Вряд ли Митридат всю свою пехоту перевооружил и обучил по римскому образцу, все же у него было не так много римских профессиональных командиров, да и как точно подметил Г. Дельбрюк: «Нельзя отбросить сразу в большом налаженном войске все старые привычки, взгляды и военные традиции, заменив их без всякой постепенности новыми». Поэтому процесс реформирования шел, но не так быстро и не так легко, как хотелось бы Митридату. В том, что война с Римом неизбежна и будет решающей, царь не сомневался, потому и готовился к грядущим боям особенно тщательно. Аппиан приводит список тех грандиозных приготовлений, которые проводил понтийский царь в преддверии надвигающейся войны: «Остаток лета и целую зиму он заготовлял лес, строил корабли и готовил оружие и собрал в разных местах побережья до 2 000 000 медимнов хлеба. В качестве союзников к нему присоединились, кроме прежних войск, халибы, армяне, скифы, тавры, ахейцы, гениохи, левкосуры и те, которые живут на землях так называемых амазонок около реки Термодонта». Царские уполномоченные и агенты рыскали не только по Азии, они появились и в Европе, склоняя на сторону Митридата племена и народы, которые испытывали недовольство римской гегемонией и ждали только удобного повода, чтобы начать борьбу с ней. К союзу против общего врага были привлечены некоторые из фракийских племен, а также грозное и свирепое племя бастарнов, которые славились как великолепные воины: «все до одного наемники, люди, не умеющие ни пахать землю, ни плавать по морю, ни пасти скот, опытные в одном лишь деле и одном искусстве – сражаться и побеждать врага» (Плутарх). Наемников вербовали везде, благо казна Евпатора ломилась от золота, да и от желающих служить под понтийскими знаменами отбою не было. В отличие от Плутарха, который численность армии царя определяет в 12 000 пехоты и 16 000 всадников, данные Аппиана не слишком от него отличаются, те же 16 000 кавалеристов при 140 000 пехотинцев, правда, делая небольшую сноску о том, что за главной армией следовала «большая толпа проводников, носильщиков и купцов ». Как видим, цифры практически совпадают, и у нас нет никаких оснований отвергать их достоверность.
Даже пираты были союзниками Евпатора, поскольку царь в предстоящей войне на море собирался использовать их флотилии, не в открытом бою против Рима, а для того, чтобы нарушить италийскую торговлю и по возможности подорвать экономику врага. И это ему удалось блестяще: «В то время, как римский народ разрывался между битвами в разных землях, киликийцы обрушились на моря и заперли их войной, как бурей, ослабив торговлю, нарушив соглашения между народами» (Флор). Прологом будущей войны стал поход римлян на Крит, куда пропретор Марк Антоний отправился искоренять пиратство и, как водится, «был так уверен в победе, что вез на кораблях больше оков для пленных, чем оружия » (Флор). Итог такой самоуверенности был вполне предсказуем, римский флот был разгромлен наголову, а сам командующий угодил в плен к пиратам, где и скончался, закованным в цепи. А перед самым началом боевых действий Митридат приобрел еще одного неожиданного союзника, на его сторону встал один из самых крупных эллинских городов Причерноморья – Гераклея.
Самое интересное, что в этом опять-таки были виноваты сами римляне, и никто другой; жадность никого не доводила до добра, а для римлян она стала просто проклятием. «В город пришли откупщики и против обычая политии стали требовать денег, чем повергли граждан в уныние, так как те сочли, что это – начало рабства » (Мемнон). Гераклея – город союзный и хищному племени публиканов там было делать абсолютно нечего, но, тем не менее, они там появились, невзирая ни на какие договоры и соглашения. Но ситуация в регионе была уже другой, и граждане Геракл ей это чувствовали, вот-вот должна была разразиться война между Римом и Митридатом, и они понимали, что остаться в стороне не получится, придется выбирать, с кем и против кого? В принципе, Митридат им плохого ничего не сделал, а вот римляне… Они своими глазами увидели, что им несет господство западных союзников, а потому очень быстро определились, чью сторону держать. А что касается откупщиков, то храбрейшие жители города собрались вместе и перебили всю эту алчную свору римских псов, «так что об их гибели никто не узнал» (Мемнон). Но пришедшая из Вифинии весть в полном смысле поразила Митридата – его враг, царь Никомед IV Филопатр умер, а все свое царство завещал римскому народу, история с Пергамом повторялась. Превращение Вифинии в римскую провинцию представляло серьезную опасность для Понта; во-первых, значительно увеличивалась собственно римская территория в Азии, а во-вторых, в этом случае римляне устанавливали контроль над проливами, а это било по торговым интересам понтийских приморских городов. Но, самое главное, это уже не имело ровным счетом никакого значения – маховик войны был уже давно запущен, и ничто не могло его остановить.
Ну а что же Рим, неужели отцы отечества опять пребывали в блаженном неведении по поводу того, что творилось в Малой Азии и не предпринимали никаких действий? Предпринимали и еще какие, и сейчас мы этот вопрос рассмотрим более подробно.
* * *
А все дело в том, что римляне подготовили в Понте государственный переворот и совершить его должен был ни кто иной, как Дорилай-младший, племянник Дорилая Тактика и молочный брат Митридата. Страбон несколько раз подчеркивает этот момент: «хотя этот Дорилай получил от Митридата Евпатора высшие почести и даже жреческую должность в Команах, но был уличен в попытке склонить царство к восстанию на сторону римлян». В другом месте ученый отмечает: «пока счастье благоприятствовало Дорилаю, были вместе с ним счастливы и его родные; однако после его падения (ибо его изобличили в попытке склонить царство к восстанию и переходу на сторону римлян с тем , что он будет поставлен во главе государства) вместе с ним погибло также и их влияние, и они впали в ничтожество». Вот так, не больше и не меньше – римские агенты проникли в ближайшее окружение царя и достигли в достижении своих целей значительных успехов, ведь именно Дорилаю, в силу сложившихся обстоятельств, Митридат доверял как никому другому. «Царь Митридат, уже будучи взрослым мужчиной, до того был привязан к Дорилаю в силу совместного с ним воспитания , что не только оказывал ему величайшие почести , но окружил заботой его родственников » (Страбон). В очередной раз Евпатор столкнулся с изменой близких ему людей, но эта измена будет далеко не последней, предательство и подлость близких будут преследовать царя до самой смерти. Но самое удивительное, он не казнил Дорилая и всех его родственников, как это сделал бы кровожадный восточный деспот, каким и пытаются представить Митридата – он просто наложил на него опалу: « После падения Дорилая его семья находилась в опале вместе с ним» (Страбон). А что касается римлян, то у них был действительно реальный шанс решить все свои проблемы одним махом: есть Митридат – есть проблема, нет Митридата – нет проблемы. Но, к счастью, не получилось, и теперь им предстояло встретиться с понтийским царем на поле боя, и как там повернется дело, было известно одним только олимпийским богам.
Но римляне хоть и привыкли полагаться на помощь небожителей, все же прекрасно понимали, что если ради достижения цели усиленно не трудиться, то никакие боги тебе не помогут. А потому спешно начали готовиться к войне, которую и поручили вести консулу и правителю Киликии Луцию Лицинию Лукуллу, бывшему командующему флотом у Суллы в Первую войну с Митридатом. Одновременно товарищ Лукулла по должности консула, Марк Аврелий Котта, был послан с кораблями для охраны Пропонтиды и обороны Вифинии, только что образованной римской провинции. Прибыв в провинцию Азия, с набранным в Италии легионом, Луций Лициний принял под свою руку все находившиеся там войска, о которых Плутарх оставил очень интересное наблюдение. «Все войско было давно испорчено привычкой к роскоши и жаждой наживы, а особенно этим отличались так называемые фимбрианцы, которых совсем невозможно было держать в руках: сказывалась привычка к безначалию!». Да-да, те самые легионы Флакка, которые затем служили Фимбрии, а после под командованием Мурены были разгромлены на Галисе, – за это время их пополнили и доукомплектовали личным составом, но костяк сохранился, и командующего могли с ними возникнуть определенные трудности. Но Лукулл железной рукой навел порядок в войсках и призвал разгильдяев к дисциплине, возможно, именно с этого времени легионеры тихо возненавидели своего полководца, и в дальнейшем это сыграет свою негативную роль. Ну а пока Лукулл стал лагерем у реки Сангарий, имея под командованием 30 000 пехоты и 2500 кавалерии.
