Альбигойские войны, посеявшие семена инквизиции, вскоре перестали быть религиозными и превратились в завоевательные войны под флагом религии. Именно богатые люди становились чаще всего жертвами инквизиции. Отчего это происходило? Оттого ли, что они были еретиками, или из-за их богатства? Точного ответа на этот вопрос не дашь, так как мотивы людей обычно являются скрытыми. Но даже апологеты Симона де Монфора-старшего признают, что он редко упускал возможность обогатиться. Он мог искренне ненавидеть еретиков, но не менее искренне жаждать их владений. Интересно, что после падения Безье и Каркасона владения графа Раймунда предложили разделить между собой герцогу Бургундскому, графу Неверу и графу де Сен-Полу. Однако эти французы, видимо, постеснялись присвоить собственность своего соотечественника и заявили, что у них достаточно своей земли. Только Симон де Монфор добавил к тому, чем уже обладал, титул виконта Безье и Каркасонского.
Сам граф Раймунд был заключен в тюрьму в Каркасоне и через три месяца умер. Говорили, что он был убит, но нет доказательств, что это преступление совершил де Монфор.
В 1216 г., когда папа Иннокентий III скончался, войны с альбигойцами еще продолжались. Новый папа Гонорий III был человеком менее одаренным, первоначальный энтузиазм крестоносцев стал иссякать, и жители юга Франции воспрянули духом. В это время они стали отвоевывать потерянные города. Через два года после кончины Иннокентия III де Монфору снова пришлось осаждать Тулузу, и он погиб под градом камней, обрушившихся на него со стен города. Ни он, ни Иннокентий не увидели завершения начатого дела. Но, начав альбигойские войны, оба они заложили основы инквизиции.
Иннокентия III называли величайшим из средневековых пап. Он был избран папой в 37 лет и, говорят, принял тиару неохотно. Однако известно, что это был очень амбициозный человек, и думаю, что эти мнимые колебания, о которых пишут католические писатели, говоря не только об Иннокентии, но почти о всех папах, вполне могли быть данью этикету. Можно вспомнить Юлия Цезаря, который трижды отвергал корону, хотя и стремился к высшей власти.
Иннокентий (Лотарио де Конти) был сыном графа Тразимундского и племянником Климента III. Возможно, уже с детства ему предназначалось высокое положение в церкви. Он процветал во время кратковременных понтификатов Люция II, Урбана III, Григория VIII и Климента III. Но при Селестине Лотарио пришлось уйти в тень, так как новый папа происходил из рода Орсини, враждебного роду его отца. Однако после кончины Селестина молодой человек был избран папой.
Удивительно, что избран был именно он, поскольку молодость в таких случаях не считалась достоинством. Было немало более подходящих по возрасту кардиналов, которые вполне могли выказать нежелание стать папой, если бы это им предложили, но на деле стремились к этому. Если их не избрали, то утешением им служила надежда на скорые новые выборы, поскольку обычно избирали пожилых пап. Иннокентий достиг этого в тридцать семь лет в силу своего характера. Его не стало в пятьдесят шесть лет, и его правление продолжалось долго.
У нового папы было три главных желания: завоевать Святую землю, сделать папство высшей властью в Европе и уничтожить ереси.
Два его стремления увенчались определенным успехом. Очень скоро папа подчинил себе итальянский полуостров, которым прежде владели германские государи, а в последние годы его жизни лишь немногие страны Европы не подпали под влияние папы. Что касается его третьей цели, то именно на нем лежит ответственность за создание инквизиции. В первый год своего понтификата он отправил на юг Франции двух монахов, Райнера и Гвидо, чтобы искоренять ересь, с наказом всем соседним сеньорам оказывать содействие этим «инквизиторам» (т. е. «следователям». — Пер.). Результатом неудачи этих посланцев и были альбигойские войны.
В 1209 г. на Авиньонском соборе, созванном по инициативе папы, от всех епископов потребовали поклясться, что они сделают все от них зависящее для истребления ересей. Лет через пять, в 1215 г., состоялся IV Латеранский собор, о котором Михель Отт в «Католической энциклопедии» пишет как о «кульминации славного понтификата» и «одном из важнейших соборов в Средние века». Насчет славы вопрос сложный, но важность этого события очевидна. На соборе было решено начать новый крестовый поход за отвоевание Святой земли. Но его значение было не только в этом: крестовые походы бывали и раньше. Собор принял несколько новых постановлений и среди них — «символ твердости веры» и положения, обязывавшие каждого, кто хотел считаться верным церкви (а не считаться таковым становилось все опаснее), поклясться в том, что он употребит все усилия, чтобы стереть еретиков с лица земли. Тогда же возникло угрожающее постановление, без которого была бы немыслима инквизиция, — булла, согласно которой считалось преступлением не искоренять ереси и каждый в этом виновный подлежал не только отлучению, но и сам подозревался в ереси. Теперь от человека требовалось не только ненавидеть еретиков, но и шпионить за ближним, чтобы не быть заподозренным в ереси. Было бы полезно оттенить ту роль, которую в создании инквизиции сыграл Иннокентий III. Те католические писатели, которые говорят об «оклеветанной инквизиции», именуют его величайшим из пап Средних веков. В каком-то смысле это верно. Ясно, что этот энергичный человек действовал в соответствии со своими взглядами. Он верил, что люди, в чем-то отступающие от церковного учения, заслуживают наказания и страдания. Они ведь ослабляют великий организм, возглавляемый папой. Он считал священной церковь со всеми ее обрядами, а так как учение Христа было скрыто за многочисленными догматами, его смысл ускользнул от папы, и ему оставалось только действовать против врагов церкви с той же беспощадностью, с какой мы действуем против вирусов, угрожающих организму. Церковь была для Иннокентия всем, и он за время своего понтификата значительно усилил папство.
О характере папы отчасти свидетельствует история с Фридрихом II Сицилийским. Когда император Генрих VI скончался, оставив четырехлетнего сына королем Сицилии, мать маленького Фридриха, боясь, что у беззащитного ребенка отнимут престол, обратилась за помощью к Иннокентию. Он проявил доброту, взяв мать и сына под свое покровительство. Но помимо доброго чувства им руководил и здравый смысл. Он признал Фридриха королем после того, как на Сицилии были гарантированы новые привилегии папству. И когда мать Фридриха скончалась.
Иннокентий продолжал заботиться о юноше и подобрал ему невесту. Конечно, мальчику, который остался один в чуждом мире, было за что благодарить папу. Однако Иннокентий, оставаясь собой, и в этом случае не забывал об интересах церкви.
Именно в его правление начинают свою деятельность два нищенствующих ордена, основанные св. Франциском и св. Домиником. Они строились на прекрасном основании скромной и целомудренной жизни, на том, чтобы проповедовать среди людей Евангелие, подобно самому Христу. Жаль, что оба этих ордена оказались так или иначе связаны с инквизицией.
Францисканцы после кончины своего основателя позабыли о первоначальных установках ордена. Они разработали роскошные церемонии и накопили огромные богатства. Вместе с доминиканцами они выискивали и подавляли ереси. Но францисканцы были попроще доминиканцев, известных своим интеллектуальным потенциалом и богословской образованностью. Доминиканцы учили людей правильному мышлению, и с ними в большей мере, чем с францисканцами, связана деятельность инквизиции.
Св. Доминик (Доминго де Гусман), основатель ордена доминиканцев, принадлежал к знатному испанскому роду и оказался самым благочестивым в своей благочестивой семье. Братья его, Антонио и Манес, были почти так же религиозны, как он сам, особенно Антонио, который раздал свое достояние бедным, стал мирским священником и всю жизнь проработал в больнице. Их дядей был архиерей Гуниель д'Узан, так что религиозность была у братьев в крови.
Когда в 1184 г. Доминик начал учиться в Валенсийском университете, то был известен тем, что шел к беднякам и старался, как мог, помочь им в нужде. Говорят, однажды он продал книги, чтобы на полученные деньги купить еды для бедных. А его современник Варфоломей Тернтский сообщает даже, что Доминик дважды продавал себя в рабство, чтобы иметь возможность заплатить выкуп, требуемый маврами за освобождение заложников. Может быть, это апокриф, но из рассказов этого человека, близко знавшего Доминика, явствует, что он был действительно известен редким благочестием и самоотверженностью.
Остается только сожалеть, что подобный человек был призван к искоренению еретиков; кажется почти невероятным, что св. Доминик так искренне посвятил себя такому жестокому делу, но так оно и было. Доминик по природе своей был реформатором, занятым воспитанием народа, и, как большинству таких людей, ему не хватало доброты для понимания чувств и интересов каждой отдельной личности, которую нередко проявляют люди менее значительные.
