Судя по лицам, по жестикуляции, они были в приподнятом настроении. Не было ни малейших признаков насильственной акции. Весь облик участников шествия говорил об обратном. Это было очевидное спланированное нападение. Для вмешательства военных не было никаких причин. Полицай-президент Эйхгорн лично отвечал за порядок на улицах, он лично запретил шествия, только он мог выставить заслоны, только по его требованию военные имели право применить силу. Именно такие законы действовали тогда в Пруссии. Позже на допросах выяснилось, что они якобы намеревались штурмовать казармы.
Еще один похожий случай произошел несколькими неделями позже. В залах "Германия" состоялось открытое собрание, на котором доклад читал Ледебур. Я не участвовал в собрании, а находился в своей конторе. Во время заседания внезапно появились военные, и на Шоссештрассе тоже. (На полях рукописи Т. Либкнехта схема: перекресток Шоссештрассе и улицы Инвалидов, крестиками обозначены место расположения пулеметов, "наша контора", залы "Германия". Ю. Ф.). На перекрестке Шоссештрассе и улицы Инвалидов были установлены пулеметы прямо на разобранной мостовой, тылом к улице Инвалидов. Слева и справа проходы на улицу Инвалидов были загорожены мотками колючей проволоки. Когда я, изумленный происходящим, вышел из моего бюро и спустился по улице в сторону залов "Германия" и в обратную сторону по Ораниенбургской улице, я установил, что все соседние улицы до Ораниенбургских ворот были загорожены проволокой или мотками проволоки и что на старом кладбище, которое начиналось за соседним с нашим домом, тоже были военные. Они выламывали камни из кладбищенской стены и устанавливали пулеметы.
Намерение было совершенно ясно. Они хотели дождаться окончания собрания, и когда его участники пойдут по Шоссештрассе, просто расстрелять их. Я поспешил на собрание и передал мои опасения его организаторам, после чего участников собрания призвали, после окончания расходиться только по одному и сразу же направляться домой. Так и произошло. Когда я через некоторое время возвращался в свою контору, все уже было прибрано, военные исчезли. Очевидно, что их целью было собрание, и мое вмешательство нарушило их планы. Я теперь уже не могу точно припомнить дату, мне кажется, это случилось в начале второй половины декабря 1918 года. Я думаю, точную дату собрания можно будет установить по прессе.
14. Спартаковские дни начались с демонстрации 6 января на Зигесаллее. Шествие направилось к полицайпрезидиуму. Я подошел, когда колонны еще формировались. Уже здесь бросались в глаза участники шествия, одетые в форму Красной гвардии. В колонне я шел позади одной из этих групп. Во время шествия руководитель, как мне показалось, этой группы, выделялся следующим. Как это нередко случается во время подобных шествий, в строю часто образовывались разрывы, и иногда те, кому надоедало ждать в стороне, пытались проскочить между рядами. Так вот на них-то этот руководитель группы набрасывался с руганью, так что они отскакивали обратно на тротуар, а того, кто тем или иным способом выражал свое недовольство таким обхождением, он награждал тумаками. Когда та часть колонны, где был я, дошла до конца пути, неожиданно слева и справа по ходу шествия пробежали два человека, крича на ходу: "[...], вперед!" После этого несколько человек вышли из колонны и поспешили вперед. Как было установлено на процессе Ледебура, демонстрация закончилась призывом к участникам разойтись по домам. Сразу вслед за этим призывом из полицайпрезидиума вышли несколько человек, которые заметались в толпе демонстрантов с криками: "Не расходиться, ждать указаний!"
15. Вскоре вслед за этим, а может быть, и в этот же день, начались погромы. Разгром редакции "Vorwarts", как было установлено на процессе Ледебура, проходил под началом Роланда, разоблаченного на процессе провокатора. Роланд показал, что действительно вел подразделение к редакции "Vorwarts", по дороге он несколько раз отлучался, по телефону сообщал о развитии событий тогдашнему коменданту города Марксу; он также показал, что во время захвата редакции отвечал за оружие и питание.
16. Здесь следовало бы упомянуть и о роли Тойфля, установленной на процессе Фихтмана и Гена. Был убит некто Блау. Он был шпиком людей из Эдена у коммунистов, но обвиняли его еще и в том, что он и для коммунистов шпионил в рейхсвере. Фихтман и некоторые другие как будто участвовали в его убийстве. На процессе среди прочих был допрошен и некто Тойфль в качестве свидетеля обвинения. Он должен был пролить свет на различные планы, разрабатывавшиеся в окружении Фихтмана. Во время допроса он показал, что действительно служил в рейхсвере вольнонаемным и как таковой вошел в так называемые коммунистические круги; что он всегда призывал к более активным действиям, требовал издания газеты, которая вела бы пропаганду в этом направлении; что он предлагал, с целью добыть средства на издание, ограбить какого-нибудь армянского или турецкого ювелира и что такое нападение действительно было осуществлено; он обращался к рабочим с призывами, как это часто тогда происходило, ответить на насилие со стороны приверженцев Носке тоже насилием - за каждого рабочего 10 "носкидов" и т. д. Фихтман вообще был одним из тех психопатов, которые в то время играли заметную роль. Какую роль играл сам Фихтман и его семья, мне неизвестно. Следует еще упомянуть, что Тойфль как вольнонаемный подразделения разведки позже был причастен к убийству гимназиста Пе[...] в Моабите, которое тоже выдавалось за дело рук коммунистов. Тойфль тогда действовал в тени.
17. Когда в Берлине уже начались преследования евреев и охота за валютными спекулянтами, мне довелось стать свидетелем такой охоты неподалеку от криминального суда на Турмштрассе (по направлению к малому Зоосаду). Довольно большая группа странного вида субъектов с громкими криками, выдавая себя за преследователей валютчиков, чинила беспорядки. Ими предводительствовал человек в желтой куртке, который все искал и не находил подозрительных спекулянтов; он бросался то в одну сторону, то в другую и вопил: "Да вот они, вот они!" Решительно ничего подозрительного не попадалось, и поскольку стало совершенно ясно, что для этого человека главным было устроить шум, я обратился к стоявшему поблизости и спокойно взиравшему на все это полицейскому с требованием утихомирить этого буяна. Полицейский даже не пошевелился, хотя я ему показывал свое удостоверение. Тогда я попытался сам привести этого человека в чувство. Он вырвался и забежал в какую-то пивную на Вилльснакерштрассе. Под любым предлогом мне потом старались помешать хоть что-нибудь узнать об этой личности. Когда я вернулся на Турмштрассе, толпа уже разошлась и полицейский исчез. У меня сложилось твердое убеждение, что полицейский знал этого человека и что он стоял на посту не для того, чтобы следить за порядком, а чтобы охранять этого человека.
18. Желтая куртка была замешана и в мюнхенском так называемом процессе об убийстве заложников. Эглхофер, красноармейский командир, все время утверждал, что он не отдавал приказа стрелять. В ходе процесса было установлено, что "приказ отдал какой-то человек в желтой куртке из служебной комнаты Эглхофера, когда его самого там не было".
Я принимал участие в так называемом "процессе о заложниках". На самом деле потерпевшие не были никакими заложниками, многие из них были арестованы из-за наказуемых действий. Они подделывали пропуска и паспорта, срывали объявления и воззвания правительства или провинились как-либо еще. Это подтверждается даже письменно зафиксированными высказываниями Ауля, председателя суда. Часть из них была членами общества Фуле, общества, которое, как свидетельствовала на суде его секретарша, подразделялось на две части: первая - с вполне безобидной программой, предназначенной для большинства членов общества и для публики; вторая - собственно верхушка с далеко идущими политическими контрреволюционными целями. Она поддерживала отношения с окружавшими Мюнхен частями армии, подделывала пропуска и паспорта, работала нелегально с помощью агентов. По словам той же секретарши, общество было основано еще летом 1918 года. Тогда же говорилось, что сам Ауль, председатель суда, вынесший смертные приговоры, тоже был членом общества Фуле. В любом случае уже летом 1918 г. началась подготовка к реакционной реставрации после ожидаемого уже скоро конца войны и столь часто использовавшийся во время войны такой метод обороны, как окапывание, был перенесен в политическую область.
19. В конце 20-х годов проф. Ф. В. Ферстер, которого я не раз консультировал не только по юридическим вопросам, рассказывал мне, что у него недавно побывал высокопоставленный баварский офицер; в разговоре они коснулись послереволюционных событий в Баварии. Среди прочего этот офицер сказал, что все эти события были делом рук прусских военных, они все это устроили с помощью разведывательной службы, и они же инсценировали республику советов. Эта советская республика - прусское детище, Берлин все рассчитал. Я ответил Ферстеру, что это, как он, впрочем, уже знает, в высшей степени соответствует моим собственным представлениям. Здесь произошло то же, что и во время "спартаковских беспорядков" - восстания в Средней Германии, событий в Галле, Гамбурге, Бремене и т. п.
