Из незнания этих фактов произошла позднейшая ошибка, столь часто встречающаяся в наши дни. В современном английском названии Суверенного Мальтийского ордена: The Sovereign Military Hospitaller Order of Saint John of Jerusalem of Rhodes and of Malta, слово «Military» ошибочно переводят как «военный». В то время как правильно его надо переводить как «рыцарский». Именно так он переводится, например, на немецкий язык: «Der Souverane Malteser-Ritter-Order».
Однако первые христиане вели «духовную брань» и бились исключительно «духовным мечом», ибо руки их были нередко в оковах. Но вели они, хоть и духовную, но все же брань, и, видимо, потому Св. Бенедикт Нурсийский, основатель западноевропейского монашества, назвал в 543 г. монастырскую жизнь «духовной ратной (т. е. военной) службой», а монахов, оставляющих мир и все, что в миру, ради Господа — «ратью Христовой» или «Христовым воинством» (militia Christi).
Известный русский историк и философ Л.П. Карсавин в своей книге, посвященной истории христианского монашества, писал: «Братство стремящихся к Богу представляется Бенедикту в виде военного отряда — schola <…> Поэтому и деятельность монаха выражается словом militare — «служить»; и устав не что иное, как lex, sub qua militare vis — закон нерушимый и непреложный, как непреложен закон воинской дисциплины. Святой устав содержит все нужное для воина Господня; это — «устав-наставник». И само послушание — дисциплина монастыря — и неограниченная власть аббата превращают братство в воинство Христово»[20]. Итак, образ христианина как воина Божия присутствует в Церкви с самого момента ее основания и является неотъемлемой частью христианской традиции.
По мере возрастания хаоса в Европе, подвергавшейся с начала Средневековья нападениям бесчисленных полчищ враждебных христианству варварских народов — венгров (мадьяр), аваров, норманнов, куманов и многих других, Римская Церковь была вынуждена, наряду с духовным мечом, вооружиться и мечом вполне земным, железным, выпавшим из ослабевших рук светской власти. А уже концу XI — началу XII вв. Западная Церковь меняет свое отношение к войне. Появляются представления
о том, что война ни в коем случае не противоречит христианской этике, а наоборот, может быть «Священной войной». Все это способствовало возникновению особого склада ума, особого типа мышления средневекового человека, названного немецким историком XX века К. Эрдманом «крестоносным мышлением», посвятившем этой проблеме прекрасную книгу[21]. Ну а поскольку война может быть священной, если она идет на пользу Церкви, то Церковь может не только благословлять такую войну, но и призывать к ней. Отсюда, как справедливо писал Хартмун Бокман, «до появления воинского монашеско-рыцарского братства — рукой подать, и сделать это тем проще, что перемена в отношении христианской религии к войне превращала воинское ремесло в ремесло христианское, порождало новое рыцарство с одному ему присущей этикой»[22].
Действительно, вскоре в средневековой Европе возникает идеал христианского рыцарства. Образ рыцаря (miles) в сознании людей и доныне ассоциируется с благородством и бесстрашием. Его миссия заключается в защите тех, кто сам по каким-либо причинам не способен постоять за себя. Л.П. Карсавин по этому поводу замечает: «Не будучи еще аскетическим и не сливаясь еще с монашеским, рыцарский идеал был уже идеалом христианским. Рыцари — «те, кто служит Богородице, преданные от всего сердца», были, по мысли идеологов, защитниками слабых и безоружных, вдов и сирот, защитниками христианства против неверных и еретиков»[23]. Так появились религиозные структуры, которые сочетали в себе идеалы христианской аскезы и воинского служения. Им, конечно, приходилось сражаться за веру и с оружием в руках. И вопреки существующим сегодня представлениям, это вовсе не противоречило сути христианства. «Нет такого закона, — писал св. Бернард Клервосский, — который бы запрещал христианину поднимать меч. Евангелие предписывает воинам сдержанность и справедливость, но оно не говорит им: «Бросьте оружие и откажитесь от воинского дела!». Таким образом, рыцари-крестоносцы стали символом самоотверженного служения Богу и Церкви, и этот благородный образ долгое время служил знаменем всей средневековой Европы. Многие святые: св. Петр Амьенский, св. Бернард
Клервосский, св. Адъютор Вернонский, бл. Урбан II и другие явились инициаторами и активными участниками движения христианского рыцарства к освобождению Святой Земли.
Св. Франциск Ассизский в начале своего пути тоже мечтал стать рыцарем Церкви, хотя и избрал впоследствии другую форму служения Богу. «Появилось новое рыцарство — воинство Божие (militia Dei), — пишет в своей книге Карсавин. Ему не нужны женственные наряды мирского рыцарства. Новое рыцарство заперло двери своих домов для мимов, магов и скоморохов; оно презирает игры, страшится охоты. Редкие часы досуга посвящаются починке одежды и оружия. Молитвы наполняют день, и взрывы смеха сменились святым пением псалмов»[24].
Любопытно, что еще римский папа Григорий VII Гильдебранд (1073–1085) во время похода на норманнов, снабжал все свои послания обязательной припиской: «Из военного стана». Ему, кстати первому, принадлежит идея крестовой войны против неверных. Произошло это буквально в первые годы его понтификата, после того, как в 1071 году Иерусалим, которым до этого владела Византия, попал в руки турок-сельджуков. Но лишь его борьба за примат римского первосвященника, а затем за инвеституру, которой он посвятил почти все годы своего правления, не дали осуществиться этим планам.
Вообще римским папам в то время постоянно приходилось заботиться не только о духовном воспитании людей, не менее важной была забота о сохранении и приумножении богатств, о сохранении подвластных им территорий. Все это приводило к мысли иметь не просто наемную армию, но как-то организовать существующих в значительных количествах монахов в своеобразную армию. Церковь всерьез задумывается над богословским обоснованием идеи рыцарства. Но только в 1145 году папой Евгением III была выпущена специальная булла, посвященная христианскому рыцарству, которая так и называлась — «Militia Dei». Итак, все было подготовлено к официальному утверждению того, что существовало полулегально.
Приведем еще одно размышление Хартмуна Бокмана. В главе, посвященной учреждению духовно-рыцарских орденов, своей книги о Немецком ордене, он пишет буквально следующее: «Похоже, переход от рыцаря-христианина к рыцарю-монаху, соблюдавшему монашеский устав, но взявшему в руки оружие, уже назрел»[25].
Вооруженное монашество уже существовало, и вопрос о его официальном признании был лишь делом времени. Помогла цепь случаев, которые, по сути, стали закономерностью. И хотя произошло это не сразу и далеко от Рима, в далекой Палестине, тем не менее, начало было положено в 1118 году официальным признанием первого духовно-рыцарского ордена — «Ордена Храма».
Их предшественниками, как мы уже сказали, были военизированные братства, появление которых относится ко времени Константина Великого (305–337), когда его мать царица Елена начала активно искать следы пребывания Христа в Святой Земле. Слава об этом разнеслась по всему тогдашнему миру. В правление Константина произошло не только официальное признание в 313 году христианства, но начался процесс, который венгерский историк папства Е. Гергей очень метко охарактеризовал следующими словами: «Христианская церковь уплатила за свою свободу и за союз с властью большую цену: ей пришлось пойти на службу властям империи, в связи с чем, императоры стали вмешиваться в церковные и религиозные вопросы. В результате смыкания государства и христианства возникла общность их судеб. Благодаря этому с помощью государства возрастало могущество церкви, но за это власть неоднократно брала верх над церковью»[26].
Итак, непрекращающийся поток пилигримов в Палестину требовал охраны путешественников. Еще до крестовых походов эту работу стали выполнять члены военизированных братств, появившихся в Святой Земле. Они оказывали помощью паломникам, занимались уходом за больными, а также их защитой от грабителей и мусульман, что в ту эпоху было немаловажно.
Их не только можно сравнивать с появившимися, спустя несколько веков, духовно-рыцарскими орденами, но и утверждать, что именно они явились их прообразом. Одним из отличиев этих братств от военно-духовных орденов было в том, что некоторые из них, например, братство св. Георгия в Лидде и Вифлееме, объединяли в своих рядах не только «латинян» (т. е. исповедников западного христианского обряда), но и восточных христиан — несториан, мелкитов, яковитов, маронитов, а в Эдесском графстве и армян-григориан. Постепенно военные братства превращались в монашеские общины, жившие по установленным им самими правилам, которые даже не всегда были преобразованы в устав. Христианизация Европы на государственном уровне, шедшая от Константина Великого претерпевала разнообразные коллизии. Его последователи не всегда ее последовательно продолжали, известны случаи отчуждения от христианства и усвоение языческого мировоззрения, что было, как мы помним, при императоре Юлиане (Отступнике). Но следует обратить внимание на следующий, весьма знаменательный, пример, позволявший привлекать к любому вероучению значительное число сторонников. Речь идет об известном письме Юлиана к верховному жрецу Галатии по имени Арсакий, написанном в 362/3 г., в котором, в частности, имеются следующие строки:
