Ареста можно было избежать различными способами. Один широко известный ученый избежал первой волны репрессий, прикинувшись пьяницей. Другой пошел дальше: он напился пьяным и стал дебоширить в парке, получил 6 месяцев, но избежал политических неприятностей.[30] Интересно, что некоторые из самых убежденных противников режима — очевидно самые дальновидные — спаслись тем, что удалились в тень. Николай Стасик, например, бывший министр в антикоммунистическом правительстве Украинской Рады в 1918 году, уцелел в Мариуполе. До прихода немцев во время второй мировой войны он работал в городском парке.[31]
Иногда между увольнением человека и его арестом проходило некоторое время, так что можно было уехать из крупных городов. С. Поплавский (которого впоследствии, после войны, Сталин назначил заместителем Главнокомандующего польской армии) в 1937 году учился в академии им. Фрунзе, После исключения из партии и из академии он, чтобы избежать возможных последствий, сразу же покинул Москву, а через год или полтора, т. е., очевидно, после падения Ежова, появился вновь. Его реабилитировали и восстановили в академии.[32]
Вообще, частое передвижение с места на место давало известную гарантию безопасности. Обычно проходило по крайней мере месяцев шесть или даже год, прежде чем местное отделение НКВД начинало интересоваться приезжим или собирало о нем достаточно сведений. Много времени уходило на пересылку личного дела из старого отделения НКВД в новое, по месту жительства: такие документы шли не обычной почтой, а по специальным каналам НКВД. Иногда они вообще не доходили.[33]
Довольно безопасно было, например, в Сибири. Местные власти были сравнительно рады новым поселенцам и не делали особых различий между теми, кто находился в ссылке, и приехавшими по своей воле. НКВД в какой-нибудь области европейской России не был заинтересован в доставке «неблагонадежных» своим коллегам в Сибири. Конечно, всегда можно было потребовать возвращения того или иного лица «под подозрением», но это было хлопотно, и за исключением особо важных случаев, игра не стоила свеч. Но далеко не все могли получить такую, хотя бы и временную, гарантию безопасности. Под арест шли миллионы.
Помощник Вышинского, Рогинский, получивший 15 лет, и в лагере продолжал защищать действия властей. Он утверждал, что руководство поступает правильно, изолируя от общества большие группы людей, которые могут наделать неприятностей. Он считал, что нужно до максимума использовать труд всех, правых и виноватых, кто стал «экономически бесполезен».[34] Поднаторевшие аппаратчики, члены партии и НКВД, оправдывали репрессии более искусно. Даже простой анекдот или легкая критика в адрес правительства несет в себе зародыш активной оппозиции в будущем, — заявляли они, — и НКВД, пресекая эти попытки в корне, проводит оправданную превентивную операцию.
На предприятиях проходили специальные собрания, на которых члены коллектива выступали с взаимными разоблачениями. В это движение был вовлечен весь рабочий класс. В романе Стаднюка «Люди не ангелы» описывается типичное собрание 1937 года: «В позапрошлую смену, — гневно заявил низкорослый, в бараньем треухе мужчина, — мастер Середа не дал мне бетона. Я еще тогда думал, что это подозрительно. А вчера узнал, что Середа скрывает свое родство с махновцем, за которым замужем его двоюродная сестра! Электромонтажник Цвиркун при поступлении на работу скрыл, что его батька был церковным старостой! — сообщил второй оратор. Третий разоблачал бывшего своего товарища, родители которого лишались избирательных прав за саботаж во время коллективизации…».[35]
Размер репрессий по всей стране не был результатом, как считают некоторые, чрезмерного рвения со стороны местных работников НКВД. Как раз наоборот — на этом настаивал центр. 29 ноября 1936 года Вышинский «распорядился в месячный срок истребовать и изучить все уголовные дела о крупных пожарах, авариях, выпуске недоброкачественной продукции с целью выявления контрреволюционной, вредительской подоплеки этих дел и привлечения виновных к более строгой ответственности». Руководство некоторых районов, где не была выполнена разверстка по выявлению контрреволюционной деятельности, получило строгое взыскание от Генерального прокурора. В 1937 году по всему Восточно-Сибирскому бассейну только восемь дел этой категории было направлено в суд. «Вышинский объяснил это слабой, недостаточной борьбой за выкорчевывание вредительских гнезд».[36]
Весь этот период прошел под знаком периодически возникавших, тщательно организованных массовых процессов. В мае 1937 года дальневосточные газеты сообщали, что на этих судах было вынесено 55 смертных приговоров,[37] в июне — 91, в июле — еще 83, и так в течение всего года. В Белоруссии, начиная с июня, не проходило и недели, чтобы где-нибудь не было раскрыто шпионское гнездо — в промышленности, в Академии Наук, в Польском театре, в спортивных организациях, в банках, в цементной промышленности, среди ветеринаров, в организациях по снабжению хлебом и на железных дорогах. Руководство местных железных дорог было «разоблачено» 8 октября 1937 года, и его сотрудники объявлены не только польскими, но, согласно установившейся железнодорожной традиции, и японскими шпионами. То же самое происходило в Средней Азии: в ноябре в Казахстане было объявлено о казни 25 человек,[38] в Узбекистане — 18.[39] В январе 1938 года в Киргизии было официально казнено 26 человек[40] и в Узбекистане — еще 134.[41]
28 июля 1937 года Евдокимов собрал партийное руководство Северного Кавказа и дал инструкции о проведении особо тщательных чисток. 31 июля начались аресты в Чечено-Ингушской АССР. Пять тысяч человек уместилось в тюрьмах в городе Грозном, набив их до отказа; еще пять тысяч было загнано в гараж нефтяного треста в том же городе и тысячи других — в различные здания, специально выделенные для этой цели. В общей сложности в Чечено-Ингушетии было арестовано 14 тысяч человек, т. е. около 3 процентов всего населения. В октябре еще одна массовая операция подобного рода была проведена под личным наблюдением Шкирятова.[42]
Массовые аресты и высылки проводились с невозмутимым спокойствием и деловитостью. Вот, например, приказ Серова («Инструкция НКГБ») № 001233 «О порядке проведения операции по выселению антисоветского элемента из Литвы, Латвии и Эстонии»:
«… Операция будет начата с наступлением рассвета. Войдя в дом выселяемого, старший оперативной группы собирает всю семью выселяемого в одну комнату… Ввиду того, что большое количество выселяемых должно быть арестовано и размещено в специальные лагеря, а их семьи следуют в места специальных поселений в отдаленных областях, поэтому необходимо операцию по изъятию как выселяемых членов семьи, так и глав их, проводить одновременно, не объявляя им о предстоящем их разделении…». (Полный текст «Инструкции» воспроизведен в «Новом журнале», № 107, 1972, Нью-Йорк, стр. 193–199).
Стук в дверь всегда раздавался на рассвете, вне зависимости от того, была ли это специальная операция или обычный, положенный по разверстке арест. Группа НКВД обычно состояла из 2–3 человек. Одни вели себя грубо, другие пытались соблюдать внешние приличия. Затем начинался обыск, он мог быть коротким, но мог и затянуться на несколько часов, особенно когда нужно было просматривать книги и документы. Арестованный и его жена (если он был женат) находились в это время под стражей — до тех пор, пока его уводили. Сообразительная женщина могла спасти жизнь своему мужу, дав ему с собой теплую одежду. Формальности продолжались недолго, и утром, как правило, арестованный уже находился в камере.
Вот как описывает свой арест генерал Горбатов: «В два часа ночи раздался стук в дверь моего номера гостиницы ЦДКА. На мой вопрос: „Кто?“ ответил женский голос: „Вам телеграмма“. „Очевидно от жены“, подумал я, открывая дверь. Но в номер вошли трое военных, и один из них с места в карьер объявил мне, что я арестован».[43]
Новая конституция формально содержала гарантии от незаконного ареста. Статья 127 гласит, что никто не может быть арестован без постановления суда или санкции прокурора. Но поскольку судебная власть не является независимой, это утверждение — фикция.
Правосудие в СССР совершенно официально есть «средство укрепления социалистического строя, охраны прав граждан и подавления врагов народа, троцкистско-бухаринских агентов иностранных разведок».[44]
Существует разница между понятиями «арестован» и «задержан». Человек может быть «задержан без санкции суда или прокурора во всех случах, когда его поведение создает угрозу общественному порядку или безопасности». Более того, согласно Исправительно-трудовому кодексу, «Для приема в места лишения свободы обязательно наличие приговора или постановления органов, уполномоченных на то законом, или открытого листа»[45] (курсив автора).
