Одновременно участились нападки на рабовладельческий Юг как в прессе и на публичных собраниях, так и в обеих палатах американского парламента. Впрочем, аболюционисты давно перестали ограничиваться только словами. На Юге уже который год действовала организованная ими «подпольная дорога» — целая сеть замаскированных укрытий, которыми могли пользоваться на пути на Север беглые рабы.
Все это не могло не вызывать у южан раздражения и даже ожесточения. Южная кровь вскипала от этих казавшихся им несправедливыми претензий, и порой южане даже забывали о вежливости, совершенно обязательной для каждого джентльмена. В 1855 году сенатор из Южной Каролины — самого активного из южных штатов — избил тростью своего коллегу, сенатора из Массачусетса, выступившего со страстной обличительной речью против рабства. Действовал он при этом так энергично, что переломал не только кости «ненавистного янки», но и собственную трость. Этот «подвиг» вызвал на Юге горячее одобрение: сенатор был буквально засыпан поздравлениями и подарками, в основном тростями, на одной из которых была выгравирована надпись «Врежь ему еще раз!».
Аболюционисты, по крайней мере самые фанатичные и непримиримые из них, также были готовы прибегнуть к насилию. В 1859 году о себе напомнил уже знакомый нам Джон Браун. С горсткой людей, состоявшей из таких же одержимых фанатиков, как и он сам, этот воинствующий аболюционист попытался захватить федеральный арсенал в Харперс-Ферри на реке Потомак, штат Вирджиния, с тем, чтобы, завладев оружием, поднять восстание рабов. Попытка была чистым безумием и с самого начала с треском провалилась [17] Чернокожее население Юга и не помышляло о бунте, а отряд Джона Брауна был слишком мал, чтобы добиться хотя бы намека на успех. Федеральные власти быстро покончили с неудавшимся мятежом, направив туда отряд морских пехотинцев во главе с полковником Робертом Э. Ли. Джон Браун был осужден штатом Вирджиния за измену и приговорен к повешению. Однако на Севере его дело встретило у многих сочувствие, и знаменитая песня «Тело Джона Брауна» быстро стала там популярной.
Тело Джона Брауна лежит в земле сырой,
Но его дух шествует по земле… —
распевали противники рабства на всех публичных собраниях, а южане, заслышав звуки ненавистной мелодии, скрипели зубами от злости.
Вылазка Джона Брауна вызвала на Юге тревогу и беспокойство. Все чаще стали звучать голоса, утверждавшие, что если дело и дальше пойдет так, то южным штатам в составе Союза делать нечего. Правда, существовала одна «маленькая» проблема: экономически Юг очень сильно зависел от импорта товаров с Севера.
Как писал один житель Юга, «начиная от погремушки, которой няня услаждает ухо ребенка, рожденного на Юге, до савана, покрывающего хладное тело покойника, — все приходит к нам с Севера. Мы встаем с простыней, сотканных на северных станках, и подушек, набитых северными перьями, чтобы помыться в тазах, сделанных на Севере, вытереть свои бороды северными полотенцами и одеться в платье, сделанное на ткацких станках Севера; мы едим с северных тарелок и блюд, наши комнаты подметаются северными метлами, наши сады окапываются северными лопатами, а наши хлеба замешиваются на поддонах или блюдах из северного дерева или жести; и даже сами дрова, которыми питается огонь в наших каминах, рубятся северными топорами, насаженными на топорища из гикори, привезенного из Коннектикута или Нью-Йорка».
Однако теоретики-экономисты Юга надеялись обойти это затруднение. Во-первых, разорвав политические связи со штатами Севера, они не собиралась разрывать связи экономические [18], во-вторых, дефицит импорта с Севера можно было покрыть за счет импорта из Европы, с которой Юг поддерживал самые оживленные торговые отношения, наконец, в-третьих, на Юге всерьез подумывали о создании собственной индустриальной экономики.
Впрочем, пока у власти оставался вполне лояльный к делу Юга президент-демократ Бьюкенен, южане не собирались выходить из состава США. Втайне они рассчитывали, что так будет продолжаться долго, достаточно долго, чтобы Юг успел экономически подготовиться к сецессии (отделению от Союза), но, увы, господство демократической партии оказалось недолговечным.
Избирательная кампания выявила серьезные противоречия среди демократов (все те же противоречия между Севером и Югом) — настолько серьезные, что им не удалось избежать раскола и выдвинуть на выборы единого кандидата. Республиканская партия тоже не была монолитом, но в отличие от своих оппонентов она смогла преодолеть разногласия и благодаря этому выиграла президентскую кампанию. Ее кандидатом на выборах 1860 года был 50-летний адвокат из Иллинойса, высокий, скорее даже долговязый человек, не лишенный обаяния и чувства юмора, за которыми скрывались глубоким ум, недюжинная сила воли и качества прирожденного лидера. Его звали Авраам Линкольн.
На Юге победа республиканцев произвела эффект разорвавшейся бомбы. Не то чтобы Линкольн был истовым [19] аболюционистом. Напротив, стремясь предотвратить раскол страны, он везде и всюду заявлял, что не собирается посягать на «собственность» своих южных сограждан.
Просто потеря Югом последнего опорного пункта в федеральном центре, а именно демократического президента, означала почти полное превосходство Севера как в политике, так и в экономике. Дальнейшее пребывание южан в Союзе, как считали они сами, было бесперспективным.
В Южной Каролине, где антисеверные настроения были особенно сильны, даже не стали дожидаться инаугурации Линкольна. 20 декабря 1860 года законодательное собрание штата приняло решение о сецессии. «Существующий ныне Союз между Южной Каролиной и другими штатами под названием «Соединенные Штаты Америки» настоящим расторгается», — заявило оно.
Южная Каролина была только первой ласточкой, возвестившей начало великого раскола. Вслед за ней из союзного гнезда «упорхнули» еще шесть штатов: Миссисипи, Флорида, Алабама, Джорджия, Луизиана и Техас. Сознавая общность своих интересов и необходимость объединения усилий в случае возможной войны с Севером, отколовшиеся штаты прислали своих делегатов на конвент в Монтгомери, штат Алабама, где объявили о создании нового государственного образования — Конфедерации.
Вскоре оно получило свою конституцию, мало чем отличавшуюся от конституции США. Существенной особенностью [20] нового государственного устройства была большая независимость от центра отдельных штатов и легализация рабовладения. Еще раньше, 9 февраля, был избран президент Конфедерации. Им стал Джефферсон Девис, миссисипский плантатор и политик, в прошлом профессиональный военный, участвовавший в Мексиканской войне и возглавлявший при президенте Пирсе военное ведомство. Само избрание Дениса имело несколько курьезный характер. Выступавший против выхода из Союза своего родного штата и против сецессии вообще, Девис не участвовал в заседаниях конвента в Монтгомери.
О своем избрании он узнал из телеграммы, принесенной негром-слугой, когда вместе с женой возился в саду на своей плантации неподалеку от Виксберга, штат Миссисипи. «Прочитав эту телеграмму, — вспоминала Варииа Девис, — он выглядел таким убитым, что я испугалась, не свалилось ли на нашу семью какое-нибудь несчастье. Через несколько минут он сказал мне, в чем дело, с видом человека, говорящего о своем смертном приговоре».
Девис не был единственным знаменитым южанином, выступавшим против раскола страны, но вопреки своим взглядам поступившим на службу новому государству. В военной среде такие настроения оставались очень сильными, и многие будущие герои Конфедерации были решительными противниками разрушения Соединенных Штатов. К их числу принадлежали такие известные командиры вооруженных сил Юга, как Джордж Пикет, Джубал Эрли, Джозеф Джонстон и военный вождь Конфедерации, самый замечательный из полководцев гражданской войны генерал Роберт Эдуард Ли. «Надеюсь, я никогда не буду вынужден обнажить мою шпагу, если, конечно, речь не будет идти о защите моего родного штата», — писал он, когда великий раскол уже произошел. Но уже на следующий день после того, как были написаны эти строки, 17 апреля 1861 года его родная Вирджиния объявила о сецессии, и Ли, скрепя сердце, отклонил предложение Линкольна возглавить вооруженные силы Союза, стал на сторону Конфедерации.
На Севере в это время царили растерянность и беспомощность. Линкольн, только-только занявший Овальный кабинет [21], поначалу пытался словесными увещеваниями вернуть заблудших южан в лоно Союза: «В ваших, а не в моих руках, мои недовольные соотечественники, важный вопрос о гражданской войне, — сказал он в своей первой речи в качестве президента. — Наше правительство не собирается нападать на вас. У нас не возникнет никаких конфликтов, если вы не станете агрессорами. Вы не давали клятвы Господу уничтожить это правительство, а я даю клятву, и самую священную, сохранить, защитить и оборонить его.» Однако с тем же успехом Линкольн мог обращаться к табуну несущихся вскачь мустангов.
