Зачем потребовалось это разделение — недвусмысленный ответ на этот вопрос дают сохранившиеся царские грамоты и разрядные книги: «Помыслив государь царь и великий князь Иван Васильевичь всеа Русии со своею братьею, со князь Юрьем Васильевичем и со князь Володимером Андреевичем, и с отцом своим преосвященным митрополитом Макарием всеа Русии, и со всеми боляры своими, и приговорил, как ему, государю, дела своего беречь от недруга своего от крымскаво царя и как ему итти на свое дело и на земское х Казани. А самому царю и великому князю, положа на бога упование, итти на свое дело и на земское с Москвы на Коломну в первой четверг, заговев Петрова посту, июня в 17 день. И, пришед ему на Коломну, с людми збиратися, каторым велено быти на Коломне, и ждати ис Крыму вестей». Только в том случае, если на границе будет спокойно, Иван собирался отправиться в Муром, а оттуда — на непокорных казанцев. Интересно, что в царском ответе на 1-е послание князя А. Курбского есть пассаж, который можно истолковать как жалобу Ивана на то, что для похода на Казань с ним собралось всего лишь 15 тыс. ратных людей{17}. И если полагать, что Иван назвал тех, кто был с ним в Коломне, то эта цифра представляется вполне правдоподобной и реальной.
Таким образом, в Москве предприняли все необходимые меры для того, чтобы не допустить неожиданного нападения крымцев на государеву «украйну» и срыва Казанской экспедиции. И вовремя — 16 июня Иван отправился со своим двором в Коломну, где его дожидались полки И.Ф. Мстиславского и М.И. Воротынского. По дороге в подмосковное село Остров Иван узнал от прискакавшего из Путивля станичника Ивана Стрельника, что русские сторожи обнаружили переправу «многих людей крымских» через Северский Донец, «а того неведомо царь ли или царевичь». Поняв, что Девлет-Гирей решил выступить на помощь казанцам, царь решил, прежде чем идти на «берег» навстречу татарам, совершить поездку в Троицесергиев монастырь. Пробыв там один день, он 19 июня приехал в Коломну. Здесь его поджидал другой станичник, Айдар Волжин, сообщивший, что «многие люди крымские» идут на Русь, а ждут их на Коломну или Рязань, но есть ли среди них сам «царь» — пока неясно. Его сведения подтвердил прискакавший с Поля гонец Василий Александров. Посовещавшись с воеводами, Иван начал расставлять полки у главных бродов через Оку, где татары могли переправиться через реку. Завершив развертывание, царь лично объехал все свои рати, «жаловал и словом утверждал» воевод и рядовых ратников, призывая их (согласно летописи) сразиться с нечестивыми агарянами «за имя святыя Троица и за единородную свою братию православные християне»{18}. Ободренные царскими речами и присутствием самого государя в полках, воеводы и дети боярские готовились к «прямому делу», прекрасно понимая — отступать некуда, позади и в самом деле Москва, и что ожидает Русскую землю в случае, если враг одержит на берегах Оки победу. Никто из них не забыл, что случилось тридцать лет назад здесь же, под Коломной.
Тем временем Девлет-Гирей во главе своих полков (а поход, надо сказать, был организован по всем правилам — хан выступил в него со всей своей силой, взяв с собой свой двор, свою «гвардию» — стрелков-тюфенгчи, и артиллерию) подошел вплотную к русским границам. Под Рязанью татарские «резвые люди» взяли в плен нескольких русских станичников, которые на допросе показали, что русский государь дожидается его под Коломной, а хочет за православие прямое дело делати»{19}. Эта новость стала для хана и его военачальников неприятной неожиданностью — хотя их войско и превосходило по численности собранное Иваном, тем не менее, предпринимая эту экспедицию, Девлет-Гирей исходил из того, что русские полки уйдут под Казань, а слабые заслоны, что останутся на Оке, будут легко сметены. И тогда можно будет «распустить войну» — разрешить своим воинам вдоволь поохотиться за русским ясырем для продажи на крымских рынках, нахватать «животов» и скота. И тут такая незадача — информаторы крымского «царя» ошиблись: Иван и его бояре рискнули и разделили свои полки, выставив часть (и не самую худшую — как-никак, но на Оке собрался царский двор и воины Владимира Старицкого, выборные дети боярские ото всех «городов») против «царя»! И Девлет-Гирей, памятуя о неудачной попытке своего предшественника Сахиб-Гирея I форсировать Оку в 1541 г. пред лицом собравшихся на правом берегу реки русских полков, решил отказаться от продолжения похода.
Однако отступить, ничего не сделав, означало нанести сильный удар по авторитету хана, и без того не очень уютно чувствовавшего себя на троне. Летописи сообщают (со слов пленных татар), что перед тем, как принять такое неприятное решение, хан созвал своих военачальников и «князей» посоветоваться, что делать в изменившейся ситуации. И, по словам летописца, «князи ему реша: “Аще хошещи срам свой покрытии, есть у великого князя град Тула на Поле, а от Коломны за великими крепостьми и лесы и далеко от Коломны, и ты учинишь тому, что и в Литве Бряславлю”».{20} Ослушаться мнения «князей», которые совсем недавно возвели его на трон, Девлет-Гирей не посмел и приказал повернуть к Туле.
Несколько слов о Туле. Строительство крепости в городе было связано с похолоданием русско-крымских отношений в начале XVI в. Первоначально, в 1507 г., было решено возвести каменный кремль, но затем планы были скорректированы, и спустя два года началось строительство деревянной крепости — время не ждало, а деревянный кремль построить было и быстрее, и дешевле. Каменный кремль начали возводить в 1514 г. и завершили к 1520 г. Новая крепость к моменту завершения постройки представляла собой первоклассное по тем временам фортификационное сооружение, позволявшее даже немногочисленному гарнизону успешно отражать попытки неприятеля взять ее. Конечно, к середине XVI в. она уже устарела, но для татар, не обладавших осадной артиллерией и вообще не любивших штурмовать укрепленные города и остроги, она была «крепким орешком». Собираясь атаковать Тулу, хан, видимо, полагался больше на неожиданность и численный перевес, нежели на готовность своего воинства к долгой «правильной» осаде. В любом случае конечный исход сражения зависел от того, как быстро Иван IV и его воеводы поменяют свои планы и отправят помощь осажденным тулянам.
Сказано — сделано, и Девлет-Гирей повернул свои полки к Туле. В Кашире, где к тому времени находился царь, о том, что татары объявились под Тулой, узнали 21 июня. Прискакавший от тульского воеводы князя Г.И. Темкина-Ростовского гонец Г. Сухотин сообщил, что де «пришли Крымъскые люди на Тульскые места к городу х Туле; а чают: царевичь и не со многыми людми». Обеспокоенный таким поворотом событий Иван приказал воеводе И.М. Воротынскому с четырьмя другими воеводами (среди них был и печально известный в скором будущем князь А.М. Курбский) и выборными людьми ото всех полков спешно двигаться к Туле «выведывати» об истинных намерениях татар и «земли от взгонов боронити». Не успели полки выступить в поход, как во второй половине дня из Тулы прибыл новый гонец с новой вестью — «пришли немногые люди, сем тысящь, въевав, да поворотилися из земли»{21}. «Туман войны», о котором писал знаменитый прусский военный теоретик К. фон Клаузевиц, все никак не рассеивался, истинные намерения татар не были ясны. И самым неприятным во всей этой истории было то, что русские воеводы так и не получили ответа на главный вопрос — перед ними сам крымский «царь» с главными силами своего воинства или же речь идет об обычном набеге, предпринятом татарским царевичем на свой страх и риск. Поэтому Иван поторопил воевод с выступлением, наказав им строжайше выслать вперед разведку «доведатца, многые ли люди и мочно ли их дойти» и поддерживать с ним, государем, непрерывную связь.
Тем временем Девлет-Гирей с главными силами своей рати рано утром 22 июня 1552 г. (в «первом часу дни») подошел к Туле, разбил лагерь под ее стенами и распустил «в войну» часть своего воинства. Прекрасно понимая, что время не на его стороне, он не стал тратить его на бесполезные переговоры. Как сообщал летописец, описывая события этого дня, «пришел царь к городу х Туле с всеми людми и с нарядом да приступал день весь и из пушек бил по городу и огненными ядры и стрелами стрелял на город, и в многых местех в городе дворы загорелися», после чего хан приказал своим пехотинцам (называемым в летописи «янычанами») идти на приступ. В повести, известной как «История о Казанском царстве», автор, приукрашивая (очевидно, для большей эффектности повествования) картину осады, писал, что «мало в ту нощь не взя град, всех б оградных боицев изби, и врата града изломи, но вечер приспе, и жены яко мужи охрабришася и с малыми детми и врата граду камением затвердиша»{22}. Но это литературное произведение, а на самом деле мужественные защитники Тулы во главе с воеводой Г.И. Темкиным не только сумели отбить попытки татар взобраться на стены, но и, совершив вылазку, захватили у них «наряд и зелье».
