По мере накопления материала картина восточных обществ становилась более сложной: наряду с застойностью вырисовывалась стабильность, с косностью – строгий моральный стандарт, с произволом – ограничивавшие его социальные, прежде всего общинные институты. Анализ всех этих сведений привел к тому, что уже в XVIII в. мнения о Востоке стали весьма разноречивы: одни подвергали восточные порядки резкой критике (Ш. Л. Монтескье, Д. Дефо), тогда как другие склонны были их воспевать (Вольтер, Ф. Кенэ). Эти противоречия заслуживают внимания, но они не меняют того общего и главного, что лежало в основе восприятия восточных обществ в Европе практически всеми: структурно это был иной мир, другой путь развития, причем именно эту разницу и следовало изучить, понять и объяснить.
Собственно, в этом и заключался конечный смысл той гигантской работы, которая была вслед за тем проделана несколькими поколениями европейских востоковедов, терпеливо вскрывавших один за другим пласты истории и культуры обществ Востока, включая давно исчезнувшие и забытые. Этой работе помогли археологи, обнаружившие не только развалины древних поселений, но также и целые архивы древних надписей. Несколько поколений ученых лингвистов расшифровывали эти надписи, время от времени, подобно великому египтологу Ж. Ф. Шампольону, открывая для науки письмена того или иного из древних народов. Немалое значение имели и полевые обследования антропологов, чье близкое знакомство с многими отсталыми племенами Африки, Америки, Австралии, Океании и некоторых других районов мира, прежде всего отдаленных и изолированных, позволяло сопоставить полученные ими данные с материалами о древних культурах, об исчезнувших народах.
Несколько позже свой весомый вклад в анализ накопленных знаний о Востоке стали вносить политэкономы и философы. Знаменитый А. Смит, объяснивший разницу между рентой собственника и налогом государства, обратил внимание на отсутствие на Востоке различий между этими политэкономическими категориями и пришел к выводу, что там суверен относится к земле одновременно как собственник и как субъект власти. Свой вклад в анализ восточных обществ внесли на рубеже XVIII–XIX вв. философские труды Гегеля, лучше других вскрывшего основы восточного деспотизма, полнее и глубже своих предшественников проанализировавшего структуру азиатских обществ, обратившего внимание на механизм власти и феномен всеобщего бесправия, на высшие регулирующе-контролирующие функции государства и всей системы администрации в разных районах Азии, вплоть до Китая.
Складывавшееся параллельно с философским осмыслением проблемы европейское востоковедение, а также иные науки, стремившиеся осмыслить накопленные им данные, – философия, политэкономия, социология, антропология, культурология, историософия и др. – на протяжении XIX и тем более XX вв. достигли немалого. Были не только хорошо изучены современные народы Востока, включая их религию, культуру, историю, экономические связи, социальную структуру, формы администрации, налогообложения, организации военного дела и т. д., но и многое сделано для изучения давно исчезнувших восточных народов и государств. Все эти материалы были собраны воедино, подвергнуты сравнительному анализу, причем достигнутые результаты были сопоставлены с материалами полевых обследований антропологов. Полученные сведения специалисты в свою очередь сравнивали с аналогичными сведениями из истории европейских стран и народов. Словом, сделано было немало. Вопрос теперь сводился к тому, чтобы умело и наиболее близко к реалиям интерпретировать весь гигантский материал и создать своего рода генеральную сводку, которая сумела бы непротиворечиво охватить и объяснить все, историю всех народов мира, с древности до сегодняшнего дня.
Факт и его интерпретация – основы, на которых стоит наука, причем одно зависит от другого: накопление определенного количества фактов неудержимо и властно требует их интерпретации; интерпретация позволяет лучше усваивать новые факты, вписывающиеся в созданную схему. Здесь есть своя логика и своя динамика: факты постоянно прибавляются; возрастающая сумма все более разнообразных, порой противоречащих друг другу фактов рано или поздно неизбежно приходит в противоречие с ранее сложившейся схемой и требует ее трансформации, иногда принятия иной схемы, в рамках которой можно дать новую непротиворечивую интерпретацию увеличившейся суммы разнообразных данных. По-новому трактуются свежие и старые факты, учитываются разночтения и отклонения, с тем чтобы все это на некоторое время стало основой для дальнейшего накопления и осмысления последующих данных… Приведенный элементарный эвристический алгоритм едва ли нуждается в развернутой аргументации: описание его говорит само за себя. В общую схему вписывается и история, в том числе история Востока.
В мировой науке создано несколько концепций, авторы которых ставят своей целью дать сводно-обобщающий анализ всемирной истории, включая историю Востока. Одна из наиболее ярких срединих – это концепция локальных цивилизаций английского историка А. Тойнби, смысл которой в том, что едва ли не каждая из вычлененных автором (в разных вариантах) двух-трех десятков цивилизаций, древних и современных, не только уникальна и неповторима, но и ценна сама по себе. Развиваясь по принципиально общим для всех законам, она возникает, развивается, приходит в упадок и в конце концов погибает. Несовершенство этой концепции не столько в том, что цивилизации вычленяются Тойнби чаще всего по религиозному признаку, и даже не в том, что они все в конечном счете признаются равными друг другу в своей уникальной для человечества в целом самоценности. Здесь можно спорить, и аргументы Тойнби отвергнуть не так-то просто. Главная слабость этой концепции в том, что в ней смазана динамика всемирно-исторического процесса.
В этом смысле предпочтительнее концепция немецкого социолога М. Вебера. Всю свою незаурядную энергию глубокого исследователя и умного аналитика Вебер направил на то, чтобы, тщательно изучив одну за другой восточные культуры – исламскую, иудейскую, индийскую, китайскую, – вскрыть те причины, которые препятствовали Востоку развиваться столь динамично, как-то было в Европе. Как известно, едва ли не важнейшую причину того, что в Европе сложился капитализм, Вебер видел в духе протестантизма, в протестантской этике, описанию которой он посвятил одну из главных своих работ. Но именно в этом уязвимость его концепции. Дело не в том, что протестантская этика не сыграла своей важной, в некотором смысле решающей роли в процессе генезиса европейского капитализма, на чем настаивает Вебер. Имеется в виду нечто иное: европейский путь развития, как о том уже шла речь, по меньшей мере с античности имел потенции для капиталистического типа хозяйства, основанного на господстве, а затем и на гипертрофии частной собственности; протестантская же этика могла лишь помочь реализовать упомянутые потенции. Но все это было в Европе. Вне Европы не было ни потенций, ни протестантской этики. И в этом смысле проделанный Вебером анализ восточных структур сохраняет свое значение и в наши дни: в соответствующих книгах достаточно убедительно показано принципиальное отличие всех восточных структур от европейской.
Есть и иные концепции, авторы которых – о марксистах пока речи нет – стремятся дать сводно-обобщающий анализ всемирно-исторического процесса. Но эти концепции не только менее известны и оригинальны, чем сделанное Тойнби или Вебером, но обычно также и менее озабочены тем, чтобы дать цельное изложение самого процесса. В ряде случаев его замещает многотомное описание всемирной истории, как это видно, например, в известной серии «Кембриджской истории». Между тем реалии XX в. и особенно политические события второй половины этого века настоятельно требуют именно обобщающей концепции всемирной истории. Требование, о котором идет речь, объективно связано с феноменом развивающихся стран, большая часть которых – освободившиеся от колониальной зависимости и добившиеся самостоятельности страны Востока. Что представляют собой эти страны и каковы перспективы их развития – этим вопросом сегодня в мире озабочены многие.
Феномен развивающихся стран и традиционный Восток
Изучению развивающегося мира посвящено множество специальных работ и немало сводно-обобщающих трудов, авторы которых стремились понять и объяснить этот феномен. Можно заметить и определенную тенденцию в интерпретации связанных с ним проблем, эта тенденция долгие годы была почти одинакова как для марксистской, так и немарксистской историографии. Суть ее в том, что если на раннем этапе изучения проблем, в середине нашего века, многое казалось достаточно простым и легко прогнозируемым[1], то позже наступило время пересмотра первоначальных позиций. Стало ясно, что проблемы много сложнее, нежели то казалось раньше, и что не все страны развивающегося мира вдут в том направлении, как то вначале считалось чуть ли не само собой разумеющимся. Еще позже, особенно наглядно после иранской революции 1978–1979 гг., специалистам стало очевидно, что и проделанный уже пересмотр прежних позиций недостаточен. Мало сказать, что многие страны развивающегося мира не догоняют передовые, если даже не отстают от них еще больше. Мало зафиксировать, что развитие ряда стран современного Востока идет весьма своеобразно, во всяком случае никак не классическим путем к капитализму[2]. Нужно теперь говорить и о том, что по меньшей мере часть развивающегося мира просто не хочет, а то и не может идти в том направлении, какое ранее считалось едва ли не обязательным для всех. Но почему же так? И как все это понимать?! Причин здесь много, еще больше сложных проблем – достаточно напомнить хотя бы о нарушившемся в развивающихся странах демографическом балансе, результатом чего является все убыстряющийся рост нищеты, необеспеченности, детской смертности и, как следствие всего этого, отсталости. И хотя эта отсталость оттеняется некоторыми внешне бросающимися в глаза экономическими успехами, олицетворенными этажами высотных зданий в столицах и обилием автомобилей и радиоэлектроники в быту зажиточных слоев населения, нельзя забывать, что подчас все это практически не заработано, а взято в долг, т.е. построено за счет займов, а то и чужими руками. И если некоторые из стран, богатых ресурсами, нефтью, оказались в выгодном положении и сумели стать не должниками, а кредиторами, значит ли это, что для них проблемы развития решены, даже если построена (опять-таки чужими руками, хотя и за свои деньги) современная промышленная база?
