В своем радиообращении к народу Финляндии президент Каллио напомнил об остающихся у всех обязательствах перед семьями погибших, инвалидами войны и другими жертвами, а также перед населением регионов, ставших теперь частью России. Людям, живущим на отходящих к СССР территориях, предоставлялось право самим решать, покидать им свои дома или оставаться и становиться гражданами Советского Союза.
Ни один финн не выбрал последнего, хотя подписанный мирный договор превратил 450 тысяч человек в нищих и бездомных. Финское правительство реквизировало для эвакуации беженцев все имеющиеся автомобили и создало условия для их временного проживания в других частях Финляндии. Многим из этих людей требовалась поддержка государства, так как более половины из них жили за счет сельского хозяйства; предстояло найти 40 тысяч ферм, и коллективная ответственность за это ложилась на плечи всего народа Финляндии. 28 июня 1940 года был принят Закон о чрезвычайном переселении, обеспечивающий права беженцев.
Вопрос о том, почему СССР подписал мирный договор, не имея серьезных намерений оккупировать Финляндию, обсуждался долгие годы уже после войны. Хрущев говорил, что Сталин проявил здесь политическую мудрость, ибо понимал, что "Финляндия вовсе не была нужна для мировой пролетарской революции".
Но колоссальные усилия финнов по защите своей страны, несомненно, сыграли не последнюю роль в принятии Сталиным решения отказаться от намеченных планов. Подчинить себе этот упрямый и враждебный народ, несомненно начавший бы партизанскую войну, способную продлиться неизвестно сколько, было задачей не из легких.
Если брать шире, то Сталин просто не отважился позволить конфликту на территории Финляндии перерасти в мировую войну, ибо в его намерения не входила война против союзников на стороне Германии. В условиях, когда граница Финляндии по-прежнему оставалась ненарушенной, а союзники готовились оказать ей помощь техникой и оружием, война вполне могла затянуться до весны, и тогда победа, по всей видимости, досталась бы Советскому Союзу неизмеримо более дорогой ценой.
Зимняя война 1939–1940 годов в значительной степени повлияла на быстро меняющиеся планы великих держав. Для премьер-министра Великобритании Невилла Чемберлена нерешительность его правительства во время "зимнего безумия" закончилась его отставкой семь недель спустя при вторжении нацистов в Норвегию и Данию. Через неделю после вторжения в Норвегию и Данию пало французское правительство во главе с Даладье, которого сменил Пьер Лаваль, ловко использовавший конфликт в Финляндии для своего прихода к власти.
Что же касается Германии, то, не предстань Советский Союз в столь неприглядном виде в войне с Финляндией, Гитлер вряд ли недооценил бы военный потенциал России таким образом, как он это сделал. По сравнению с огромными усилиями, затраченными СССР в Финляндии, полученный результат оказался далеко не столь впечатляющим.
Несмотря на то что половина дислоцированных в европейской части и в Сибири регулярных дивизий русских была брошена против небольшой соседней страны, Красная армия потерпела крупный провал, и причины этого очевидны.
Как писал маршал Маннергейм, "типичной ошибкой Верховного командования красных являлось то, что при проведении военных операций не уделялось должного внимания основным факторам в войне против Финляндии: особенностям театра военных действий и мощи противника"[44]. Последний был слаб в плане материального обеспечения, но русские не до конца отдавали себе отчет в том, что организационная структура их армии была слишком громоздкой для ведения боевых действий в дикой северной местности в разгар зимы. Маннергейм отмечает, что они вполне могли бы предварительно провести учения в условиях, подобных тем, с которыми им предстояло столкнуться в Финляндии, но русские не сделали этого, слепо веря в свое превосходство в современной технике. Подражать действиям немцев на равнинах Польши в лесистой местности Финляндии означало обречь себя на провал.
Другой ошибкой являлось использование в действующей армии комиссаров. "То, что каждый приказ сначала должен был быть одобрен политруками, обязательно приводило к задержкам и неразберихе, уж не говоря о слабой инициативе и страхе ответственности, — писал Маннергейм. — Вина за то, что окруженные части отказывались сдаваться, несмотря на холод и голод, целиком лежит на комиссарах. Солдаты были лишены возможности сдаться из-за угрозы репрессий в отношении их семей и заверений в том, что их ждут расстрел или пытки, если они попадут в руки противника. Во многих случаях офицеры и солдаты предпочитали сдаче в плен самоубийство"[45].
Хотя русские офицеры были людьми мужественными, старших командиров отличала инертность, исключавшая возможность действовать гибко. "Поражало отсутствие у них творческого воображения там, где меняющаяся ситуация требовала быстрого принятия решений…" — писал Маннергейм. И пусть русский солдат продемонстрировал мужество, упорство и неприхотливость, ему тоже не хватало инициативы. "В отличие от своего финского противника он был бойцом массы, неспособным действовать самостоятельно при отсутстствии контакта со своими офицерами или товарищами"[46]. Маннергейм приписывал это выработанной в ходе длившейся веками тяжелой борьбы с природой способности русского человека терпеть страдания и лишения, ненужному подчас проявлению мужества и фатализму, недоступным для понимания европейцев.
Несомненно, накопленный в ходе Финской кампании опыт был в полной мере использован маршалом Тимошенко в проведенной им реорганизации Красной армии. По его словам, "русские многому научились в этой тяжелой войне, в которой финны сражались героически".
Выражая официальную точку зрения, маршал С. С. Бирюзов писал:
"Штурм линии Маннергейма рассматривался в качестве эталона оперативного и тактического искусства. Войска научились преодолевать долговременную оборону противника за счет постоянного накопления сил и терпеливого "прогрызания" брешей в оборонительных сооружениях противника, созданных по всем правилам инженерной науки. Но в условиях быстро меняющейся обстановки недостаточное внимание уделялось взаимодействию различных родов войск. Нам приходилось заново учиться под огнем противника, заплатив высокую цену за тот опыт и знания, без которых мы не смогли бы разбить армию Гитлера"[47].
Адмирал Н. Г. Кузнецов подвел итоги: "Мы получили суровый урок. И он должен был стать полезным для нас. Финская кампания показала, что организация руководства вооруженными силами в центре оставляла желать лучшего. В случае войны (большой или маленькой) следовало знать заранее, кто будет Верховным главнокомандующим и через какой аппарат будет вестись работа; должен ли был им стать специально созданный орган, или это должен был быть Генеральный штаб, как в мирное время. И это были отнюдь не второстепенные вопросы"[48].
Что касается далеко идущих последствий Зимней войны, оказавших влияние на действия Красной армии против Гитлера, то Главный маршал артиллерии Н. Н. Воронов писал:
"В конце марта [1940 года] состоялся Пленум Центрального Комитета партии, на котором большое внимание было уделено рассмотрению уроков войны. Он отметил серьезные недостатки в действиях наших войск, а также в их теоретической и практической подготовке. Мы до сих пор не научились в полной мере использовать потенциал новой техники. Была подвергнута критике работа тыловых служб. Войска оказались плохо подготовленными для ведения боевых действий в лесах, в условиях морозной погоды и непроходимых дорог. Партия потребовала тщательного изучения опыта, накопленного в боях на Хасане, Халхин-Голе и Карельском перешейке, совершенствования вооружения и подготовки войск. Назрела необходимость срочного пересмотра уставов и наставлений с целью приведения их в соответствие с современными требованиями ведения войны… Особое внимание уделялось артиллерии. В морозную погоду в Финляндии полуавтоматические механизмы орудий отказывали. Когда температура резко падала, наблюдались перебои в стрельбе 150-миллиметровых гаубиц. Требовалось проведение большой научно-исследовательской работы"[49].
Хрущев говорил: "Все мы — и в первую очередь Сталин — ощущали в нашей победе нанесенное нам финнами поражение. Это было опасное поражение, ибо оно укрепляло уверенность наших врагов в том, что Советский Союз — это колосс на глиняных ногах… Мы должны были извлечь уроки на ближайшее будущее из того, что произошло"[50].
После Зимней войны институт политических комиссаров был официально упразднен и через три года в Красной армии были вновь введены генеральские и другие звания со всеми их привилегиями.
