тропа так: начинается от реки Асопа, текущей по ущелью, название у этой горы такое же, как и у тропы – Анопея. Проходит эта Анопея вдоль горного хребта и оканчивается… близ скалы, называемой Мелампиг, у святилища Керкопов» [312]. Указания на памятник в литературе такого рода носят чисто практический характер; у периэгетов они приобретают самодовлеющее значение. Периэгеза выросла из топографического жанра, именно оттуда она заимствовала композиционные принципы и специальную терминологию. Но произошло это только в ту эпоху, когда Эллада стала превращаться в музей под открытым небом и объект для научных исследований, которыми занимались главным образом ученые из Александрийского Мусейона. В эллинистической культуре, однако, она занимает особое место: в то время как подавляющее большинство ученых-филологов и антикваров этой эпохи было связано с Мусейоном (это, прежде всего, Каллимах и его ученики Истр, Филостефан, Эратосфен и бывший учеником Эратосфена Филохор, Калликсен и др.), ни один периэгет, хотя по характеру своей учености Полемон и писатели его круга мало чем отличаются от Каллима-ха и в особенности от его ученика Филостефана [313], насколько нам известно, с Александрией связан не был [314]. Более того, Полемон против Истра и Эратосфена (оба работали в Мусейоне) написал специальные сочинения Ἀντιγραφαί, то есть «Опровержения».
Закономерным будет вопрос, не была ли в целом периэгеза со своей упорной ориентацией на топографию и местность, на фоне которой развертывается повествование, связана с реакцией на александрийскую науку, представители которой, запершись, как говорится в знаменитых стихах Μουσέων ἐν ταλάρῳ (то есть в «клетке для Муз») [315], изучали древности Эллады по одним только письменным источникам.
Полемон, сын Эвегета, был, согласно биографическим сведениям, сохраненным у Суды (эти же данные у Эвдокии), современником Птолемея Эпифана (203–181) и, как сообщал Асклепиад Мирлианский, ровесником Аристофана Византийского (260–185). У Суды имя Полемона связывается с прославленным представителем Средней Стои Панетием Родосским (родился около 185 г. до н. э.), но каким именно образом, неясно. Родился он в городе Гликея (возможно, Ликея) близ Илиона. О его учителях никаких сведений нет. Высказывалось предположение, будто он принадлежал к ученым Пергамской школы, но доказать это нельзя. Ссылки на его сочинения содержатся у Страбона, Плутарха, Элиана, Диогена Лаэртского, Афинея, Климента Александрийского. Известно, что историк Аристид составил свое сочинение из одних только выдержек из Полемона [316]. Существовали и другие сборники выписок из его сочинений. Все это говорит о том, что этот автор высоко ценился в римскую эпоху. Плутарх называет Полемона πολυμαθὴς καὶ οὐ νυστάζων ἐν τοῖς Ἑλληνικοῖς πράγμασιν ἀνήρ, то есть «человеком, обладающим обширными познаниями и никогда не дремлющим в том, что касается греческого» [317]. Геродик из Вавилона называл его Στηλοκόπας, что значит «пожиратель стел» или «старьевщик стел» [318]. Это прозвище говорит о том интересе, который проявлял Полемон к надписям; об этом свидетельствует целый ряд фрагментов его сочинений (3, 4, 44, 48 и др.). Другой современник Полемона острил по его адресу, что тот готов называться самосцем, сикионцем, афинянином и гражданином многих других полисов [319].
Вопрос о том, что представлял собой корпус сочинений Полемона в древности и каков был общий объем его сочинений, очень сложен. Можно с уверенностью сказать, что им были написаны следующие сочинения: «Об афинском Акрополе» (в четырех книгах) [320], «Описание Илиона» (в трех книгах) [321], «Против Тимея» (не менее 12 книг) [322], «Против Эратосфена» (не менее двух книг) [323], «Против Адэя и Антигона» (не менее шести книг) [324]. Что касается остальных заголовков, которые приводятся у античных и византийских авторов, то они, скорее всего, принадлежат не целым сочинениям, а отдельным частям («логосам») тех трудов, названия которых до нас почти не дошли. Так, например, целая книга (βιβλίον ὅλον), которую, по словам Гарпократиона [325], Полемон посвятил Священной дороге (из Афин в Элевсин), – не отдельное сочинение, а одна книга из какого-то труда, посвященного Афинам или всей Аттике [326]. Заголовок «О посвящениях, хранящихся в Лакедемоне» [327] – название логоса в произведении, которое называлось «О городах Лакедемона» (заголовок сохранен у Суды) [328].
Большое место среди сочинений Полемона занимали Ἀντιγραφαί («Опровержения»), речь в которых шла о трудах Тимея, Эратосфена, Истра, Неанфа, Адэя [329] и Антигона [330]. Ἀντιγραφαί представляли собой, скорее всего, выписки из тех мест у этих авторов, в которых, по мнению Полемона, содержались ошибки, и подробный комментарий к этим местам (см., например, фр. 53 из сочинения, направленного против Неанфа из Кизика).
Как бы отрывочны ни были тексты Полемона (а в особенности других писателей его круга), до нас дошедшие, включение их в арсенал источников по эллинистической культуре необходимо прежде всего по той причине, что они показывают, что расцвет периэгезы, того жанра, который обычно связывается главным образом с II в. н. э. (Павсаний), приходится на III–II вв. до н. э.
В отличие от Павсания, который старался походить по языку на Геродота, Полемон не ориентировался на язык исторической прозы. Он использует язык топографической литературы, вводит в свои сочинения большое число специальных терминов, например, из практики жертвоприношений (фр. 82, 86–88). При описании памятника пользуется следующим приемом: для того чтобы характеристика его была полнее, он нагромождает вокруг одного определяемого слова целый ряд близких по значению определений.
Работа с авторами, сочинения которых дошли до нас во фрагментах, как правило, осложняется тем, что наши представления о них оказываются предвзятыми, так как опираются в первую очередь не на тексты, а на оценочные свидетельства античных писателей. Так, например, мы вообще не располагаем текстами Кратиппа и судим о том, что представлял он собою как историк, по замечаниям Дионисия Галикарнасского и Плутарха. Наше отношение к Тимею как к историку базируется, прежде всего, на резком отзыве Полибия (XII, 25, 5; XII, 7, 1) и других авторов, которые либо дословно, как Диодор (XII, 90), либо в своих словах, как Плутарх (Dion. 36), Страбон (XIV, 22) и Корнелий Непот (Alc. 11) передают характеристику, которую дал Тимею Полибий.
Наша задача заключалась именно в том, чтобы избежать такого подхода в случае с Полемоном. Ввиду того, что ряд его фрагментов значителен по объему (44, 78, 83, 86), а главное, благодаря тому обстоятельству, что они содержатся у разных авторов, включая лексикографов, которых абсолютно не интересовал Полемон как писатель (среди фрагментов Полемона нет ни одного, который приводился бы в тексте, откуда он был извлечен, с целью дать Полемону характеристику),
