Он закрыл лицо ладонями, словно хотел спрятаться от какого-то ужасного зрелища.
"Больше не посылайте за мной, мисс Лейцестер, - сказал он уже спокойнее, - мне нечего делать в этом доме".
Пошатываясь, он пошел прочь. Я некоторое время провожала его взглядом; он медленно шел к своему дому, и по его походке казалось, что он постарел на десять лет.
Мой брат оставался в своей комнате. Через некоторое время он позвал меня - я с трудом узнала его голос - и сказал, что очень занят и просит, чтобы обед оставили возле двери в его комнату. Я велела слугам выполнить его просьбу.
С этого самого дня для меня перестало существовать то произвольное умопостроение, которое люди называют временем: я жила в постоянном ежесекундном ужасе, механически выполняя все рутинные домашние дела и давая редкие распоряжения слугам. Иногда я выбиралась наружу, бродила несколько часов по улицам и возвращалась домой. Но где бы я ни была, дома или на прогулке, перед моим мысленным взором все время вставала запертая дверь комнаты на верхнем этаже, и я с содроганием ожидала мига, когда она откроется.
Я сказала, что не замечала бега времени, но это произошло, наверное, недели через две после визита врача. Я возвращалась домой; после прогулки на душе у меня стало несколько легче, и я чувствовала себя отдохнувшей. Воздух был свежим и чистым; кроны деревьев, покачивающиеся над площадью, походили на зеленые облака; откуда-то долетал запах цветов - все мои чувства были очарованы; я шла вперед быстрым шагом и была почти счастлива. Оказавшись напротив своего дома, я задержалась на тротуаре, чтобы пропустить экипаж, и взглянула на верхние окна. В ту же секунду в ушах у меня раздался шум, подобный реву водопада, мое сердце прыгнуло куда-то вверх, обрушилось вниз, и неописуемый ужас ворвался в мою душу. Как человек, потерявший равновесие, я выбросила вперед руки и удержалась на ногах только чудом - мне показалось, что камни мостовой пришли в движение, и всякая твердая опора ушла из-под моих ног.
Мой взгляд упал на окно моего брата; в этот же момент занавеску откинуло ветром, и я увидела, как что-то живое смотрит из комнаты в мир. Я не могу сказать, что видела лицо или что-то подобное; нечто живое глядело на меня двумя пылающими глазами, а вокруг них было нечто настолько же бесформенное, как и мой ужас, что-то страшное, воплощение и символ всего существующего зла, печать самой тьмы.
Меня затрясло как в лихорадке; от шока мне стало дурно, и в течение пяти минут я не могла сдвинуться с места. Когда ко мне вернулись силы, я кинулась в дом, взбежала вверх по лестнице и стала изо всех сил стучать в дверь.
"Фрэнсис, Фрэнсис! - кричала я, - отзовись ради Бога! Что за чудовище в твоей комнате? Прогони его, прогони его прочь!"
Я услыхала медленные шаркающие шаги и какое-то булькающее покашливание, словно кто-то пытался вернуть себе способность к речи, а затем придушенный и почти неразборчивый голос произнес:
"Тут никого нет. Прошу, не тревожь меня. Я неважно себя чувствую".
Я ощутила свою беспомощность. Я ничего не могла сделать и не понимала, почему Фрэнсис лжет - я слишком отчетливо все видела, чтобы принять это за обман зрения, хоть все и продолжалось не больше секунды. И, больше того, в самый первый, обдавший меня ужасом момент, когда я подняла глаза и увидела откинутую ветром занавеску, я ясно различила, что чудовище пытается вернуть ее на место - но не рукой, а каким-то беспалым черным обрубком, неловким, как звериная лапа.
Я была потрясена до глубины души; я ощущала присутствие чего-то страшного в комнате брата. Я снова позвала его, но никто не отозвался.
Вечером ко мне подошел один из слуг и шепотом сказал, что к еде, которую оставляли перед дверью, уже три дня никто не прикасался. Служанка стучала в дверь, но не получила ответа - единственное, что она слышала, это шаркающие шаги.
Шли дни; еду все так же приносили к дверям брата, но се никто не трогал. Я стучала в дверь и звала брата снова и снова, но он нс откликался. Ко мне стали обращаться слуги - оказалось, они так же встревожены, как и я. Кухарка сказала, что раньше слышала, как брат выходил по ночам из комнаты и бродил по дому; однажды, сказала она, даже хлопнула входная дверь, но уже несколько дней с тех пор никаких звуков не было.
Наконец, наступила развязка. Однажды вечером я сидела в комнате, постепенно погружавшейся в сумрак, и вдруг тишину разорвал пронзительный крик. Я услышала, как кто-то торопливо бежит вниз по лестнице, и через несколько секунд в мою комнату ворвалась дрожащая горничная.
"О, мисс Хелен! - прошептала она, - ради Бога скажите мне, что происходит? Посмотрите мне на руку, мисс Хелен, посмотрите мне на руку!"
Я подвела ее к окну и увидела мокрое черное пятно на ее руке.
"Я ничего не понимаю, - сказала я, - объясни, в чем дело?"
"Я только что убирала в вашей комнате, - сказала она. - И вдруг что-то капнуло на мою руку. Смотрю - а на потолке черное пятно, и оттуда капает..."
Я тяжело посмотрела на нес и закусила губу.
"Идем со мной, - сказала я, - захвати свечу".
Моя спальня была под комнатой брата, и. войдя в нее, я почувствовала, что вся дрожу. Подняв глаза на потолок, я увидела пятно, мокрое и черное, с набухающими каплями, и лужу отвратительной жидкости, въевшейся в белое постельное белье.
Я взбежала вверх по лестнице и громко забарабанила в дверь.
"Фрэнсис, Фрэнсис, мои милый брат! - кричала я, - что с тобой?"
Я прислушалась. За дверью раздалось что-то похожее не то на придушенное покашливание, пето на звук булькающей воды, но ответа не было. Я пробовала звать громче, и с тем же успехом.
Несмотря на то, что сказал мне доктор Хабердсн, я отправилась к нему. Со слезами на глазах я рассказала ему обо всем происшедшем; он сумрачно выслушал меня.
"Ради памяти вашего отца, - сказал он, - я пойду с вами, хотя и бессилен вам помочь".
Мы отправились в путь. Улицы были темны и молчаливы; казалось, их иссушила изнурительная жара последних дней. Газовые фонари давали достаточно света, чтобы увидеть, как побелело лицо доктора, а когда мы оказались у моего дома, я заметила, что его руки дрожат.
Без колебаний мы поднялись наверх. Я держала лампу, а он громким и отчетливым голосом произнес:
"Мистер Лсйцестер, вы меня слышите? Мне необходимо вас видеть. Немедленно откройте!"
Ответа не было; мы услышали прежний булькающий звук.
"Мистер Лейцестер, я жду. Сейчас же откройте дверь, не то я ее взломаю!"
И в третий раз он громко повторил:
"Мистер Лейцестер! Последний раз повторяю - откройте дверь!"
Тишина.
"Все ясно, - сказал доктор, - мы теряем время. Не будете ли вы любезны дать мне кочергу или что-нибудь в этом роде?"
Я сбегала в маленькую комнатку, где хранились различные инструменты, и вернулась с коротким тяжелым ломом.
"Отлично, - сказал доктор, - полагаю, что это подойдет".
Он наклонился и приблизил губы к замочной скважине.
"Мистер Лейцестер! Обращаю ваше внимание на то, что сейчас я взломаю дверь в вашу комнату!"
С этими словами доктор приступил к делу. Раздался глухой удар, край двери затрещал, она неожиданно легко распахнулась, а в следующий миг мы отпрянули, потрясенные протяжным нечеловеческим воплем, раздавшимся в темноте.
"Держите лампу", - сказал доктор Хабердсн. Мы вошли в комнату и быстро огляделись по сторонам. Доктор вздрогнул.
"Там, - сказал он, - вон в том углу".
Я поглядела в ту сторону, и ужас раскаленной стрелой прожег мое сердце. Я увидела на полу темную отвратительную массу, насквозь гнилую и разложившуюся, не жидкую и не твердую, а как бы постоянно плавящуюся и пузырящуюся, похожую на кипящий деготь. В самом ее центре сияли две горящих точки наподобие глаз, и я заметила колебания этой массы, напоминающие движения конечностей - что-то похожее на руку начало подниматься из нее, когда доктор шагнул вперед, поднял лом и стал яростно бить им прямо по горящим точкам.
Глава 3
Через неделю или две, когда я до некоторой степени пришла в себя и оправилась от шока, доктор Хаберден навестил меня.
"Я продал свою практику, - сказал он, - и завтра отправляюсь в долгое путешествие. Я даже не знаю, вернусь ли я в Англию; скорей всего, я куплю клочок земли в Калифорнии и поселюсь там до конца дней. Я принес вам этот пакет. Вы можете распечатать его и прочесть ответ доктора Чамберса, занимавшегося анализом порошка, который я ему послал. До свидания, мисс Лсйцестср, до свидания".
Как только он вышел, я открыла конверт. Вот рукопись, которая в нем лежала; если позволите, я прочту се вам.
"Мой дорогой Хаберден, - гласило письмо, - я непростительно задержался с ответами на ваши вопросы по поводу присланного мне белого порошка. Сказать по правде, некоторое время я колебался, какой путь мне избрать - ибо в точных науках, как и в теологии, имеется своя ортодоксия, и скажи я вам правду, под угрозой оказалась бы масса укоренившихся предрассудков, в которых мы, тем не менее, находим себе опору. Но все же я решил быть откровенным; первым делом я хочу объяснить одно личное обстоятельство.
