Давид грустно кивнул головой.
В это время Иоав и его лазутчики изучали отверстия галереи, указанные Давидом, а также ворота города. К полудню Давид и его посольство повернули назад.
– Осмотрели все, – сказал Иоав. – Скажи мне, когда я должен быть готов.
– Как можно скорее, – ответил Давид. – Берите веревки подлиннее. Когда ты сделаешь крюки?
– Я начну их делать сегодня вечером.
Двое кузнецов Хеврона не спали в эту ночь: они изготавливали сотню крюков с кольцами, чтобы пропустить туда веревки.
Спустя три дня жебюзиты спали крепким сном, а караульные на крепостных стенах смотрели на горы Оливе, как обычно, а в это время воины Иоава пугали крыс по двум галереям, указанным Давидом. Они обдирали руки и колени, но возбуждение от ожидания предстоящего боя лишило их чувствительности к боли. В полночь они собрались в сводчатом зале, о котором говорил Давид. Как только они убедились, что их достаточно для битвы, они хлынули по улицам города в направлении ворот. Караульные не были виноваты. Они не видели подход отрядов по долине Кедрон, потому что факелы с трудом освещали лишь вершину крепостных стен. А так как в тот вечер ветер дул с востока, пламя склонялось к ним и несло им в лицо сверху мелкую угольную пыль. Дозорным действительно надо было иметь глаза на уровне колен, чтобы они могли видеть, как атакуют город.
Вдруг в городе раздались крики. Собаки лаяли. Стражники на воротах Вале, Фюмы, Бреби и Пуассон были убиты, задушены, пронзены, а двери открыты в один миг. Три тысячи солдат Давида под командой Эзера, Амона, Ихбосхота, Абисхея прошли по улицам города и заняли стратегически важные пункты. Солдаты, которые спали в казарме, успели лишь приоткрыть глаза, как были обезоружены и связаны или скончались.
За исключением нескольких ссадин, вывихов, полученных в туннелях, отряды Давида не понесли никаких потерь.
Еще до зари Иерусалим сменил господина. Он увидел, как за его долгую историю впервые встало иудейское солнце. Знатные граждане хотели начать вести переговоры.
– Что обсуждать? – прервал их Иоав. – Мы завоевали вас. Мы вам предлагали дружбу, но вы заявили, что вы неприступны.
– Иерусалим! Иерусалим! – воскликнул Давид, прибыв в тот час, когда стрелка солнечных часов не отбрасывала тень. – Я беру тебя девственным, и поэтому случаю я дам тебе свое семя! У тебя больше нет прошлого, я дам тебе будущее! Будь маткой Израиля! Исполни волю Самуила! Это воля Бога, отныне твоего единственного Бога!
Переезд и устройство в городе действовали на Давида как возбуждающий эликсир. Он страстно блудил.
Нескончаемая гирлянда женских грудей, лобков – вот что представляла собой жизнь царя. Больше ему не приходилось лишь мечтать, он флиртовал с любыми женщинами. Он отныне знал все их особенности: от кисловатой свежести до сахарной полноты, от пахнущих корицей темных тел из Арабии до благоухающих жасмином белокурых рабынь, которых привозили из Азии цари Тира и Сидона. Он умел с первого взгляда увидеть округлую грудь, сочетающуюся с высокими, крепкими ягодицами молоденьких девушек, приехавших из Африки с караванами Синаи, и грудь словно грушу, заявлявшую о низких ягодицах азиатских девственниц, которые ходили вразвалку, как верблюды, служившие им верховыми животными. По примеру охотника, который узнает перепела по мягкому крику и ласточку по короткому и звонкому пению, он видел различие в их криках, когда ласкал цветок клитора или сумрак влагалища.
Кто осуждает плодоносящее дерево?
Некоторые царские связи длились только одну ночь, другие оставляли чувство незаконченности, и Давид туда возвращался. Некоторые из них становились женами, другие только любовницами, кто-то исчезал с подарком, но приходил за милостями для отца или брата. Не все беременели, но он больше не считал своих детей. Этим занималась кормилица Авигеи, которая узнавала из сплетен и пересудов.
– Он заселит город! – говорил Эзер, смеясь, но и сам, однако, тоже не скучал. В этом он следовал приказу Давида.
– Не давайте ржаветь своим мечам! – говорил он с улыбкой, что противоречило властному тону. – Если он затупился – в ножны! Разнообразие стимулирует аппетит!
Важность состояла в том, что все мальчики, которые родились в Иерусалиме, были обрезанные, даже если их матери были жебюзитки. Молодой Мемфивосфей только достиг половой зрелости, всего шесть лун назад, а Давид и ему приказал взять в кровать юную жебюзитку.
– Посреди не хромают! – объявил он.
Впрочем, жебюзитские женщины никогда не испытывали отвращения к неразборчивым связям. После первых и неизбежных враждебных выпадов, ссор солдат и взаимных потасовок жебюзиты смирились, не обижались на судьбу. Даже в дальнейшем судьба не представлялась плохой, Иерусалим становился столицей царства, и первыми поняли выгоды таких перемен торговцы: с прибытием Давида в Иерусалим валом валили люди его племен, и каждый раз эти посетители снимали комнаты, покупали салат, рыбу, хлеб, оливки, масло, огурцы, птицу, одежду, сандалии, если не осла, мула или лошадь, сирийские бусы, фенисийские золотые и серебряные изделия. Занимались делами, менялись, надрывая горло, сделки длились бесконечно.
Преимущество торговых сделок принадлежало обрезанным, но не один жебюзит решился пожертвовать куском кожи, который, в общем и целом, был не нужен.
Огородники удвоили, потом утроили обрабатываемые поверхности на горе Оливье, мясники резали в два раза больше скота. В четыре раза больше привозили пива из Арамо де Коба, Датаса, так как там было самое вкусное пиво. Торговцы вином должны были устроить ввоз вина из Галилеи и Иудеей, отростки побегов, украденные когда-то шпионами Иозуе, позволили вырастить новые виноградники на склоне Шефела.
Этот взлет проявился равным образом и в строительстве. Между тем временем, когда Давид решил построить себе дворец в верхней части города, еще более красивый и более богатый, чем дворец, оставленный в Хевроне, и моментом, когда он там устроился через пятнадцать лун, число домов у подножия этого здания удвоилось: в самом деле, иудеи с соседних территорий – реувен, гад, эфраим, биньямин и Иудея – хлынули в Иерусалим, чтобы быть ближе к Давиду, которого они называли «светом Израиля».
Это его встревожило.
– Все эти дома – словно приклеены друг к другу, – заметил он. – Перевернутая лампа – и пожар опустошит целые кварталы.
Он недавно назначил Иоава правителем города; он требовал от него кадастр и соблюдение плана постройки улиц, чтобы не нагромождать дома вплотную. Новое указание натолкнулось на сопротивление. Тот, у кого земля прилегала к соседу, и слышать не хотел, чтобы уступить полоску, чтобы сделать улицу между ними.
– Проложите улицу в другом месте! – протестовал он.
– Она пройдет здесь и нигде больше, – настаивал Иоав, вспыльчивый характер которого знал каждый.
Другой требовал непомерной компенсации. Деревенский житель, жадный к прибыли, не думал уступить задаром и части барыша.
Иоав гневался:
– Когда ты и твоя семья будете задыхаться в развалинах твоего дома, потому что дом твоего соседа будет охвачен огнем, за твою землю не дадут и чечевичного зернышка. Это общий интерес, ты понимаешь? Вот почему я хочу проложить улицу между двумя участками!
А когда городские власти копали сточную канаву на известной улице, то посыпались другие упреки. Жители, дома которых были близко расположены к этой канаве, жаловались, что она выносит отходы. Приходилось им объяснять, что сточные канавы собирали воду, выпадавшую в сезон дождей, и что без этих канав вода унесет сами дома.
Прирост населения вынудил Иоава внести две поправки в планировку и изменить высоту стены, опоясывающую город. Площадь города сократилась, и пришлось расширить его границы на восток и на запад.
– Нам придется скоро все построить заново, – сказал однажды Иоав Давиду.
– Все продумано, – ответил Давид.
Иоав подождал объяснений.
– Цены на землю настолько возросли, что они сами могут стать регуляторами, – сказал Давид. – В Иерусалим придут только те, кто обладает властью и кому это необходимо. Знаешь ли ты цену, которую я был должен заплатить за размещение храма?
– Но у тебя уже есть храм, – сказал удивленный Иоав.
– Нет, другой храм, который я хочу построить.
Давид задумался.
– Большой храм, для ковчега самый большой храм.
– Ковчег, – повторил Иоав. – Но такой храм находится в Кириафиариме… В руках филистимлян…
– Мы его отберем, – сказал Давид, поглаживая бороду. – Какой смысл будет тогда в нашем строительстве в Иерусалиме, если он не будет для всех городом нашего Господа? Кем будем мы без покровительства Господа? А какой более яркий символ его защиты, как не ковчег?
– Тогда будет нужно завязать войну с филистимлянами, – не без удовольствия заметил Иоав.
