Тирания государя не столь губительна для государства, как равнодушие к общему благу в республике. Преимущество свободного государства состоит в том, что в нем доходы лучше распределяются; но что же сказать, если они распределяются хуже? Преимущество свободного государства состоит также в том, что в нем нет фаворитов; но если дело обстоит не так, если, вместо того чтобы обогащать друзей и родственников государя, приходится обогащать друзей и родственников всех тех, кто принимает участие в правительстве, тогда все погибло. Обход законов оказывается более опасным, чем нарушение их государем, который как первый гражданин государства всегда больше всех заинтересован в его сохранении.
Старинные нравы, бедность, почти вошедшая в обычай, уравнивали в Риме все состояния. Но в Карфагене частные лица обладали царскими богатствами.
Из двух партий, господствовавших в Карфагене, одна всегда хотела мира, другая — войны; в результате невозможно было ни наслаждаться миром, ни хорошо вести войну.
В то время как в Риме война объединяла все интересы, в Карфагене она их еще больше разделяла.
В монархиях раздоры легко прекращаются, потому что государь обладает принудительной властью, которая укрощает обе партии. В республиках они более длительны, потому что зло поражает обычно ту самую власть, которая могла бы его устранить.
В Риме, управлявшемся посредством законов, народ позволял, чтобы сенат руководил внешними делами. В Карфагене, управлявшемся посредством злоупотреблений, народ хотел все делать сам.
Карфаген, воевавший с бедностью Рима при помощи своего богатства, по этой самой причине находился в худшем положении: золото и серебро истощаются, но добродетель, постоянство, сила и бедность никогда не истощаются.
Римляне были честолюбивы вследствие своей гордости, карфагеняне же — вследствие своей жадности; одни хотели господствовать, другие же — приобретать; непрерывно подсчитывая издержки и прибыль, карфагеняне вели все время войну без любви к ней.
Проигранные сражения, уменьшение населения, упадок торговли, истощение государственной казны, возмущения соседних наций могли заставить Карфаген принять самые жестокие условия мира. Но Рим никогда не считался с выгодами и потерями, он думал только о своей славе. Он не представлял себе, что он может существовать, не господствуя, и поэтому никакие надежды или опасения не заставили бы его принять такой мир, в котором не он диктует условия противнику.
Нет ничего могущественнее такой республики, где законы соблюдаются не вследствие страха или разумных соображений, по вследствие страстной привязанности к ним, как это было в Риме и Лакедемоне, ибо тогда к мудрости хорошего правительства присоединяется вся та сила страсти, которой может обладать партия.
Карфагеняне пользовались иностранными войсками, римляне употребляли свои собственные армии. Так как римляне всегда смотрели на побежденных как на средство для будущих триумфов, то они набирали солдат среди всех народов, которых они покорили; и чем больше труда им стоило победить тот или иной народ, тем более достойным они считали его к тому, чтобы включить его в свою республику. Так, мы видим, что самниты, которые были покорены лишь после 24 триумфов, стали поставлять вспомогательные войска Риму; а незадолго до второй пунической войны римляне и их союзники, жившие в стране, не превышавшей размерами папскую область или неаполитанское королевство, выставили против галлов армию, состоявшую из 700 тысяч пехотинцев и 70 тысяч всадников.
В разгар второй пунической войны Рим имел в полной боевой готовности от 22 до 24 легионов; но, по данным Тита Ливия, численность граждан Рима в то время составлял всего около 137 тысяч человек.
Карфаген употреблял большую часть своих сил для нападения, Рим — для защиты. Последний, как мы только что сказали, вооружил колоссальное количество людей против галлов и Ганнибала, которые нападали па него; но он посылал только два легиона против самых великих царей; это сделало его силы неистощимыми.
Положение Карфагена в Африке было менее прочное, чем Рима в Италии: последний был окружен 30 колониями, которые представляли собой как бы его передовые укрепления. До битвы при Каннах ни один союзник его не покинул: это произошло потому, что самниты и другие народы Италии уже привыкли к его владычеству.
Большинство городов Африки, будучи слабо укреплены, тотчас же сдавалось всякому, появлявшемуся перед их стенами. Все, кто там высаживался, — Агафокл, Регул, Сципион — тотчас же повергали Карфаген в отчаяние.
Можно считать, что только плохое правительство ответственно за все то, что произошло с карфагенянами во время войны, которую вел против них первый Сципион. Их город и даже их армия терпели голод, в то время как римляне имели все в изобилии.
У карфагенян армии, потерпевшие поражение, становились более своевольными; они иногда распинали на кресте своих генералов и наказывали их за свою собственную трусость. У римлян консул подвергал казни каждого десятого в армии, бежавшей перед неприятелем, и снова вел ее в бой.
Правление карфагенян было очень суровое; они так сильно притесняли народы Испании, что, когда туда пришли римляне, их встретили как освободителей. Если мы примем во внимание громадные суммы, которые карфагеняне затратили на ведение войны, окончившейся их поражением, то мы убедимся, что несправедливость мало сберегает и что она не достигает даже тех целей, которые она себе ставит.
После того как была основана Александрия, торговля Карфагена значительно сократилась. В древнейшие времена суеверие, можно сказать, изгоняло иностранцев из Египта, так что, когда персы покорили его, они думали только о том, чтобы ослабить своих новых подданных. Но при греческих царях Египет завладел почти всей, торговлей мира, а торговля Карфагена начала приходить в упадок.
Госуда|рства, основанные благодаря торговле, могут существовать долго, если ведут себя скромно; но они существуют недолго, если становятся великими. Они возвышаются постепенно и незаметно, ибо они не совершают ничего такого, что заставило бы говорить о них и показало бы их могущество. Но когда они становятся настолько сильными, что это уже невозможно более скрыть, все стремятся лишить их преимущества, которого они добились, так сказать, обманом. Карфагенская кавалерия была лучше римской по двум причинам: во-первых, нумидийские и испанские кони были лучше итальянских, во-вторых, римская кавалерия была плохо вооружена. Это видно из того, что, по словам Полибня, римляне изменили свой способ ведения войны только во время тех войн, которые они вели в Греции.
В первой пунической войне Регул был разбит, как только карфагеняне выбрали для битвы равнину, где могла сражаться их кавалерия; во второй пунической войне своими главными победами Ганнибал был обязан нумидийцам.
Сципион лишил карфагенян этого преимущества, когда он покорил Испанию и заключил союз с Масиниссой: как раз нумидийская кавалерия выиграла битву при Заме и закончила войну.
Карфагеняне были более опытны на море и лучше умели управлять кораблями, чем римляне. Но мне кажется, что это преимущество тогда не имело такого значения, какое оно имело бы теперь.
Древние, не имея компаса, могли плавать только у берегов, поэтому они пользовались только гребными судами, миленькими и плоскодонными; почти все рейды служили для них портами; лоцманское искусство было очень несовершенным, так что управление кораблями имело очень небольшое значение. Так, Аристотель u говорит, что нет нужды в особой профессии моряков, так как имеется достаточно земледельцев, которые могут их заменить.
Морское искусство было столь несовершенным, что при помощи тысячи весел добивались таких же результатов, как теперь при помощи ста.
Большие суда были неудобны в том отношении, что гребцы двигали их с трудом, в силу чего они не могли совершать необходимых поворотов. В битве при Акции Антоний сделал пагубный опыт: его большие суда не могли быстро поворачиваться, между тем как Август со своими более легкими судами нападал па него со всех сторон.
Суда у древних народов были гребные. Более легкие суда без труда ломали весла более крупных, которые тогда становились неподвижными громадами, подобно тому как ими становятся наши суда, лишенные парусов.
После изобретения компаса морское дело изменилось: весла вышли из употребления, корабли стали удаляться от берегов, начали строить большие суда, их механизм стал более сложным, искусство управления кораблем — более совершенным.
Изобретение пороха привело к таким следствиям, о которых раньше и не подозревали: сила морских армий более чем когда-либо стала зависеть от морского искусства. Необходимо было построить большие корабли, которые могли бы выдерживать обстрелы из пушек и уклонялись бы от более сильного огня. Но по мере увеличения размера кораблей должно было совершенствоваться и морское искусство.
