Все эти усилия, однако, оказываются напрасными, проходит назначенная дата, а крестоносное войско еще не собрано и никто из крупных властителей не принял Крест.[57] Папа продолжает своими посланиями призывать духовенство Западной Европы содействовать организации похода. В конце концов, в конце 1199 г. он предпринимает беспрецедентный шаг: он сообщает, что направит десятую часть собственных доходов, а также доходов кардиналов и римского духовенства за следующий год на нужды похода, и приказывает всему клиру Католической Церкви сделать то же самое с сороковой частью их доходов. Монашеские ордена обязаны отдать одну пятидесятую часть своего дохода за 1200 г. Эта мера сталкивается с молчаливым сопротивлением духовенства, некоторые аббатства даже рассматривают этот приказ как форму преследования монашества.[58]
Во Франции Крестовый поход, по поручению Папы, проповедует энергичный приходской священник отец Фульк.[59] Все эти меры, однако, оказываются недостаточны, пока во время рыцарского турнира в Шампани в ноябре 1199 г. крест не принимает граф Тибо Шампанский[60] и некоторые другие крупные феодалы. Их примеру следуют соседи и родственники. Лишь к 1200 г. формируется заметное крестоносное ополчение. Внутреннее устройство крестоносного войска следует обычной феодальной модели – иными словами, оно не было единым, достаточно организованным и дисциплинированным. Численность войска к концу 1200 г. близилась к 10.000.[61] Хотя, как кажется, у войска не было единого главы, как минимум, неформальное лидерство в нем принадлежало графу Тибо.[62]
Войско было собрано, теперь вставала новая проблема – как доставить его в Святую Землю? С этого момента мы начинаем излагать события, опираясь на свидетельства участников событий – маршала Жоффруа де Виллардуэна,[63] рыцаря Робера де Клари[64] – и переписку Папы Иннокентия III с крестоносцами.[65]
Единственной силой, которая способна была организовать перевозку в Святую Землю такого большого войска со всем необходимым для длительных военных действий, в этот исторический момент оказывается Венеция, Республика св. Марка. В принципе, с этой задачей могли бы справиться ее основные европейские торговые конкуренты – Генуя и Пиза, однако в это время они находились в состоянии войны друг с другом, и попытки примирить их не достигли успеха.[66]
К концу XII в. Венеция вступила в период пика своего величия и мощи. Интересы этой богатейшей торговой республики распространялись на все восточное Средиземноморье, она пользовалась торговыми привилегиями во многих восточных портах. Венецию волновали, прежде всего, коммерция и прибыль. Религиозные вопросы не сильно заботили республику – среди современников не случайно ходила поговорка: «Siamo Venetiani, et poi Christiani» – т. е. «Прежде всего мы венецианцы, и уже затем – христиане».[67]
В своем стремлении к прибыли они не гнушаются даже торговлей оружием с врагами христианства – мусульманами, что вызывает осуждение духовных властей и сохристиан. Уже в 1198 г., имея в виду венецианцев (хотя и не называя их прямо), Папа Иннокентий III запрещает продавать оружие и военные ресурсы сарацинам. Всем нарушителям этого запрета понтифик угрожает анафемой. «Папа, конечно, адресовал эти угрозы Венеции. Последняя, однако, игнорировала и запреты Иннокентия III, и соответствующие постановления церковных соборов, на заседаниях которых аббаты и епископы метали громы и молнии против тех католиков, которые наживы ради не брезгуют предоставлением оружия врагам христовой веры».[68]
Современники, размышляя над событиями IV Крестового похода, даже предполагали, что венецианцы изменили христианскому делу и направили войска на Константинополь по секретному договору с египетским султаном[69] – историки, правда, убедительно показали ошибочность этих предположений.[70] Отношение венецианцев к религии, впрочем, эти слухи демонстрировали достаточно верно.
По отношению к Византии у торговой Венеции есть свои претензии. Прежде всего, речь идет о ситуации, произошедшей в 1171 г. В этом году венецианская торговая республика была попросту ограблена Византией. Император Мануил I Комнин,[71] «может быть, желая из-за недостатка средств воспользоваться громадными богатствами венецианских купцов на территории его государства»,[72] как сообщают венецианские источники, постарался «льстивыми словами» заманить в империю как можно больше торговцев республики св. Марка. «Два венецианских посла, находившихся в то время в Константинополе, были императором обласканы, и он рассеял их опасения, вызванные дошедшими до них слухами о готовящемся нападении, заверениями в своей дружбе. Удар обрушился на голову нескольких тысяч венецианцев, что не так уж невероятно при обширности тех экономических связей, которые существовали у венецианцев в Византийской империи. Почти двадцать тысяч их, – уверяют нас венецианские анналисты, – находилось весной 1171 г. в пределах Романии и около половины этого числа было сосредоточено в одном Константинополе. „Подобно льву“ обрушился Мануил на венецианских купцов и в столице, и на всем протяжении империи. Их хватали в домах, на площадях, ловили на море. Кто не успел бежать, были посажены в тюрьмы, – для узников в них не хватало места, ими стали заполнять монастырские кельи и казематы. Имущество, деньги и товары были конфискованы, но только часть всего этого попала в казну, – остальное было расхищено местными чиновниками, исполнителями распоряжения императора».[73] Ограбленная Венеция была глубоко возмущена.
После восстановления торговых и политических отношений Византии с Венецией, было подписано (при Андронике I Комнине, в 1185 г.) соглашение, обязывающее империю возместить Венеции убытки, понесенные в 1171 г. Соглашение это было возобновлено в 1189 г. при императоре Исааке II Ангеле. И хотя узурпатор Алексей III,[74] занимавший византийский престол ко времени IV Крестового похода, и возобновил эти соглашения в 1199 г.,[75] а изрядная часть компенсации была выплачена до этого,[76] долг Византии в пользу Венеции был еще довольно велик и не вполне известно, продолжался ли он потом выплачиваться.[77] По соглашению 1199 г. Алексей III также обязался освободить венецианские корабли от налогов и поборов во многих византийских портах – это условие договора не выполнялось, и налоги продолжали взиматься с венецианцев, что, конечно же, их не радовало. Бизнес шел хуже, чем при Исааке II Ангеле.[78] Кроме того, Алексей III еще раньше спровоцировал конфликт между пизанцами и венецианцами в самом Константинополе, и после подписания договора столкновения между ними продолжались. В 1199 г. он, после договора с Венецией, особым договором возобновил все привилегии пизанцев в Византии, закрепив последующим указом их особое положение в Фессалониках, а в 1201 г. – восстановил и даже улучшил прежнее положение генуэзцев в империи.[79] Едва ли и это радовало Венецию. Все это надо иметь в виду, рассматривая события IV Крестового похода – не случайно глубоко изучавший Венецию этого периода историк Н. П. Соколов писал, что «венецианцы редко следовали христианской заповеди о прощении обид и никогда не прощали материального ущерба».[80]
Во главе венецианской республики ко времени IV Крестового похода стоял дож Энрико Дандоло,[81] фигура в своем роде замечательная. Восьмидесятипятилетний,[82] практически слепой старец – был вместе с тем тонким и успешным дипломатом и политиком, любой ценой отстаивавшим венецианские коммерческие и государственные интересы. Соколов пишет о нем: «Неукротимая энергия, уменье дерзать, мудрая дальновидность и тонкий политический расчет, беззастенчивость в выборе средств для достижения поставленных целей, безусловная преданность интересам своего класса и государства сочетались в нем с редкой в те времена свободой от религиозных предрассудков, делавшей его нечувствительным к громам папской курии и равнодушным к делам веры и благочестия, если они не сочетались с серьезными мирскими интересами».[83] Дандоло возглавлял в 1172 г. одно из венецианских посольств в Византии, пытавшееся восстановить отношения с империей – рассказывали, что он подвергся там личному оскорблению.[84]
В событиях IV Крестового похода Венеции и лично дожу Дандоло принадлежит исключительная, без преувеличения ведущая роль: «Выдающаяся роль, которую играла Венеция в четвертом крестовом походе, широкое использование ею результатов его в целях своей захватнической политики дали повод рассматривать весь этот поход, как тонко и издалека задуманное и проведенное с большим мастерством предприятие политиков св. Марка».[85]
