Но и сегодня о переговорах в Кремле в августе-сентябре 1939 г. с участием И.В. Сталина, В.М. Молотова и министра иностранных дел нацистской Германии И. Риббентропа, предшествовавших заключению двух советско-германских договоров, приходится судить по записям немецкой стороны. Другая сторона, по советской традиции, продолжает уверять, что записи ее переговоров то ли не велись вообще, то ли не сохранились. В то же время, например, опубликован советский документ о том, что в октябре 1939 г. по запросу германского посла в СССР Ф. Шуленбурга ему были переданы «цитаты из высказываний т. Сталина в беседе с Риббентропом» на переговорах в сентябре 1939 г., результатом которых стал советско-германский договор о дружбе и границе от 28 сентября 1939 г.{15} Значит, советская запись переговоров все-таки существовала. Вместо публикации нашей записи переговоров (со сталинскими «цитатами») составители соответствующего, 22-го тома серии «Документы внешней политики СССР» отсылают исследователя к помещенной в примечаниях в конце тома немецкой версии хода переговоров, видимо, вполне заслуживающей доверия как исторический источник{16}. Невольно вспоминаются ленинские слова о тайне, в которой рождаются войны, на этот раз в применении к скрытному механизму выработки и принятия внешнеполитических решений в бывшем Советском Союзе, решений, определявших судьбы целых народов, а то и всего мира.
В ноябре-декабре 1993 г. Институт всеобщей истории РАН дважды обращался с запросом в Президентский архив с просьбой предоставить мне возможность ознакомиться с документами Политбюро, отражающими как подготовительный этап, так и ход переговоров о заключении советско-германских договоров от 23 августа и 28 сентября 1939 г.{17} Безрезультатно. Последний отказ (после настойчивой просьбы ответить письменно) сопровождался ссылкой на то, что запрашиваемые материалы заседаний Политбюро переданы в Российский Государственный архив социально-политической истории (РГАСПИ — в то время РЦХИДНИ) и после рассекречивания будут предоставлены для открытого использования{18}. Действительно, секретные материалы Политбюро — так называемые «особые папки» — были переданы в РГАСПИ в 1995 г., но только подписные протоколы, неполные по сравнению с протоколами подлинными. И первоначально только за 1923–1939 гг. в количестве 25 дел{19} (позднее эта практика была расширена). Мало того, что передача осуществлялась, мягко выражаясь, неспешно. Часть полученных архивных материалов была помещена в восстановленный спецхран, доступ куда, как и в советские времена, нужно оформлять особо[6]. Некоторые другие материалы, помимо «особой папки», переданы в копиях, без резолюций лиц, которым они адресовались.
Наивысшей тайной окружена деятельность Сталина. Из 1703 дел архивного фонда Сталина, переданного из Президентского архива в РГАСПИ, свыше 300 до сих пор отсутствуют. Моя попытка обнаружить письмо И. Эренбурга, направленное им Сталину в марте 1949 г. (в разгар кампании против «безродных космополитов»), ничего не дала, кроме подтверждения того, что переданные в РГАСПИ материалы фонда Сталина перед этим прошли отбор. Запрещен доступ ко всей переписке Сталина с карательными органами, ведомствами обороны, иностранных дел и т.д.{20}
Имеется немало свидетельств целенаправленной чистки архивных документов, связанных с советско-германским пактом. Комиссия Съезда народных депутатов СССР установила, что после войны Сталин и Молотов «заметали следы» существования приложенного к пакту секретного дополнительного протокола{21}. Архивный фонд В.М. Молотова, чья подпись стоит и под самим пактом, и под секретным дополнительным протоколом, передан в РГАСПИ без документов по советско-германским отношениям предвоенного периода. Более двух десятков дел (точнее — 23 дела) по разделу НКИД СССР, согласно описи фонда, были «расформированы» во время его передачи в РГАСПИ из Президентского архива (по словам работника которого эти дела изъяты секретной службой уже в наше, постсоветское время). Во многих других архивных делах отсутствуют материалы критически важного периода 1938–1940 гг.[7]
Странности наблюдаются и в работе Архива внешней политики Министерства иностранных дел Российской Федерации. Там исследователям отказывают в самом элементарном (как и в Президентском архиве) — в ознакомлении с описями имеющихся архивных дел — под тем предлогом, что для размножения описей нет средств. Автору, принимавшему, как уже говорилось выше, участие в подготовке ряда томов «Документов внешней политики СССР», известно, что экземпляров описей несколько. К тому же от исследователя требуют, чтобы он сказал «конкретно», что ему нужно, фактически лишая его надежд на научные открытия в процессе архивных поисков. А ведь многие исторические открытия так и делаются.
Но даже если конкретизировать запрос с указанием сути дела, лиц и дат, то и тогда шансы на результат проблематичны. Чаще всего вам предоставят кое-что несущественное[8], давая знать, что вопрос исчерпан. Был случай, когда не удалось получить архивный оригинал записи беседы Сталина с президентом США Ф. Рузвельтом, в которой Сталин имел неосторожность противопоставить советско-германский пакт 1939 г. «антисоветскому сговору» в Мюнхене в сентябре 1938 г., признав тем самым антизападную направленность соглашения с Германией.
Случай, заслуживающий того, чтобы остановиться на нем, поскольку речь идет о заявлении Сталина, по которому можно предметно судить о скрытых мотивах его решения заключить пакт с Гитлером.
Об упомянутом заявлении Сталина известно из официозной двухтомной «Истории внешней политики СССР», подготовленной работниками МИД СССР. В этом издании говорится о том, что на Ялтинской конференции (февраль 1945 г.) в беседе с президентом США Сталин «откровенно сказал», что если бы не было Мюнхена, то не было бы и советско-германского пакта о ненападении от 23 августа 1939 г.{22} Однако опубликованные советские и американские записи бесед И.В. Сталина с Ф. Рузвельтом в Ялте 4 и 8 февраля 1945 г. не содержат упоминаний ни Мюнхена, ни пакта{23}.
Конечно, хотелось проверить и уточнить ссылку авторов официозного издания, чтобы прояснить, в каком контексте затрагивалась в беседе руководителей СССР и США тема Мюнхена и пакта, какова была реакция американского президента, получила ли эта тема развитие в ходе беседы.
В разговоре по телефону с фондохранителем Архива внешней политики удалось выяснить, что существует копия документа, полученного из Кремлевского (ныне Президентского) архива во время работы сотрудников МИД СССР над упомянутой «Историей внешней политики СССР», и что в нем действительно затрагивается тема Мюнхена и пакта. Но в выдаче этого документа мне было отказано на том основании, что это «сталинский документ», а потому остается секретным. В дальнейшем архивный работник более высокого положения поспешил дезавуировать свидетельство фондохранителя, призвав меня выяснить все у автора соответствующей главы. Авторы же глав в издании не обозначены по фамилиям и за давностью времени поиски ни к чему не привели.
Не внесли ясности в вопрос и переданные в РГАСПИ из Президентского архива документы фонда Сталина, относящиеся к Крымской конференции. Подробное изучение стенограмм бесед Сталина с Рузвельтом, имевших место в Ялте 4 и 8 февраля 1945 г., показало, что в этих беседах тема Мюнхена и пакта не поднималась{24}. Загадка: то ли напутал автор официозного издания, то ли я не так понял фондохранителя, то ли не все сталинские документы доступны исследователям. Мой опыт подсказывает: вернее всего — последнее.
Остается надежда на материалы архивов военных и особенно разведывательных органов советского времени, до которых не просто добраться. О значении таких материалов можно судить по тому, что Сталин, не доверяя аппарату НКИД СССР при М.М. Литвинове (смещенном со своего поста в начале мая 1939 г.), предпочитал, судя по достаточно обоснованным данным, иные, агентурные каналы связи с нацистским лидером{25}. Подтверждение того, что при тоталитарных режимах дипломаты «не самые надежные источники для определения действительных намерений их хозяев»{26}. А те из дипломатов, которые могли обладать информацией о тайных контактах, например, советник полпредства СССР в Германии, затем поверенный в делах СССР в Германии ГА. Астахов, были уничтожены физически{27}. Вот почему комиссия А.Н. Яковлева не обнаружила в дипломатической документации СССР за 1937–1938 гг. свидетельств, которые говорили бы о советских намерениях добиваться взаимопонимания с Германией{28}. Хотя такие документы должны быть, если вспомнить заявление, сделанное В.М. Молотовым при ратификации договора с Германией о ненападении, о том, что «советское правительство и-раньше (когда это — «и раньше»? Может, после продления Гитлером в мае 1933 г. советско-германского Берлинского договора 1926 г.? — В. Н.) считало желательным сделать дальнейший шаг вперед в улучшении политических отношений с Германией…»{29}.
