Но ни в 1802 г., ни в 1807 г., ни позже Ушаков этих вопросов не задал и не мог задать царю по той простой причине, что в высшие сферы он не был вхож, и, например, в Комитет А. Р. Воронцова приглашен вовсе не был. Но зато в этот Комитет были приглашены Мордвинов, и Виллим Фондезин, и тому подобные лица. Еще получше других из членов этого Комитета, пожалуй, был П. В. Чичагов, позднейший злополучный (и в самом деле приводивший много аргументов в свое оправдание) виновник или один из виновников удачи Березинской переправы Наполеона, герой знаменитой крыловской басни «Щука и кот».
Все эти члены Комитета, которым уже никак не привелось самим снискать для России «несколько блеску», не сочли нужным пригласить в свою среду знаменитого адмирала, овеянного славой многих блестящих подвигов.
Нужно ли удивляться, что, как только Н. С. Мордвинов стал министром «морских сил», карьера Ушакова немедленно окончилась. Его выжили сейчас же: он, великий флотоводец, морской Суворов, создатель новой тактики корабельного флота, был назначен начальствовать гребным флотом, уже заканчивавшим свое существование, и береговыми командами в Петербурге, а на принадлежавшее ему по праву место командующего Черноморским флотом был назначен французский эмигрант, один из тех ничтожных трусов, попрошаек и авантюристов, которых прикармливал русский двор с первых же лет французской революции,- маркиз де Траверсе. Именно этот тип и был впоследствии многократно изображен Салтыковым-Щедриным в образе французского эмигранта маркиза Сакрекокэн-соломенные ножки и т. п.
Сначала этот пошлый и абсолютно бездарный проходимец, бивший по щекам старых инвалидов, разорял Черноморский («ушаковский») флот, а впоследствии Александр I, на которого почему-то маркиз де Траверсе производил самое отрадное впечатление, дал ему возможность, в качестве министра, разорять уже и весь русский флот в полном составе.
Глубоко обиженный и болезненно затронутый пренебрежением к флоту вообще и явным забвением его заслуг в частности, Ушаков еще четыре года оставался на службе.
На глазах Ушакова шел процесс разложения и упадка флота, обреченного на бездействие. Началось все возрастающее в ущерб морской службы увлечение солдатской строевой муштрой, плавания почти прекратились, постройка новых кораблей замерла. С материальным упадком флота началось и его моральное разложение.
Бессильный помешать этому, Ушаков в конце 1806 г. подал в отставку, написав в своем прошении о ней не только о «телесной», но и «душевной» болезни.
Документация, касающаяся отставки Ушакова, так по-своему интересна, что мы считаем уместным познакомить с ней читателя.
19 (31) декабря 1806 г. Ушаков подал в отставку, и спустя две недели, 2 (14) января 1807 г.. Александру был представлен следующий доклад товарища морского министра П. В. Чичагова:
«Балтийского флота адмирал Ушаков в поданной на высочайшее вашего императорского величества имя просьбе объясняет, что, находясь в службе 44 года, продолжал оную беспорочно, сделал на море более 40 кампаний, две войны командовал Черноморскиим линейным флотом против неприятеля и был во многих сражениях с пользою; ныне же при старости лет своих отягощен душевной и телесной болезнию и опасается по слабости здоровья быть в тягость службе, посему и просит увольнения от оной, присовокупляя к тому, что он не просит награды, знатных имений, высокославными предками вашими за службу ему обещанных, но останется доволен тем, что от высочайшей милости и щедроты определено будет на кратковременную его жизнь к пропитанию. В службе состоит оной Ушаков с 1763 года, в нынешнем чине с 1799 года, жалованья получает в год по 3600 рублей и постольку же столовых»54.
Александр не то смутился, не то просто заинтересовался этим прошением знаменитого флотоводца, проникнутым такой горечью и явной обидой, и велел морскому начальству узнать у Ушакова, как сообщил последнему Чичагов, «в чем заключается душевная его болезнь, дабы его величество мог сделать что-либо к его облегчению»55.
Ушаков 12 (24) января ответил Чичагову: «Вследствие милостивого благоволения его императорского величества, в письме вашего превосходительства мне объявленном, о узнании подробнее о душевной болезни моей, во всеподданнейшем прошении о увольнении меня при старости лет за болезнию моею от службы упомянутой, всеподданнейшее свое донесение его императорскому величеству при сем представить честь имею, всепокорнейше прошу ваше превосходительство представить его всемилостивейшему государю императору и не оставить вашим благоприятством по моему прошению, от 19 декабря (ст. ст.-Е. Т.) минувшего 1806 года писанному, в каковой надежде, имею честь быть с совершенным почтением и преданностью»58.
При этом препроводительном письме Ушаков направил императору Александру следующий ответ: «Всемилостивейший государь! В письме товарища министра морских дел объявлено мне: вашему императорскому величеству в знак милостивого благоволения благоугодно узнать подробнее о душевной болезни моей, во всеподданнейшем прошении о увольнении меня при старости лет за болезнью моею от службы упомянутой.
Всеподданнейше доношу, долговременную службу мою продолжал я от юных лет моих всегда беспрерывно с ревностью, усердием и отличной и неусыпной бдительностью. Справедливость сего свидетельствуют многократно получаемые мною знаки отличий, ныне же по окончании знаменитой кампании, бывшей на Средиземном море, частию прославившей флот ваш, замечаю в сравнении противу прочих лишенным себя высокомонарших милостей и милостивого воззрения. Душевные чувства и скорбь моя, истощившие крепость сил, здоровья, богу известны - да будет воля его святая. Все случившееся со мною приемлю с глубочайшим благовением. Молю о милосердии и щедроте, повторяя всеподданнейшее прошение свое от 19 декабря минувшего 1806 г.»57
Александр этим удовольствовался, и 17 (29) января 1807 г. последовало «высочайшее повеление» императора Александра I «об увольнении от службы адмирала Ф. Ф. Ушакова»:
«Балтийского флота адмирал Ушаков по прошению за болезнью увольняется от службы с ношением мундира и с полным жалованием»58.
Так окончилась долгая и многотрудная служба родине знаменитого русского адмирала. У императора Александра Павловича проявилось в данном случае в идеальной полноте то качество, которое впоследствии поэт Гейне приписывал монархам вообще, иронически называя его «истинно царственной неблагодарностью». Позднее так же безобразно обошелся царь и с Д. Н. Сенявиным.
Ушакову суждено было прожить еще десять лет после отставки. Доживал он свой славный век в тиши деревенского уединения, забытый двором и великосветским обществом. Только на флоте еще вспоминали о человеке, который, возвеличив русский морской флаг, где-то там, в глубине России, никнет «в тишине главою лавровой», как говорил о подобных ему героях Пушкин. Смерть пришла в 1817 г.
Своими подвигами на Черном море Ушаков закрепил преобладание там юного русского флота. Ему же суждено было провести русский флот через Дарданеллы и Босфор и спустя 28 лет после Чесмы проникнуть в Средиземное море, покрыв и здесь славой русский морской флаг. Это второе появление русского флота в Средиземном море было с чисто военной точки зрения не менее славным, чем первое.
Боевые подвиги Ушакова, его моряков и солдат, освободивших Ионические острова от французских захватчиков, принесли населению этих островов совсем неслыханное для тех времен самоуправление. В Южной Италии Ушаков и его подчиненные вели себя далеко не так, как это было бы по нраву императору Павлу, имевшему уже в 1798-1799 гг. все типичные черты «жандарма Европы». Ушаков и его моряки и солдаты воевали с блестящим успехом против французских военных захватчиков, которые смотрели и на Ионические острова, и на Италию исключительно как на богатую колонию для французской крупной торгово-промышленной буржуазии, потому что во внешней политике Директории на Апеннинском полуострове к тому времени уже ничего революционного не оставалось: эра захватнических войн Бонапарта началась в 1796-1797 гг., а в 1799 г. Наполеон уже стал полным диктатором Франции и продолжал в грандиозных масштабах свои агрессии. Южноитальянское крестьянство смотрело на французов не как на освободителей, но как на грабителей. Это не значит, конечно, что правление неаполитанских Бурбонов не было еще гораздо хуже и реакционнее, чем верховенство французской Директории и ее военных агентов.
Воевать с неаполитанскими либералами, помогать палачам Фердинанда, королевы Каролины и Эммы Гамильтон, вешать неаполитанских «якобинцев» ни Ушаков, ни его подчиненные, в полную противоположность обнаружившему такую жестокость Нельсону, не пожелали. Наоборот, они делали, что только было в их силах, чтобы спасти этих несчастных, как это было ими гораздо более успешно проделано уже раньше в отношении греческих «якобинцев» на Ионических островах. Но была огромная разница в положении: на Ионических островах хозяином был Ушаков, а в Неаполе- Нельсон…
