, первоначально должны были очистить от врага здания, где раньше находились обком ВКП(б) и облисполком, а также прилегающие к ним дома. Это задача была выполнена. Штурмом взяли воины остатки зданий городского театра и Дома Советов, расположенных на площади Павших Борцов. Вскоре площадь была полностью очищена от немецких солдат.
38-я стрелковая бригада во взаимодействии с 329-м инженерным батальоном ночью с 30 на 31 января блокировала здание универмага. Телефонные провода, идущие из штаба 6-й армии, были перерезаны. Наступил рассвет.
Однако радиообмен информацией между окруженной группировкой Паулюса и вышестоящими германскими инстанциями активно продолжался. Еще вечером 30 января из Сталинграда в эфир ушла трагическая и циничная радиограмма: «Группе армий „Дон“. Положение с продовольствием вынуждает не выдавать его раненым и больным, чтобы его хватало активным бойцам. Оперативный отдел штаба 6-й армии». Тем не менее 31 января в 01.30 Гитлер приказал начальнику генштаба радировать в Сталинград: «Фюрер обращает ваше внимание на необходимость удержания крепости Сталинград. Важен каждый день этой борьбы».
К Паулюсу, находившемуся в одной из комнат подвала универмага, между 6 и 7 часами вошел начальник штаба генерал Шмидт. Он подал командующему лист бумаги со словами: «Поздравляю Вас с производством в генерал-фельдмаршалы». Это была последняя радиограмма, полученная в «котле» от Гитлера (это была радиограмма из ОКХ за подписью начальника штаба сухопутных войск Цейтлера, она имела следующее содержание: «Фюрер произвел вас в чин генерал-фельдмаршала». — Примеч. авт.). Затем генерал Шмидт добавил: «Кстати, русские стоят непосредственно перед универмагом».
Высшее в вермахте воинское звание было присвоено Ф. Паулюсу не случайно. Этим шагом его как бы подталкивали к самоубийству, ибо по неписанной прусской традиции германские фельдмаршалы никогда в плен не сдавались. Но командующий 6-й армией к прусскому дворянству не принадлежал, никогда приставку «фон» не носил и поступил иначе.
Ведомый инстинктом выживания он, конечно, желал капитулировать, чтобы сохранить свою жизнь. Но, с другой стороны, а если, несмотря на поражение под Сталинградом, в войне победит Германия? Тогда высока вероятность того, что его будут судить как изменника (что и произошло с некоторыми нашими генералами. — Примеч. авт.). Нельзя сбрасывать со счетов также судьбу семьи Паулюса (находившуюся в Германии), которая зависела от поведения «новоиспеченного» фельдмаршала. Поэтому Паулюс, спасая свою жизнь и репутацию, поступил по известной формуле — «и нашим, и вашим». Гитлеру он послал телеграмму следующего содержания: «6-я армия, верная присяге Германии, сражаясь до последнего человека и последнего патрона и осознавая свою важную и высокую миссию, стояла до последнего за фюрера и отечество». Одновременно с этим (утром 31 января стало окончательно ясно, что штаб армии в здании универмага оборонять больше нет возможности) он через начальника штаба генерала Шмидта поручил Росске и зондерфюреру Нейдхарту войти в контакт с советским командованием и инициировать неофициальную капитуляцию командующего 6-й армией. «Неформальная» капитуляция, то есть «без церемоний» — без оформления протокола о капитуляции и без официального протокола (он сдался в плен со своим штабом, но не со своей армией. — Примеч. авт.), нужна была Паулюсу для того, чтобы формально не нарушать приказы Гитлера, касающиеся обороны и «крепости Сталинград».
Выполняя приказ Шмидта, из подвала универмага вышел переводчик с белым флагом и, подойдя к стоящему совсем близко, в переулке, советскому танку Т-34, заявил его командиру о готовности немецкого командования вести переговоры с советским командованием[109]. Слова, по всей видимости, были следующие: «Повышение в звании и ордена вам обеспечены. Вы будете первыми, кому сдастся в плен наш командующий». Танкист по радио немедленно связался со своим руководством.
К зданию универмага пошли начальник оперативного отделения штаба 38-й мотострелковой бригады старший лейтенант Ф. М. Ильченко вместе с лейтенантом А. М. Межирко, несколько автоматчиков и переводчик-доброволец из пленных немцев, переодетый в советскую военную форму. Сразу к зданию универмага подойти не удалось — группа нарвалась на минное поле и пошла в обход через улицу Островского.
По воспоминаниям Ф. М. Ильченко, «… улица Островская была обмотана колючей проволокой, утыкана крестами офицерских могил. Офицер-немец с белым флагом, встретивший нас у ворот, провел во двор. Перед нашими глазами на грязном окровавленном льду и снеге лежали сотни солдат. У многих на ногах были огромные соломенные чоботы. С другой половины двора на нас смотрели чужие внимательные глаза. Среди этих взглядов я поймал несколько злобных, с волчьим оскалом, а в остальных — тупое безразличие. В груди что-то вспыхнуло. Нет, это была не радость победителя, она пришла несколько позже. Просто теперь я уверовал, что сюда через простреливаемую площадь шел не зря. По радио я доложил комбригу полковнику И. Д. Бурмакову о своем местонахождении и о предложении офицера с белым флагом (оказалось, это был адъютант командира 71 пд Росске) спуститься в подвал, где размещается штаб 6-й армии. Внимательно выслушав меня, Бурмаков ответил решительным тоном:
— Успехов вам, действуйте!
Тот же немецкий офицер каким-то виноватым тоном попросил сдать оружие и в подвал идти одному. Смерив его взглядом, в котором выразил превосходство нашей силы и гордость победителя, кивнул Межирко:
— За мной. И вы тоже со мной, — приказал я автоматчикам, крепко державшим ППШ на груди.
Несколько грязных ступенек — и мы в длинном полутемном коридоре. Там было сыро, грязно и зловонно. Нас преследовал запах разложения, давно немытых людских тел. В полутьме тускло виделись сотни изможденных небритых лиц, металл давно неухоженного оружия. Расталкивая друг друга, немецкие офицеры спешили пропустить нашу группу вперед, освободить дорогу. Страх загнал их сюда, в зловонный подвал, тех, кто считался когда-то цветом самой сильной, самой прославленной армии вермахта. Страх двигал сейчас суетливыми поступками этих недавно надменных лощеных офицеров. Сухо щелкнул выстрел, затем другой, третий. Я невольно схватился за кобуру, полукругом встали автоматчики. Но переводчик виновато поспешил сообщить: самоубийцы. Наконец коридор пройден. Я и лейтенант Межирко вошли в комнату генерала Росске. Через мгновение в эту комнату вошел начальник штаба 6-й армии генерал-лейтенант Шмидт. Еще одна дверь… За ней кабинет командующего генерал-фельдмаршала немецкого вермахта Паулюса.
… Войдя в его комнату, тускло освещенную огарком свечи и слабо светящейся лампой, неуютную и сырую, я увидел, что фельдмаршал лежал на топчане без мундира, в рубашке. При нашем появлении он поднялся и сел. С нами не поздоровался. Внешне он выглядел неприглядно: высокий, тощий, лицо подергивалось, и правый глаз будто все время подмигивал. Вид явно измученного и болезненного человека. О чем он думал в эти минуты? О тысячах ни за что погибших людей? Или об отказе фюрера на его просьбу о капитуляции? Вместо оказания помощи ему сообщили о присвоении звания фельдмаршала. Но теперь все равно. Все кончено.
Паулюс то шагал по комнате, то ложился на топчан. Лицо его дергалось в нервном тике. Хотел, видимо, забыться от всего этого кошмара.
Выслушав начальника штаба о требованиях русских офицеров, Паулюс устало кивнул головой и тихим голосом распорядился:
— Переговоры о капитуляции вести генералу Росске, но ее примет представитель штаба фронта.
В оставшиеся секунды я еще раз бросил внимательный взгляд на Паулюса, на его жилище в подвале Сталинградского универмага. Железная койка отгорожена от кабинета ширмой. Стол, несколько стульев, кушетка, покрытая вязаной зеленой скатертью, аккордеон.
Вернувшись на НП, сообщил командиру бригады И. Д. Бурмакову о посещении универмага и о согласии германского командования капитулировать. В свою очередь, о событиях и делах в штабе 6-й армии и о просьбе фельдмаршала Паулюса переговоры о капитуляции вести с представителем штаба фронта, а также о моих действиях комбриг доложил командующему 64-й армией Михаилу Степановичу Шумилову. Мне он приказал полностью окружить универмаг и усилить его охрану.
