Епископ Пьяченцы Бозон вернулся на должность архиканцлера, Ланфранк остался графом дворца, но возвращение Гуго в столицу, вопреки его надеждам, не стало реставрацией его правления. Отныне его подданные ни во что не ставили ни его самого, ни его сына, повинуясь одному только Беренгарию.
«…Беренгарий… лишь по титулу был маркграфом, а по могуществу — королем; сами же короли только так назывались, а власти у них было не больше, чем у графов».
Гуго не мог смириться с ситуацией, в которой ему приходилось поддерживать добрые отношения, — жалуя подарки и привилегии, — с теми, кто его предал, подобно Ардериху Миланскому, — ведь теперь ему приходилось действовать не по собственным политическим расчетам, а по воле Беренгария; изображать правителя, ничем не управляя.
Он мог думать лишь о мести. Однако, понимая, что средств для достижения своей цели в Италии он найти не мог, Гуно направил все усилия на то, чтобы добиться свободы, отправиться в Прованс и вернуться во главе войска. Для этого, прежде всего, нужно было усыпить бдительность Беренгария, а также найти способ укрепить престиж Лотаря, который практически в качестве заложника должен был остаться в Италии на время отсутствия Гуго.
Соглашение, которое Гуго заключил с Альберихом во второй половине 946 года, окончательно отказавшись от своих претензий на Рим, стало частью его плана и, на его взгляд, должно было обеспечить поддержку правителей Рима и Папы его намерению избавиться от Беренгария[14]. Не стоит забывать о том, что Альберих был связан с Гуго родственными узами, поскольку был женат на его дочери Альде.
Для того чтобы рядом с Лотарем появился преданный и проверенный человек, Гуго настоял на заключении его брака с Аделаидой (до сих пор бракосочетание откладывалось из-за слишком юного возраста и жениха и невесты). Его собственный брак с Бертой оказался неудачным. Разочаровавшийся в своих надеждах завладеть Бургундией, запутавшийся в своих любовницах, Гуго сначала пренебрегал женой, а затем возненавидел ее. Берта вернулась в Бургундию и, как все королевы и императрицы, оставшиеся вдовами или покинутые своими мужьями, нашла выход в религии: стала основывать церкви и монастыри, полностью посвятив свою жизнь служению Богу.
Аделаида осталась в Италии. Она, вероятно, была не только красива, но и отличалась недюжинным умом и тонким политическим чутьем. Король испытывал симпатию к смышленой девочке, а поскольку у него была репутация неисправимого развратника, некоторые придворные превратно истолковывали сердечность в их отношениях. Двор Гуго с вечным калейдоскопом фавориток отнюдь не отличался строгостью нравов, но и в такой среде Аделаида сохранила весь сонм христианских добродетелей, за которые впоследствии была причислена к лику святых. Никто не стал бы спорить с тем, что заслуга в привлечении ее к политической деятельности принадлежит не только ее второму мужу — Оттону Саксонскому, — но и, в первую очередь, ее свекру, который преподавал ей науку государственного управления в королевском дворце в Павии, когда она была еще ребенком. Конечно же, старый король надеялся, что блестящий ум невесты восполнит слабую посредственность жениха, найдет ему единомышленников и сохранит трон для династии, которую он считал своим созданием[15].
Время показало, что Гуго не ошибся в своей невестке, и возложенные на нее надежды не увенчались успехом лишь потому, что Лотарь слишком рано умер.
Гуго заключил мир с Альберихом, сыграл свадьбу Лотаря с Аделаидой, а затем в конце апреля 947 года уехал из Италии в Прованс, захватив с собой все свои сокровища.
Как старому королю удалось обмануть Беренгария и уехать в Прованс с личной сокровищницей, то есть со средствами для организации военных действий, сказать сложно. Ведь именно для того, чтобы избежать этого, семью месяцами ранее Беренгарий вернул Гуго на трон: как же он мог теперь согласиться на отъезд короля? Что хотел сказать Лиутпранд, написав, что Гуго уехал в Бургундию, «бросив Лотаря, нарушив мирный договор и обманув доверие Беренгария»? Существуют предположения о том, что он официально отрекся от престола и поклялся более не возвращаться в Италию. Может быть, состояние здоровья почти семидесятилетнего короля, утомленного распутной жизнью, уже не позволяло считать его опасным противником? Так или иначе, в руках Беренгария оставался главный козырь: Лотарь немедленно поплатился бы за любой неверный шаг своего отца[16].
Несмотря на заключенный в 933 году договор с Рудольфом II и дипломатические переговоры, которые Оттон Саксонский вел от имени своего протеже, молодого короля Бургундии, Прованс так и не вошел в состав Бургундии и фактически продолжал оставаться во власти Гуго. Поэтому Гуго, покинув пределы Италии, поехал именно туда[17].
В 931 году, отправляясь в Италию ко двору Гуго, Бозон оставил принадлежавшие ему графства Авиньонское и Арльское мужу своей дочери Берты, которого тоже звали Бозон. Этот Бозон был братом короля Франции Рауля. Он умер в 935 году, и Берта вторично вышла замуж за Раймунда Руэргского, передав ему в качестве приданого те графства, которые достались ей от отца и первого мужа.
Берта с Раймундом приняли у себя беглеца, и все вместе они стали планировать новый поход на Италию. Его организация не заняла бы много времени — Раймунд обещал быстро собрать войско и повести его в Италию, — если бы не потребовались соответствующие дипломатические приготовления. Прежде чем перебираться через Альпы с войском или высаживаться в Тоскане, где оставался Губерт, нужно было договориться с крупными сеньорами северных районов Италии и заручиться их поддержкой. Возможно, Губерт Тосканский и поддержал бы инициативу своего отца, но остальные, хотя и не приветствовали методы правления Беренгария, слишком хорошо помнили, какие методы обычно применял Гуго, и не видели для себя никакой выгоды от его возвращения.
Поэтому воинственный пыл Раймунда Руэргского так и не нашел практического применения. А меньше чем через год после своего отъезда из Италии, 10 апреля 948 года, Гуго умер в монастыре, в котором остановился. Говорили, что перед смертью он облачился в монашеское одеяние, чтобы покаяться в грехах, которые он совершил как король и как человек[18].
Слабый и болезненный Лотарь, оставленный на произвол собственного министра, продолжал править, не управляя. Беренгарию оказалось недостаточно того, что он носил титул «верховного советника королевства» (summus consiliarius regni) и окружал короля своими людьми. Он заявил о своем желании править вместе с королем на троне и именоваться «соправителем королевства» (summus consors regni). До этого момента короли жаловали таким титулом только своих жен, и его, например, была удостоена Аделаида[19].
Окружение Лотаря составляли друзья Беренгария: Манассия Арльский, по-прежнему ожидавший, когда освободится архиепископская кафедра в Милане; Гвидо, епископ Модены, в числе первых перешедший на сторону врага; Аттон Верчеллийский, который до конца своих дней хранил верность Беренгарию. Но при дворе оставался Адалард Реджанский, чтивший память Гуго; графом дворца был все тот же Ланфранк Бергамский; одним из влиятельных придворных людей был граф Манфред, отец Элизиарда, который женился на Ротлинде, дочери Гуго и Розы: следовательно, на сводной сестре Лотаря со стороны отца и Ланфранка со стороны матери. Но что значили все эти люди в окружении Лотаря?[20]
На первый взгляд во внутренней политике ничего не изменилось: церкви и монастыри продолжали оставаться в числе фаворитов. Церковь в Триесте получила в свою собственность все, что в самом городе и на три мили в округе принадлежало государственному фиску: недвижимость, судебные и налоговые права. Для церкви в Комо были подтверждены все уступки, которые несколько лет тому назад ей предоставил Гуго. Всего лишь трое или четверо светских вассалов получили какие-то не слишком дорогие подарки. Основные направления политики остались теми же, но в целом Беренгарий оказался еще большим деспотом, чем Гуго. Епископов он назначал и снимал с должности, как ему заблагорассудится. В Брешии он заменил Антонием некоего Иосифа, известного своими добродетелями, но не слишком покладистого, В Милан он хотел назначить Манассию, но миланцы даже слышать о нем не желали. Чтобы сделать приятное Манассии, он назначил в Комо некоего Вальдона, который впоследствии стал одним из его злейших врагов. Еще более деспотичный, чем Гуго, Беренгарий был еще и скупым. Бозон сохранил за собой кафедру в Пьяченце, а Лиутфрид в Павии — только ценой крупных денежных выплат. Должности при дворе продавались тому, кто больше предложит, и родственники молодого Лиутпранда (который с момента своего появления при дворе Гуго значительно увеличил свой культурный багаж) за «невиданные подношения» приобрели ему должность «signator epistolarum»{22}. Когда венгры пригрозили Италии новым вторжением и потребовали круглую сумму за отказ от него, Беренгарий обложил всех подданных — взрослых и детей — налогом, но, по слухам, значительная часть выручки отправилась в его собственную казну.
