Ознакомительная версия.
Как признает Мухаммад-Казим, объединенные силы горцев нанесли противнику серьезное поражение. Основная масса дагестанцев, укрывшись в лесу, заманила противника в ловушку, а потом вынудила спуститься в ущелье, где «в течение двух часов примерно восемь-десять тысяч человек (кизилбашей) покинули этот неспокойный мир».[603] Потерпевшие поражение иранские военачальники Заман-бек и Рагим-хан бежали с поля боя. Разгневанный шах «приказал связать руки и сбросить с вершины горы Заман-бека минбаши (тысячника. – Н. С.) и еще четырех пятисотников и предводителей».[604] Отряд, отправленный в Дюбек, трое суток сражался с Сурхаем, но не добился цели и отступил обратно. Сурхай со своими отрядами вернулся в родную Лакию для защиты ее от нашествий Надир-шаха Афшара.
Определенное участие в описываемых событиях приняла группировка Гайдар-бека, которой вначале удалось преодолеть сопротивление дагестанцев в районе Табасарана. «Но на территории Кайтагского ханства он был остановлен, – пишет А.И. Тамай. – Сопротивление кайтагцев удалось преодолеть ценой серьезных потерь, лишь с помощью посланного шахом 26-тысячного отряда Лютф Али-хана. Затем эти отряды направились через владения Хасбулата Тарковского в пределы Мехтулинского ханства и после небольшой стычки остановились в Аймакинском ущелье».[605]
Что касается действий основной части экспедиционной армии после разорения Дженгутая, Акуши, окрестностей Кубани, отдельных табасаранских и рутульских магалов, то она во главе с шахом пустилась в погоню за Сурхай-ханом. Дагестанские воины, заняв горные проходы, дважды пытались остановить движение шахских войск сначала на территории лезгинских обществ на реке Самур, а затем недалеко от Кумуха, у аула Шовкра, но оба раза неудачно. Преодолев сопротивление горцев, в первых числах августа шахские войска подошли к Казикумуху. Несмотря на малочисленность войск, Сурхай решил сопротивляться, разослав воззвания жителям близлежащих «вольных» обществ. Так, в обращении к Чохскому джамаату он писал: «Эй, люди, имеющие в своих сердцах веру хоть в объеме одного золотника, выходите воевать с каджарами (иранцами. – Н. С.).
Сегодняшний день – это тот день, когда каждый мусульманин свято обязан идти на войну с проклятыми людьми».[606]
Разослав гонцов в соседние аулы, Сурхай оставил в Кумухе в резерве конницу под командованием сына Муртузали, а сам вышел навстречу врагу на подступах к своей резиденции. Отвергнув требование шаха о капитуляции, он первым напал на иранцев, но был разбит и отступил под натиском громадной лавины вражеских войск. Зная, что конница Муртузали не спасет положения, Сурхай приказал сыну отступить в Аварию, сам же задержался, чтобы прикрыть ее отход, рассчитывая организованно уйти из-под удара. Однако, понеся потери в сражении с противником и потеряв надежду на успех, 12 августа Сурхай вместе с кумухскими старшинами явился в шахский лагерь с изъявлением покорности. Находившийся в персидском лагере Калушкин в тот же день отправил об этом следующую депешу: «Сурхай видя свое изнеможение против шаха стоять, запотребно признал знатными старшинами шаху покорность принесть».[607]
Заняв 14 августа Казикумух, но не осмелившись с ходу ворваться в Аварию, шах направил часть войска на помощь осажденному в Тарки восставшими кумыками Хасбулату, а сам направился для взятия Кубани, где уцмий Ахмед-хан в течение трех недель сдерживал натиск 24-тысячного корпуса под командованием Лютф Али-хана. После капитуляции Сурхая положение уцмия стало критическим. Стараясь избежать поголовного уничтожения защитников крепости, Ахмед-хан также признал себя побежденным, но с условием сохранения Кубани под властью выборных старшин. Сопровождавший Калушкина пристав Иван Неветаев 20 августа сообщил в Кизляр, что «шахские войска владельца Усмея со всех сторон обошли, который де потому, как и Сурхай, в подданство к шаху итти имеет».[608] На следующий день прибывшие с гор после разведки кизлярские казаки также подтвердили, что «тако же и Усмей поехал к шахову величеству с повинною».[609]
Добившись капитуляции двух виднейших предводителей антииранской борьбы, шах стал высокомерным и недоступным, возомнив себя властелином Дагестана. «Видя Сурхая и Усмея власти своей покоренье, – отмечал Калушкин, – Надир час от часу в такую заносчивую гордость приходит, что и описать трудно, и он хочет со всей Дагистани потребовать в службу 20 тысяч, а остальных перевесть на службу в Персию».[610]
Однако оккупация иранскими войсками Предгорного и части Нагорного Дагестана, куда входили отдельными лакунами территории лезгинских союзов «вольных» обществ, Табасарана, Рутула, Кайтага, Кумыкии и Казикумухского ханства, не означала успеха Дагестанской кампании шаха Надира. Как отмечает английский историк Л. Локкарт, «пока Авария оставалась непокоренной, ключ к Дагестану был в недосягаемости Надир-шаха».[611] Он понимал, что без завоевания Аварии, куда отступили значительные силы боеспособных дагестанских воинов, обладавшей естественными оборонительными рубежами, невозможно решить поставленную задачу. Это было тем более важно, что в случае успеха операции в Аварии иранский правитель рассчитывал покорить не только Дагестан, но и Чечню, Ингушетию, Кабарду, Крым, Кубанскую область, а также российские земли до Астрахани.[612] Поэтому Надир-шах стал готовиться к продолжению похода в Нагорный Дагестан, чтобы покорить и подчинить своей воле всю территорию, племена и народности Дагестана.[613]
§ 3. Поход Надир-шаха в Аварию и Лакию. Поражение «Грозы Вселенной» в Андалале
Поход в соседние с Казикумухом аварские общества, куда стекались дружины горцев, потребовал дополнительных подготовительных мер военного, экономического, политического и иного характера. Среди них первостепенное значение сановники шаха придавали созданию прочного тыла в Приморской и Предгорной частях Дагестана, достаточно оснащенного продовольствием, воинскими припасами, политически ориентированным на Иран слоем населения за счет насильственного переселения горцев в Иран и заселения на их место оттуда жителей персидского и тюркского происхождения. Достижение этих целей проводилось привычными методами ограбления и истребления местного населения, применения угроз и подкупа дагестанских владетелей и старшин.
Особое внимание шах придавал уничтожению влияния в Дагестане своего давнего врага – Сурхай-хана Казикумухского. При этом он рассчитывал удалить Сурхая в Персию и добиться покорности его сыновей – Муртузали и Магомед-хана, отступивших со своими отрядами в Аварию. По словам очевидца вахмистра Захара Григорьева, 20 августа, вручив Сурхаю халат, шах заявил: «Возьми де детей своих и одного оставь при войске моем з другим перейди жить в старую Шемаху там зделай себе город, а ежели там не пожелаешь то поезжай в Генжу».[614]
Стараясь погасить пламя антииранской борьбы и создать прочную базу для последующего наступления, шах применял упомянутые методы воздействия особенно широко против непокорных горских масс, подвергая их террору, ограблению и насильственному переселению за пределы Дагестана. С этой целью еще до покорения Сурхая он выслал в Хорасан несколько тысяч его подданных – кюринских и кубинских лезгин, а на их место переселил из Ирана 900 дворов.[615] В конце августа он обязал Хасбулата, Сурхай-хана, уцмия Ахмед-хана и акушинского кадия Гаджи-Дауда доставить в его лагерь в течение десяти дней по одной тысяче экипированных всадников к нему на службу, а также по одной тысяче быков и по три тысячи баранов для нужд своего войска и по одной тысяче дворов для переселения в Иран «на вечное житье».[616] Сверх того на подданных уцмия была наложена зерновая подать «на 125 мешков, а на подцаных шамхала – по одному чувалу пшеницы, по три барана, по восемь фунтов масла, по пять фунтов железа с каждого двора, да по одному быку с пяти дворов».[617]
Как свидетельствуют источники, выставлять подобные же воинские формирования и исполнять натуральные и денежные повинности должны были жители Табасарана, Рутула, Кюре и других областей Южного Дагестана. Так, например, именным шахским указом рутульским старшинам от 1154 г. (1741 г. р.х.), направленным в адрес Беки-бека, они ставились в известность, чтобы «собирали с жителей ежегодно по 1000 надири (монета), составляющих 50 туманов Тавризских, предоставили бы таковые деньги Дербентским начальствам непременно, а дербентские начальники обязываются записать в журнале копию сего документа, делают по оной каждый год раскладку приходской суммы и требовать ежегодно столько денег от старшин Рутула и получили бы от них таковые непременно».[618]
Ознакомительная версия.
