Заключительная статья Киевского свода в Ипатьевской летописи помещена под 1199 г., однако, как определил Н. Г. Бережков, событие, которому она посвящена, свершилось 24 сентября 1198 г.[386] Разумеется, это не означает, что в этом же году был составлен и весь свод, но тот факт, что он завершается именно этой информацией, а дальше идет статья из летописи Романа Мстиславича, указывает на дату, близкую к провозглашению Моисеем своей яркой речи.
6. Удельное летописание в Киевском своде конца XII в.
Бурная эпоха феодальной раздробленности Руси характеризовалась не только междукняжескими тяжбами за столы и земли, но и экономическим и политическим укреплением удельных княжеств, строительством их столиц. Явления, которые раньше имели место только в Киеве, постепенно распространялись на другие крупнейшие города Руси. К ним принадлежит, в частности, и традиция исторической письменности, которая в XII в. стала уже уделом не только духовных, но и светских авторов. «Историки и поэты, — писал в XII в. Кирилл Туровский, — летописцы и сказители, внимательно прислушивались к войнам и битвам между монархами, чтобы воспеть и возвеличить тех, кто бесстрашно воевал за своего царя, кто в бою не показывал спину врагам — тех прославить и увенчать похвалами».[387]
Многое из созданного удельными летописцами не дошло до наших дней. Однако и то, что сохранилось, свидетельствует о широкой распространенности исторической письменности на Руси. В Киевском своде заметны следы летописаний черниговского, переяславльского, галицкого и владимиро-суздальского, которые мы и попытаемся показать в этой главе.
Начнем с черниговского летописания. Буйное племя князей Ольговичей, которые не удовлетворялись ролью удельных властителей и постоянно претендовали на киевский великокняжеский стол, не обойдено вниманием летописцев. В Киевском своде события в Черниговской земле XII в. отображены достаточно полно. Частично это было заслугой киевских летописцев, которые делали свои записи со слов очевидцев, частично их черниговских коллег, чьи тексты вошли в Киевскую летопись. Подтверждением этому может быть великокняжеская летопись Изяслава Мстиславича, в которой Б. А. Рыбаков выделил 19 отрывков из летописи Ольговичей. В них положительно описаны черниговские князья и скрупулезно подсчитан урон, причиненный их добру Изяславом Мстиславичем. Безусловно, только лицо, близкое к князьям Ольговичам, могло знать, что в их загородных хозяйствах-замках паслось три тысячи кобыл-маток и одна тысяча верховых коней, что в хозяйстве трудилось 700 человек челяди, а в погребах было 500 берковцев меда и 80 корчаг вина, что из церкви св. Вознесения забрано две кадильницы, Евангелие, книги, колокола, серебряные сосуды, шитые золотом церковные одежды и др. Победители, как известно, не ведут бухгалтерского учета награбленного, поскольку это не в их интересах. Тут явно ощущается рука летописца Святослава Ольговича.
Информатором о бесчинствах Изяславого воинства в захваченном Путивле, где подвергся разграблению княжий двор Святослава, был не названный по имени дружинник Олега Святославича. «И приде Святославу вѣсть, оже Изяславъ Мьстиславичь пришелъ и городъ его взялъ и вся юже в немъ, Святославе и повода ему отца его мужь».[388]
Среди текстов черниговской летописи, видимо, был рассказ об Игоре Ольговиче, завершившийся восторженным некрологом князю. Совершенно невозможно предположить, чтобы он мог быть написан боярином Петром Бориславичем. Текст его сугубо церковный и очень благожелательный к Игорю.
«И тако скончаша и Игоря, князя сына Олгова, бяшеть бо добрый и поборникъ отечьства своего, в руцѣ Божии преда духъ свои, и съвлѣкъся ризы тлѣньнаго человека, и в нетлѣньную и многострастьную ризу оболкъся Христа».[389]
Несомненно, из летописи Святослава Ольговича взят рассказ о его встрече с Юрием Долгоруким в Москве в 1147 г. В пользу этого свидетельствуют подробности в составе Ольговичей, о последовательности их прибытия к Юрию, о принесенных ему подарках, об ответных дарах владимиро-суздальского князя Святославу, его сыну Олегу и Владимиру Святославичу.
Следы летописца Святослава Ольговича отчетливо прослеживаются в статье 1164 г. Ипатьевской летописи, которая имеет и фрагменты текстов других авторов. После сообщения о прибытии в Русь нового митрополита Иоанна и богатых подарках, полученных Ростиславом Мстиславичем от византийского императора, без логической связи с предыдущим текстом, в другой стилистической манере и с середины предложения, идет рассказ о смерти Святослава Ольговича и вызванные ею страсти вокруг черниговского стола.
В литературном отношении рассказ откровенно слабый, изложение событий путаное, однако настолько информативный, что не оставляет никакого сомнения в том, что перед нами свидетельство очевидца. Летописец отметил такие детали, как трехдневное утаивание от Олега смерти его отца, клятву епископа на верность Олегу и тайную отсылку грамоты к Святославу Всеволодичу с предложением занять черниговский стол, сговор княгини с епископом и боярами умершего князя об отступничестве от Олега и др. Идейно летописец на стороне Олега, о чем говорит сравнение поступка епископа — «родомъ Грѣчинъ» — с предательством Иуды: «Се же первое цѣлова святаго Спаса, и же створи злое преступленье».[390]
Утверждение на черниговском столе Святослава Всеволодича, которое будто бы произошло с доброго согласия Олега, не вызвало у летописца особого энтузиазма.
Можно думать, что летописец Святослава после смерти своего черниговского сюзерена продолжил делать записи при дворе его сына Олега в Новгороде-Сиверском. В пользу этого свидетельствуют, в частности, летописные статьи 1165–1168 гг., в которых подается относительно полная хроника жизни семьи Олега Святославича и всех Ольговичей.
Под 1165 г. в летописи сообщается о женитьбе Олега на дочери великого киевского князя Ростислава Агафье, под 1166 г. — о смерти жены Святослава Ольговича. В статье 1167 г. детально описывается конфликт Олега со Святославом Всеволодичем из-за волостей. Судя по не очень четкому свидетельству летописи, Олег просил у Святослава волость, которая после смерти князя Святослава Володимировича осталась без хозяина. Святослав не внял его просьбе и отдал «лѣпшую волость» брату, а «сына посади въ Вщижи». Во внутренний конфликт Ольговичей решил вмешаться Ростислав Мстиславич, полагавший, что Святослав ущемил в правах его зятя Олега. Святослав был непреклонен и тогда Олег предпринял военный поход к Стародубу. Он оказался неудачен, но спровоцировал ответный поход Ярослава Всеволодича с половцами к Новгород-Сиверску. Он также не был успешным; не дойдя 15 верст до города, дружины Ярослава повернули назад.
Нет сомнения, что этот конфликт в стане Ольговичей описывает летописец Олега. Он знает, что во время похода к столице княжества объединенных дружин Ярослава и половцев Олег сильно заболел. «Олегъ же бѣ в то веремья несдравуя вельми, яко не мощи ему ни на Конь всѣсти».[391] В конце концов, при посредничестве Ростислава, Олег примирился со Святославом и получил-таки от него какие-то четыре города. Несколько ниже летописец сообщает о рождении у Олега сына, которому дали крестильное имя Борис, а княжеское — Святослав, а также о походе против Боняка, завершившемся победой Олега.
В летописной статье 1168 г. содержится обстоятельный рассказ о встрече в городе Чичерске Олегом и его женой великого князя Ростислава. В честь тестя новгород-сиверский князь устроил пышный обед, а затем одарил Ростислава богатыми подарками. Не остался в долгу и киевский князь, также одаривший Олега и его жену. «И приде Чичьрьску, к зяти Олгови, ту бо бѣ Олегъ ждалъ его с женою и поя Олегъ Ростислава на обѣдъ и бысть радость велика въ ть день».[392] Видимо, этой записью и закончилась деятельность летописца Святослава — Олега, поскольку таких благожелательных описаний княжеских деяний последнего на страницах киевской летописи больше не встречается.
Кто был историографом князей Святослава Ольговича и его сына Олега, сказать сложно. Б. А. Рыбаков видел в нем духовное лицо. Его тексты наполнены благочестивыми сентенциями, скрупулезной фиксацией церковных праздников, сведениями о действиях черниговского епископа. Не исключено, что они действительно принадлежат тому самому «попину», который, как доверенное лицо Святослава Ольговича, в 1146 г. был послан с дипломатической миссией в Чернигов. Будучи княжеским секретарем, он безоговорочно оправдывал все действия Святослава и его сына и последовательно подчеркивал криводушие их врагов.[393]
Детальный рассказ о новом конфликте Олега со Святославом Черниговским в 1176–1177 гг., в котором подчеркиваются его поражения и спасения бегством, наверное, принадлежал уже летописцу Святослава Всеволодича. То же самое можно сказать и о сообщении о смерти Олега, содержавшемся в статье 1179 г. Оно хроникальное и не сопровождено даже дежурными фразами сочувствия умершему. «Во том же лѣтѣ преставися Олегъ Святославичь, месяца генваря, въ 16 и положиша у святаго Михаила».[394]
